Неделю назад хасиды ХАБАДа широко отпраздновали 60 лет со дня принятия на себя Седьмым Любавичским Ребе обязанностей руководителя этого движения. 60 лет в данном случае число более знаменательное, чем кажется на первый взгляд. Дело в том, что символом вступления Менахема Мендла Шнеерсона в должность стало коллективное изучение книги, написанной его предшественником и раскрывающей глубинные тайны «Песни песней» («Пришел я в мой сад [моя сестра, невеста моя]»). Труд этот был разделен на главы, и в среде хасидов ХАБАДа его изучают по главе в год, а в этом году начался четвертый цикл изучения. Этот текст рассматривается во многом как программный документ и руководство к действию, поэтому уместно было бы оценить прошедшие 60 лет с точки зрения изменений — успехов, достижений и неудач.

ХАБАД — отнюдь не самое большое движение даже среди хасидов, а тем более по сравнению с еврейским народом в целом. Но, несомненно, любавичский хасидизм (другое название ХАБАДа) обладает большим запасом внутренней энергии, благодаря которой движение это не оставляет равнодушным никого. В судьбе российского еврейства ХАБАД занимает особенно большое место — как в силу географической принадлежности местечка Любавичи (ныне расположенного в Смоленской области), так и из-за особой судьбы евреев России. В экстремальных условиях, в которые в СССР были поставлены религиозные евреи, культивируемая ХАБАДом самоотверженность оказалась особенно востребованной.

Интересно проанализировать 60-летнюю деятельность ХАБАДа в контексте других общественных и религиозных движений, существовавших в среде еврейского народа в этот период. Причем мне хочется обсудить не только и не столько достижения, сколько задачи, которые стояли перед разными движениями, а также пути их решения.

В судьбе российского еврейства ХАБАД занимает особенно большое место... В экстремальных условиях, в которые в СССР были поставлены религиозные евреи, культивируемая ХАБАДом самоотверженность оказалась особенно востребованной.

60 лет — это хорошие рамки для размышлений еще и по причине того трагического положения, в котором находился еврейский народ в начале этого периода. Начало 50-х — это период, когда шок от немецких зверств только начал проходить. В это время приходило осмысление удара, который постиг еврейский народ, и начинался поиск путей для восстановления из пепла.

Советские евреи в конце 40-х перенесли дополнительный удар. Еврейская культура, выжившая в Советском Союзе в прокрустовом ложе официальной идеологии, сначала была использована Сталиным для укрепления антигитлеровской коалиции, а затем была уничтожена. Слово «еврей» (напрямую или в его дальнейших синонимах — космополит, сионист) стало обвинением.

Почти полное уничтожение восточноевропейского еврейства ставило вопрос: как жить дальше? Вопрос был не только о выживании физическом, но и о духовных ориентирах. Не секрет, что немало спасенных от уничтожения уже не желали оставаться евреями. Еврейство воспринималось (да и было) угрозой и помехой для нормальной жизни.

Одним из действий, нацеленных на избавление евреев от окружающего антисемитизма, было создание Государства Израиль. Собственно, сторонники этого проекта тоже соглашались с невозможностью сохранить еврейство вне границ собственного независимого государства. Противники сионистской идеи видели в сведении еврейства к государственности профанацию, а, значит, — духовное уничтожение, за которым, как следствие, придет и физическое. Такую позицию в послевоенное время озвучил глава сатмарских хасидов.

Евреи, оставшиеся за железным занавесом, продолжали (те, кто продолжали) борьбу за самоидентификацию поодиночке, делая это в самых оригинальных формах — кто через кулинарию, а кто через остатки идишной эстрады; иные через Лиона Фейхтвангера, а кто просто подбором компании.

Были и те, кто начали методично собирать осколки. Глава хасидского двора из польского города Гура начал собирать вокруг себя в Иерусалиме спасшихся от уничтожения хасидов множества направлений, названия которых остались лишь на страницах истории. Раввин Авраам Иешаяху Карелиц (Хазон Иш) поставил перед своими последователями задачу восстановления мира иешив Восточной Европы, который был уничтожен немецкими варварами. Евреи, оставшиеся за железным занавесом, продолжали (те, кто продолжали) борьбу за самоидентификацию поодиночке, делая это в самых оригинальных формах — кто через кулинарию, а кто через остатки идишной эстрады; иные через Лиона Фейхтвангера, а кто просто подбором компании. В Америке ситуация была и проще, и сложнее. С одной стороны, евреев не преследовали (хотя и чурались их). Поэтому для большой части еврейства Соединенные Штаты оказались спокойной гаванью после бурь, пережитых на европейском континенте. С другой стороны, именно эта спокойная атмосфера создавала наиболее благоприятные условия для ассимиляции.

Ассимиляция родилась не в прошлом веке. На протяжении веков были те, кто не выдерживали давления внешнего мира и отказывались от еврейства. Если бы дело обстояло иначе, еврейский народ был бы сегодня значительно многочисленнее.

