На последней Израильской книжной ярмарке большим успехом пользовалась книга под названием «Датлашим». Думаю, что и для многих знатоков иврита название это прозвучит загадочно и непонятно. И неудивительно. Это слово зажило своей полноценной жизнью совсем недавно. Google указывает, что впервые в Сети слово «датлаш» (единственное число от «датлашим») упоминается в 2002 году, когда оно выглядело экстравагантно. Вплоть до 2005-го слово сохраняет негативное значение и встречается все чаще как отрицание: «Нет, я не датлаш». Но далее судьба слова складывается все лучше и лучше, оно попадает в заголовки статей и исследований. Сейчас оно уже похоже на символ, вокруг которого формируется новый сегмент израильского общества.

Так кто же такой «датлаш»? Это аббревиатура слов, означающих «религиозный в прошлом», или, если перевести менее строго, «религиозный в отставке». Уход от веры — дело нередкое в любой религии, а в иудаизме, как в религии древней, соответственно, древнее. Как известно, уже через 40 дней после Синайского откровения ко многим пришло разочарование, а с ним — поиски новых идеалов. Золотой телец был первой из альтернатив.

До наступления Нового времени еврей, переставший носить кипу, почти наверняка отказывался от еврейства — либо сам, либо его дети. Исключением из этого правила стал только пример марранов, когда массовый вынужденный отказ от веры помог затормозить процесс ассимиляции, но это исключение, лишь подтверждающее правило. Все нынешние евреи по крайней мере слышали о собственных религиозных предках от родителей или от бабушек-дедушек.

Современное общество предъявляет к человеку высокие требования, не позволяющие расслабиться и почить на лаврах. Ограничения Шулхан Аруха на фоне этих требований выглядят скромными и разумными пожеланиями.

В последние 150 лет сформировалось новое социальное явление — появилась возможность отказаться от соблюдения религиозных предписаний, но остаться евреем. Но в одном это нововведение сохраняло стандарты прошлых эпох — отошедший занимал твердую антирелигиозную позицию. Разумеется, если отступники Средневековья клеветали на Талмуд и призывали евреев к массовому крещению, то их собратья по идеологии более поздних поколений зачастую уже хотели сохранить в каком-то виде собственное еврейство. Но ни в коем случае не в том, в котором они выросли. Уходя из родного дома, они хотели обязательно хлопнуть дверью — и посильнее.

Датлаш — это тот, кто не хлопает дверью. Перестав быть религиозным евреем, он не хочет — да и не может — чувствовать себя полностью своим в еврействе секулярном. Автор книги о датлашах Пория Галь-Гац поставила перед собой задачу опровергнуть сразу два касающихся их популярных стереотипа.

С одной стороны, в религиозном мире принято смотреть на уходящих, как на тех, кто погнался за запретным плодом, не устоял перед соблазнами. С нерелигиозного берега, напротив, этот уход воспринимается как процесс освобождения. Но не всегда религию оставляют, поддавшись соблазнам нерелигиозного мира, и не обязательно после ухода появляется ощущение свободы от тягот религии. Современное общество предъявляет к человеку высокие требования, не позволяющие расслабиться и почить на лаврах. Ограничения Шулхан Аруха на фоне этих требований выглядят скромными и разумными пожеланиями.

Так по каким причинам в наше время люди оставляют религию? Приводимые исследователями ответы на этот вопрос удивляют одной особенностью: каждая из перечисляемых ими причин у других людей служит основанием для приближения к религии. Судите сами.

На чей-то взгляд, религиозное общество деградирует. Тут комментарии излишни: критика современного секулярного общества и его язв у всех на слуху.

Еще одна из приводимых уходящими причин: национальная составляющая иудаизма, идея избранности. Отношение к другим народам на фоне лозунгов секулярного мира о равенстве наций воспринималось ими как расистское. Однако, в то же самое время, национальные проблемы, как известно, являются чуть ли не центральным фактором возвращения к иудаизму, поскольку все усилия цивилизации создать братство народов — хоть на идеологической почве, хоть на религиозной (в рамках мировых религий), хоть на гуманитарной — приводят к очередному витку национальной розни и, в частности, к антисемитизму.

Отношение к месту женщины в иудаизме — популярная тема для критики (кстати, зачастую не со стороны женщин). Несомненно, есть нестыковка между современной тенденцией полного равенства полов и талмудическим идеалом женщины — хранительницы семейного очага. Но ведь успех радикального феминизма, преодолевшего неравноправие женщин в обществе, породил новые проблемы, в особенности в сфере демографии. Так что торжество феминизма все больше напоминает пиррову победу.

