Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
Лея Адлер
12.04.2001
Такой ресторан можно найти только в Калифорнии: с красивой вывеской снаружи, кошерный внутри, он представляет собой сферу безраздельного владения Леи Адлер, в чей круг обязанностей входит планирование меню, прием гостей, и — если у ее сына выходит новый фильм — вывешивание постеров.
Эти постеры к кинофильмам — числом 9 — служат средством, при помощи которого Лея сообщает каждому, кто этого еще не знает, что ее сын — Стивен Спилберг. Четыре из десяти фильмов всех времен, сделавших наибольшие кассовые сборы (Jaws, E.T., Raiders of the Lost Ark, и его продолжение, Indiana Jones and the Temple of Doom) восславлены на стенах у Леи Адлер. Вместе взятые, они сделали Стивена Спилберга самым популярным кинорежиссером всех времен.
И Лея имеет право на некоторую демонстрацию своей гордости.
Качества, благодаря которым Спилберг добился своего потрясающего успеха, — невероятную энергию, особенное, практически неосознное чувство юмора, свою юношескую, с широко раскрытыми глазами, наивность, — он, несомненно, унаследовал от Леи. Повстречав ее в Milky Way — это такой район в Сан-Франциско — я чувствую, что передо мной источник вдохновения еще для тысячи Спилберговых фильмов. Лея излучает ту же восторженную наивность, что и герои Спилберга, когда она перемещается, почти перелетает, словно отпрыгивает рикошетом от столика к столику, с непринужденным весельем поддерживая разговоры в разных уголках гостиной. Когда раздается телефонный звонок, Лея просто бросается через комнату, чтобы схватить трубку.
"Ресторан, — говорит Лея, — это примерно как в театре. Я чувствую себя так, как будто открываю представление каждый вечер. И получаю от этого огромное удовольствие". Глядя на лица ее завсегдатаев, можно поверить, что они — тоже. И неудивительно, ведь ресторан имеет огромный успех. "Даже Стивен Спилберг, — смеется Лея, — не может прийти без предварительного заказа".
Я, конечно, не все понимаю в Close Encounters , — соглашается Лея; бои — драки — схватки — стычки…" Мы беседуем, когда она сидит в своей будочке в углу ресторана. — А вот "Челюсти" мне больше нравятся. Однажды, в кинотеатре, я вдруг услышала, как кто-то орет во весь голос, — и вдруг поняла, что это я".
Почти каждый день в ресторане ей задают вопрос — обычно спрашивают те, кто ошибочно именует ее "Миссис Спилберг", — всегда ли она знала, что Стивен — гений. Ответ у нее наготове: "Когда он рос, я и понятия не имела о его гениальности. Честно говоря, я и вообще не представляла себе, что, черт возьми, из него выйдет. Мне очень стыдно, но я не распознала признаков таланта. Может быть, я была несправедлива по отношению к нему. У меня и в мыслях не было тогда, что из моего сына выйдет Стивен Спилберг."
На мой взгляд, — ну, он, наверное, никогда не согласится со мной, — Стивен не был хорошим учеником. Его учительница однажды назвала его "особенным" — и я долго ломала голову над тем, что она имела в виду. Видите ли, Стивен собственно не был таким уж тупицей. Он очень не хотел таковым быть. А когда Стивен наконец проснулся от своей отроческой дремоты, я была просто в шоке."
Задолго до создания Gremlins, Стивен уже был мастером создания ужасов. Он практиковался на трех своих младших сестрах. Лея говорит: "Он иногда торчал снаружи у них за окошком, воя страшным голосом: "Я луна. Я луна". Они все ужасно боялись луны. А еще он отрезал голову у одной из кукол Нэнси, и подал ей ее, на тарелке с салатом-латуком. Первое, на что я решилась при переезде в другой дом — это нанять бэби-ситтера. Ничего все равно не вышло, потому что дети не отпускали нас из дома даже на несколько часов, если мы не заберем с собой Стивена."
"Однажды, — вспоминает Лея, — я повезла Стивена посмотреть на Большой Каньон. Он сказал, — "клево", — и тут его вырвало. Всегда надо было опасаться за состояние его драгоценного здоровья.
"Похоже, что я никогда не знала, как надо растить детей, — продолжает Лея. — Может, мы просто были более нормальными, чем я помню, — хотя сомнительно. Комната Стивена — это всегда был такой ужас, на полу можно было выращивать грибы. Однажды ящерица сбежала из клетки, — и мы нашли ее только через три года. И длиннохвостого попугая он отказывался держать в клетке все время. Это было отвратительно. Раз в неделю я стискивала зубы, хватала все это безобразие и выбрасывала за дверь".
"Если бы я знала заранее, — говорит она, — я бы отвела его к психотерапевту, и уж тогда фильм "E.T." никогда бы не появился".
Конечно, Лея просто смеется. Она говорит: "У нас была великая эпоха. Мы сделали большие вещи. Я очень любила, когда выходили новые игрушки. Не могла дождаться".
