Однако я точно помню и тот момент, когда мое сознание перевернулось, когда я поняла особенность нашей беды. Я читала какую-то книгу с историческими хрониками, там подсчитывались потери солдат и потери мирного населения. В это сложно поверить и практически невозможно осознать, но статистически у еврея-солдата было гораздо больше шансов выжить, нежели у какой-нибудь еврейской учительницы или у ее ребенка. А в некоторых регионах ушедшие воевать оказались практически единственными выжившими. И еще есть большая разница: встретить врага с оружием в руках, уйти на фронт, защищая свою землю, детей и женщин, или погибнуть в мясорубке концлагеря — без смысла и малейшей возможности хоть как-то изменить уготованное.

Но в мирное время страх быстро забывается. В том же сохнутовском лагере мы, четырнадцатилетние, но уже страшно умные и подкованные по всем вопросам мироздания, слушали наших израильских вожатых и о том, как они служили в армии. И больше всего удивлялись тому, с какой ненавистью наша наивная маленькая Бета, которая мухи не обидит, и которая вечно извиняется, стоит нам лишь немножко на нее надуться, говорила об арабах. Мы ее осуждали, арабов нам было жалко. Мы вообще были за всеобщий мир и справедливость. Тогда еще не было ни одиннадцатого сентября, ни Беслана, ни взрывов в метро. Мы были непугаными дураками. Но за справедливость. А Бета к несчастным арабам явно была несправедлива, ведь не каждый немец — фашист и не каждый араб — террорист, там тоже люди, и эти люди много лет жили на этой земле, понятно, что им не очень хочется ее отдавать... Наша вожатая почему-то совсем не хотела понимать этой элементарной мысли.

Мы всем отрядом махали руками, мы не пошли на ужин, мы до хрипоты и посинения спорили о политике. Те, кто плохо говорил по-английски, громким шепотом суфлировали переводчикам. Мы выигрывали у нашей нежной блондинки с разгромным счетом. А потом она вдруг села на пол, закрыла лицо руками и сквозь руки быстро пробормотала: «Мы жили на самом севере, каждый день наш школьный автобус ездил вдоль границы и каждый день в нас стреляли и

Я очень боюсь войны, я выросла на рассказах и книжках о войне. Я рассматриваю своего беленького сероглазого сына на предмет того, смогу ли я его кому-нибудь пристроить, если вдруг война. Эта война все еще течет и в моей, и в вашей крови. И я точно знаю, что, как бы то ни было дальше, мы уже больше никогда не будем тихо ждать в гетто и надеяться на лучшее. Мы будем драться до конца. Каким бы он ни был.

Автор о себе:   Мне тридцать лет, у меня есть сын и, надеюсь, когда-нибудь будет дочка с кудряшками. Я родилась и выросла в Москве, закончила журфак МГУ и с одиннадцати лет только и делала, что писала. Первых моих гонораров в районной газете хватало ровно на полтора «Сникерса» и поэтому я планировала ездить в горячие точки и спасать мир. Когда я училась на втором курсе, в России начали открываться первые глянцевые журналы, в один из них я случайно написала статью, получила баснословные 200 долларов (в августе 1998-го!) и сразу пропала. Последние четыре года я работала редактором Cosmo.   Мнение редакции и автора могут не совпадать