Новый характер ассимиляция приобрела в последние два столетия. Политические изменения в Европе сломали все сословные перегородки. Соблазн отказа от традиционного еврейского образа жизни достиг своей наивысшей точки. Особую остроту этому процессу придавали идеалы прогресса и научного познания мира, которые безраздельно властвовали в умах людей на рубеже XIX-XX веков. А наука того времени занимала безусловно антирелигиозную позицию.

Широкий мир звал к себе еврейскую молодежь, немногие представители которой задумывались о том, что следующий шаг — это отказ даже от тех элементов еврейства, которые сохраняли для них важность. Молодежь создавала еврейство нового типа, но на традиционный еврейский взгляд духовная ассимиляция была не меньшей трагедией, чем физическая. Недаром в еврейских местечках оплакивали уехавших в Америку, как ушедших из жизни.

Такова была динамика, определявшая внутреннюю жизнь еврейского народа в начале 50-х годов. Жители Израиля, с презрением смотревшие на всю историю еврейской диаспоры и боровшиеся с идишной культурой, противостояли еврейской диаспоре, с опаской глядевшей на эксперимент по созданию еврейского государства. Традиционное еврейство, в среде которого любое новшество воспринималось как покушение на основы, было настроено против евреев, с успехом воспринявших язык нееврейской культуры и видевших в еврейских ценностях объект изучения для истории и этнографии.

В такой непростой ситуации Седьмой Любавичский Ребе выдвинул перед своими последователями программу, которая выглядела фантастической по своим масштабам. Программа эта была постепенно изложена в выступлениях перед хасидами и в комментариях к классическим еврейским текстам. Суть ее — в восстановлении единства. Приведу лишь несколько новых идей, выдвинутых Любавичским Ребе и ставших идеологической основой его деятельности.

Еврей, публично нарушающий основы Торы (такие, как субботний покой), традиционно воспринимался (и не без оснований) как противник еврейства и борец с ним. Любавичский Ребе увидел общественные изменения, произошедшие за первую половину XX века. Выросло новое поколение, поведение которого определялось не пренебрежением к еврейской традиции, а незнакомством с ней. А это означает, что такой еврей не является принципиальным противником традиционного еврейства, а может стать союзником в той части традиции, которая ему близка.

Жители Израиля, с презрением смотревшие на всю историю еврейской диаспоры и боровшиеся с идишной культурой, противостояли еврейской диаспоре, с опаской глядевшей на эксперимент по созданию еврейского государства.

Не менее важным было переосмысление отношения к науке и технологии. Антирелигиозный пыл науки уже остыл. Логика развития подвела научное мышление к осознанию собственных границ. С другой стороны, Любавичский Ребе обратил внимание на то, как наука и порождаемая ею технология приближают мышление современного человека к пониманию единства Творца через внутреннее единство современного мира, как делают мышление человека более абстрактным, дают возможность хотя бы мысленно преодолеть ограничения.

Многостороннее была позиция ХАБАДа и по отношению к Израилю. В нее входила и безусловная поддержка жителей Земли Израиля, забота об обеспечении их материальных и духовных нужд, но не через отрицание диаспоры и еврейской жизни в ней, а через сотрудничество.

Прошло 60 лет. Надо сказать, что все еврейские проекты, задуманные в их начале, получили успешное воплощение, хотя при этом и возникли новые проблемы. Израиль стал развитым и привлекательным государством, но проблемы антисемитизма не решил, а, наоборот, стал для антисемитов красной тряпкой. Изучение Торы в Израиле достигло масштабов, которых не знала еврейская история, усилиями хасидов появились на карте Израиля новые города и поселения, жизнь которых основана на Торе — но социальная картина ультраортодоксального мира Израиля достаточно тревожна. Революционные идеи Любавичского Ребе не сразу получили признание, но по прошествии времени стали общепринятыми. Практически все религиозные евреи видят своей обязанностью заботу о духовных потребностях «чужих» для них евреев. С другой стороны, мы видим все больше областей «светского» еврейства, где ортодоксальных евреев встречают без удивления. Технологии стали неотъемлемой частью еврейского мира — будь это уроки Торы, транслируемые через спутник, или компьютерные программы по подбору комментариев к отрывку из Талмуда. «Сохнут» перестал пренебрегать еврейской жизнью в диаспоре, а новое поколение израильтян вдруг заинтересовалось поиском своих корней.

Современное еврейство гармоничнее того, что было за несколько поколений до него. Но перед ним стоят не менее сложные вопросы, чем раньше. Но поиск ответов на них по-прежнему — в сохранении и укреплении единства. В поиске общего языка даже при разных взглядах.

Автор о себе: Детство мое выпало на ленинградскую оттепель, поэтому на всю жизнь осталась неприязнь ко всяческим заморозкам и застоям. В 1979 году открыл том Талмуда в переводе с ятями, в попытках разобраться в нем уехал в Иерусалим, где и живу в доме на последней горке по дороге к Храмовой горе. Работаю то программистом, чтобы добиваться нужных результатов, то раввином, чтобы эти результаты не переоценивать. Публицистика  важна для меня не сама по себе, а как необходимая часть познания и возможность диалога с читателем. Поскольку от попыток разобраться все еще не отказался. Мнение  редакции и автора могут не совпадать