Как удалось Леи быть такой бодрой, молодой, как она сама говорит — "клевой"?
"Не думаю, что этого можно достичь при помощи каких-нибудь усилий, — говорит Лея. Клевый человек всегда клев. Этому не научишься — это достается от родителей".
"У меня было не совсем обычное детство, в общем, — продолжает Лея. — С одной стороны, мои отец и мать безумно любили друг друга всю жизнь, и я думала, что все вокруг так живут". Мать Леи, Дженни Познер, была оратором. "Когда открывали какое-нибудь новое здание, ее нанимали произносить речь. В ее голосе было что-то поющее, когда она витийствовала. Помню, как она ходила вокруг дома, репетировала свои речи и поднимала пыль. Ее не волновала пыль — она вообще не была особенно хозяйственная. Она была такая элегантная леди, которая ни разу в жизни не починила сломанный консервный нож".
Отец Леи был более ясный человек. Будучи эмигрантом из России, Филип Познер никогда не зарабатывал на жизнь, но Лея помнит не об этом. "Мой отец был такой замечательный, — говорит она. — Я так отчетливо помню — прямо в красках — как мы гуляли в Цинтиннати, была снежная буря. Все вокруг искрилось, и он посмотрел вверх и сказал: "Воистину чудны дела Твои". В глазах у Леи стоят слезы. "Воистину чудны дела Твои". Вот какая я. Вот какой Стивен." У Филипа был брат, актер Шекспировского театра, работавшего на идиш. "Я помню, как он в гостиной декламировал "Быть иль не быть" на идиш. Другой брат, Борис, выступал в варьете — "он исполнял танцы с соломенной шляпой и тросточкой. Позднее он стал укротителем тигров в цирке". Официально отец Леи работал в бизнесе, связанном с производством одежды, однако на самом деле он любил балетные танцы и игру на гитаре. "Он был такой талантливый, — говорит Лея, — и такой замечательно красивый, что никто не мог бы с ним сравниться!"…
"Мы были бедны, — добавляет она — но вовсе не расстраивались из-за этого и были вполне довольны тем, что имели. Я помню, как, идя спать, я подумала: ух ты, у меня новые ботинки!!! — и встала среди ночи, чтобы посмотреть на них. Сейчас у меня есть все, но я потеряла то, что было".
Лея помнит время, когда в семье было нечего есть по несколько дней. Наконец ее отец смог заработать 10 долларов, покупая и продавая старые драгоценности. Он пришел домой с 10 долларами и сказал: — "Мы собираемся на каникулы". И мы поехали, это было прекрасно".
Эти постеры к кинофильмам — числом 9 — служат средством, при помощи которого Лея сообщает каждому, кто этого еще не знает, что ее сын — Стивен Спилберг. Четыре из десяти фильмов всех времен, сделавших наибольшие кассовые сборы (Jaws, E.T., Raiders of the Lost Ark, и его продолжение, Indiana Jones and the Temple of Doom) восславлены на стенах у Леи Адлер. Вместе взятые, они сделали Стивена Спилберга самым популярным кинорежиссером всех времен.
И Лея имеет право на некоторую демонстрацию своей гордости.
Качества, благодаря которым Спилберг добился своего потрясающего успеха, — невероятную энергию, особенное, практически неосознное чувство юмора, свою юношескую, с широко раскрытыми глазами, наивность, — он, несомненно, унаследовал от Леи. Повстречав ее в Milky Way — это такой район в Сан-Франциско — я чувствую, что передо мной источник вдохновения еще для тысячи Спилберговых фильмов. Лея излучает ту же восторженную наивность, что и герои Спилберга, когда она перемещается, почти перелетает, словно отпрыгивает рикошетом от столика к столику, с непринужденным весельем поддерживая разговоры в разных уголках гостиной. Когда раздается телефонный звонок, Лея просто бросается через комнату, чтобы схватить трубку.
"Ресторан, — говорит Лея, — это примерно как в театре. Я чувствую себя так, как будто открываю представление каждый вечер. И получаю от этого огромное удовольствие". Глядя на лица ее завсегдатаев, можно поверить, что они — тоже. И неудивительно, ведь ресторан имеет огромный успех. "Даже Стивен Спилберг, — смеется Лея, — не может прийти без предварительного заказа".
Я, конечно, не все понимаю в Close Encounters , — соглашается Лея; бои — драки — схватки — стычки…" Мы беседуем, когда она сидит в своей будочке в углу ресторана. — А вот "Челюсти" мне больше нравятся. Однажды, в кинотеатре, я вдруг услышала, как кто-то орет во весь голос, — и вдруг поняла, что это я".