Ну, и под конец самая древняя из «проблем» — противоречие между утверждениями Торы и Талмуда и данными науки (тут и возраст мира, и космология, и происхождение видов — весь джентльменский набор пропагандиста). Это, на мой взгляд, типичный анахронизм, аргумент неотразимой мощи для конца XIX века, с тех пор сильно поблекший. Многочисленные кризисы, как философские, так и этические, поразившие науку ХХ века, создали намного более сильный приток к религии, чем от нее.

В масштабах еврейского общества, на мой взгляд, феномен «датлашим» является проявлением важных процессов, происходящих в еврейском народе. Связь еврейского народа с Торой приобретает новые, незнакомые по прошлым поколениям формы.

Справедливость требует упомянуть, что существует все-таки однонаправленный аргумент. Те, кого заботит проблема создания здоровой семьи и воспитания детей, двигаются в религиозную сторону, а не от нее. И есть немало примеров того, когда лишь семья удерживает человека в религиозном обществе вопреки его личному конфликту с религией. Кажется, недалеко то время, когда основным вопросом философии станет не первичность духа/материи, а ценность для человеческой жизни наличия в ней семьи и детей.

Когда видимые причины поступка приводят или к нему, или к прямо противоположному, есть серьезные основания подозревать, что нам назвали лишь поводы. А это означает, что настоящая причина отхода от религии — та же, что сопутствует любому решению кардинально изменить свою жизнь: невозможность самореализации себя в рамках данного общества.

Когда люди меняют свой образ жизни, не видя перед собой нового идеала (и не по причине бесперспективности старого), то и дверью хлопать нет смысла. Среди интервью и опросов, приведенных Галь-Гац, есть немало примеров этого особого состояния «датлашей». Один из них, оказавшийся в своих идеологических странствиях на левом фланге политической карты Израиля (что само по себе не очень типично), рассказывал о том, что физически не смог оставаться на митинге в поддержку выселения жителей Гуш-Катифа. Не потому, что он был против, идеологически он был за уничтожение поселений. Но в празднике ненависти к религиозному миру датлаш не смог участвовать — даже несмотря на свои убеждения.

Среди русскоязычного еврейства тема взаимоотношений с религией имеет специфическую окраску. В конце 80-х многих подхватила волна восторженного неофитства. Размах этого настроения можно по справедливости оценить, вспомнив фамилию человека, зарегистрировавшего первое официальное еврейское общество в СССР. Чутья в определении того, куда дует ветер, у него не отнимешь. К счастью для еврейского движения, Владимир Вольфович из него быстро ушел, но примечательный и красноречивый факт остался в числе примет смутного времени.

Через некоторое время и другие обнаружили, что попали совсем не туда, куда намеревались. Иногда это было разочарование несбывшихся ожиданий, иногда оказывалось, что реальность не дотягивает до амбиций. Так или иначе, за прошедшие два десятилетия кому-то удалось изменить свое восприятие мира (или по крайней мере программу создания такого восприятия) дважды — сперва туда, затем обратно.

Разумеется, отказ от религиозного образа жизни всегда не прост. Это процесс конфликтный, зачастую трагичный как для самого инициатора, так и для его близких. Нет у меня в мыслях желания представить это явление менее серьезным, чем оно оказывается в жизни. Но в масштабах еврейского общества, на мой взгляд, феномен «датлашим» является проявлением важных процессов, происходящих в еврейском народе. Связь еврейского народа с Торой приобретает новые, незнакомые по прошлым поколениям формы.

Завершение жесткого противостояния между частью народа, строго приверженной законам Торы, и теми, кто ее категорически отвергает, дает возможность для существования широкого спектра взаимоотношений евреев со своей верой. Речь идет вовсе не о попытке еще раз реформировать Тору (безнадежность стремления кардинально ее изменить уже доказана историей) и не опыт прагматического использования Торы ради совсем иных целей, как это произошло в поколении бросивших иешивы основателей сионизма. Аналогия, которую, на мой взгляд, можно использовать — это бытовавшее со времен Талмуда до недавних пор социальное распределение народа на изучающих Тору (талмидей хахамим) и не шибко в ней грамотных (ам аарец). Взаимоотношения между этими двумя группами были далеки от идиллии. Рабби Акива, проделавший путь из одной группы в другую, вспоминал силу своей ненависти к изучающим Тору в своей прежней жизни. Но, несмотря ни на что, это были две части, вместе составлявшие еврейский народ, связь которого с Торой бесспорна, хоть каждый и находит для этой связи собственную форму.

Еврейский народ меняется, это бесспорно. В новом его облике можно разглядеть немало симпатичных черт.