Дина Рубина: «Мы живем в омерзительном регионе»

Не нуждающаяся в представлении Дина Рубина живет сегодня в маленьком городке Маале-Адумим в Иудее, в нескольких километрах от Иерусалима. Она работает, путешествует и практически не дает интервью. В виде исключения Дина Рубина рассказала Jewish.ru, почему она не стала частью местной литературной элиты, что поняла за 25 лет жизни в Израиле и как это повлияло на ее творчество.

Вы переехали в Израиль в 90-х годах. Как вам новая волна эмиграции?

– Ну, нынешнее количество, конечно, не идет ни в какое сравнение с тем могучим валом, который грянул в начале девяностых. Это была судьбинная алия, это был народ во всем своем многообразии. Со всеми своими недостатками и яркими достоинствами, со своими гениями и «отбросами», с детьми, которыми потом пополнились армия и университеты, со стариками, с неприкаянным «средним возрастом», притащившим сюда свою так называемую «ментальность». То был уникальный период в жизни Израиля, который войдет – хотя, чего уж там, уже вошел – в учебники истории.

У каждого человека своя судьба, образование, желания и характер. Эмиграция – это дорога, которую каждый проходит сам, даже когда на ней встречаются люди и обстоятельства, облегчающие этот путь. Судьба, случай, характер – вот три кита, на которых стоит удачное или неудачное приземление в новой стране.

Ваши дети выросли уже в Израиле. Что для них традиции, соблюдение кашрута, субботы? Не возникает ли разрыва между поколениями, выросшими в СССР и в Израиле?

– Я и дети – это отнюдь не единое целое. Дочь у меня соблюдает религиозные установки, сын – абсолютно светский человек, так что у нас дома этакий мягкий вариант иудаизма. Все мы вполне терпимые в этом вопросе люди: предоставляем близкому право быть самим собой. Свои особенности, проблемы, достижения и провалы есть у любого поколения. Вернее, у любого человека, который всегда – интегральная часть своего поколения. Наши дети, мне кажется, более гибко встроены в израильское общество, чем мы. Они имеют опыт выживания в среде сверстников, а это жестокая школа, и уже сейчас начинают занимать в стране отличные позиции.

После переезда в Израиль вы написали роман «Вот идет Мессия!», где детально выписали образ страны. Многое ли изменилось с тех пор в Израиле?

– Да этот роман был написан 20 лет назад – совершенно иным человеком в совершенно иной стране. Думаю, этим всё сказано. Учтите, что 20 лет – это треть жизни моей, да и, по сути, государства Израиль тоже. Учитывая невероятную интенсивность, с которой страна живет и развивается, я бы сказала, дикую интенсивность, помноженную на технологический взрыв, потрясший человеческую цивилизацию за эти годы, мы сейчас живем в совсем другой стране. И дело не в том, что понастроено за эти годы в Израиле, дело в самом человеке, в общении, в подходе к жизни, который изменился коренным образом. В отличие от многих, я не скучаю по тому уютному, домашнему и очень провинциальному Израилю, в который мы попали. Я бы, наоборот, хотела бы дальнейшего бурного развития – в области экологии, например, в отношении к среде обитания, к правам человеческой личности. И так далее. Хотела бы дальнейшего ухода от Востока в сторону Европы.

Что вы не понимали об этой стране тогда, но хорошо понимаете сейчас?

– Точно не понимала, насколько Израиль одинок. Он очень, очень одинок на планете, среди народов и стран. У нас чрезвычайно мало не только друзей, но и просто тех, кто готов нас терпеть.

И что же с этим делать?

– Видите ли, мы живем в омерзительном регионе, где никто никуда не денется, не испарится и не улетит. И если в нашем обществе есть силы, горячо желающие примирения, интеграции, мира с арабами и так далее, то общество наших врагов необычайно монолитно и единодушно в своей ненависти к нашей стране. На тему этого пресловутого «конфликта» можно рассуждать часами, дело это для меня, прожившей в Израиле 25 лет, порядком поднадоевшее. Ну, а будущее, кто его может предсказать, кроме гадалок и пророков? Можно только надеяться, что наша армия, – в которой, да, служили и мои дети тоже, – будет крепнуть и совершенствоваться, что наука будет процветать, а экономика подниматься как на дрожжах. Надеяться, что политики не наломают дров, что… Да можно предполагать бесконечно, но ведь всё это – гадание на кофейной гуще. Точно так же, как есть судьба у человека, есть судьба у народа и страны.

А как в Маале-Адумиме уживаются разные общины? Сохранились ли связи с жителями арабских деревень?

– Я так много писала о своем городке… Я очень люблю это место, прожила в нем практически все свои израильские годы, воспела чуть ли не каждую улицу. В нем есть очарование нового в пустоте, того самого «здесь будет город заложен». Здесь живут люди, которые помнят, как Ицхак Рабин закладывал первый камень в основание первого дома. И потом это чудо озеленения каменистой пустыни. Это так вдохновляет, так трогает – меня, по крайней мере. У нас здесь садовников столько, сколько во всем Иерусалиме. Население очень пестрое, и уживаются все по-разному. Но в последние годы, как и во всем Израиле, идет интенсивный процесс сближения общин – через межобщинные браки наших детей. История обычная. Да и сейчас многие ездят в соседнюю арабскую деревню Азарию – в гараж, например. У нас также работают жители Азарии.

Будем ли мы когда-нибудь жить без границ и междоусобных войн?

– Я не предсказатель, но думаю, Израилю и его гражданам беспокоиться нечего: им всегда будет обеспечена некая отстраненность и вполне определенные границы. Повторяю: регион наш кошмарный, мы не Европа. «Жизнь без границ»? Не дай Б-г. Лично я ехала в Израиль не для того, чтобы оказаться в Сирии.

Как влияет всё окружающее на ваше творчество, на ваш литературный стиль?

– Конечно, на стиль оказывает влияние всё: место проживания, впечатления, ближайшее и дальнее окружение, собственное преображение с возрастом. Стиль любого писателя в течение жизни меняется, ибо и сам человек меняется, это естественно. Ранний и поздний Чехов – это разные писатели. Хотя, конечно, есть какие-то приметы стиля, по которым тонко чувствующий читатель всегда узнает любимого автора.

Есть ли у вас читатели в Израиле за пределами русскоязычной общины?