Почти каждый день в ресторане ей задают вопрос — обычно спрашивают те, кто ошибочно именует ее "Миссис Спилберг", — всегда ли она знала, что Стивен — гений. Ответ у нее наготове: "Когда он рос, я и понятия не имела о его гениальности. Честно говоря, я и вообще не представляла себе, что, черт возьми, из него выйдет. Мне очень стыдно, но я не распознала признаков таланта. Может быть, я была несправедлива по отношению к нему. У меня и в мыслях не было тогда, что из моего сына выйдет Стивен Спилберг."
На мой взгляд, — ну, он, наверное, никогда не согласится со мной, — Стивен не был хорошим учеником. Его учительница однажды назвала его "особенным" — и я долго ломала голову над тем, что она имела в виду. Видите ли, Стивен собственно не был таким уж тупицей. Он очень не хотел таковым быть. А когда Стивен наконец проснулся от своей отроческой дремоты, я была просто в шоке."
Задолго до создания Gremlins, Стивен уже был мастером создания ужасов. Он практиковался на трех своих младших сестрах. Лея говорит: "Он иногда торчал снаружи у них за окошком, воя страшным голосом: "Я луна. Я луна". Они все ужасно боялись луны. А еще он отрезал голову у одной из кукол Нэнси, и подал ей ее, на тарелке с салатом-латуком. Первое, на что я решилась при переезде в другой дом — это нанять бэби-ситтера. Ничего все равно не вышло, потому что дети не отпускали нас из дома даже на несколько часов, если мы не заберем с собой Стивена."
"Однажды, — вспоминает Лея, — я повезла Стивена посмотреть на Большой Каньон. Он сказал, — "клево", — и тут его вырвало. Всегда надо было опасаться за состояние его драгоценного здоровья.
"Похоже, что я никогда не знала, как надо растить детей, — продолжает Лея. — Может, мы просто были более нормальными, чем я помню, — хотя сомнительно. Комната Стивена — это всегда был такой ужас, на полу можно было выращивать грибы. Однажды ящерица сбежала из клетки, — и мы нашли ее только через три года. И длиннохвостого попугая он отказывался держать в клетке все время. Это было отвратительно. Раз в неделю я стискивала зубы, хватала все это безобразие и выбрасывала за дверь".
"Если бы я знала заранее, — говорит она, — я бы отвела его к психотерапевту, и уж тогда фильм "E.T." никогда бы не появился".
Конечно, Лея просто смеется. Она говорит: "У нас была великая эпоха. Мы сделали большие вещи. Я очень любила, когда выходили новые игрушки. Не могла дождаться".
Как удалось Леи быть такой бодрой, молодой, как она сама говорит — "клевой"?
"Не думаю, что этого можно достичь при помощи каких-нибудь усилий, — говорит Лея. Клевый человек всегда клев. Этому не научишься — это достается от родителей".
"У меня было не совсем обычное детство, в общем, — продолжает Лея. — С одной стороны, мои отец и мать безумно любили друг друга всю жизнь, и я думала, что все вокруг так живут". Мать Леи, Дженни Познер, была оратором. "Когда открывали какое-нибудь новое здание, ее нанимали произносить речь. В ее голосе было что-то поющее, когда она витийствовала. Помню, как она ходила вокруг дома, репетировала свои речи и поднимала пыль. Ее не волновала пыль — она вообще не была особенно хозяйственная. Она была такая элегантная леди, которая ни разу в жизни не починила сломанный консервный нож".
Отец Леи был более ясный человек. Будучи эмигрантом из России, Филип Познер никогда не зарабатывал на жизнь, но Лея помнит не об этом. "Мой отец был такой замечательный, — говорит она. — Я так отчетливо помню — прямо в красках — как мы гуляли в Цинтиннати, была снежная буря. Все вокруг искрилось, и он посмотрел вверх и сказал: "Воистину чудны дела Твои". В глазах у Леи стоят слезы. "Воистину чудны дела Твои". Вот какая я. Вот какой Стивен." У Филипа был брат, актер Шекспировского театра, работавшего на идиш. "Я помню, как он в гостиной декламировал "Быть иль не быть" на идиш. Другой брат, Борис, выступал в варьете — "он исполнял танцы с соломенной шляпой и тросточкой. Позднее он стал укротителем тигров в цирке". Официально отец Леи работал в бизнесе, связанном с производством одежды, однако на самом деле он любил балетные танцы и игру на гитаре. "Он был такой талантливый, — говорит Лея, — и такой замечательно красивый, что никто не мог бы с ним сравниться!"…
"Мы были бедны, — добавляет она — но вовсе не расстраивались из-за этого и были вполне довольны тем, что имели. Я помню, как, идя спать, я подумала: ух ты, у меня новые ботинки!!! — и встала среди ночи, чтобы посмотреть на них. Сейчас у меня есть все, но я потеряла то, что было".
Лея помнит время, когда в семье было нечего есть по несколько дней. Наконец ее отец смог заработать 10 долларов, покупая и продавая старые драгоценности. Он пришел домой с 10 долларами и сказал: — "Мы собираемся на каникулы". И мы поехали, это было прекрасно".
