С детства не люблю массовые праздники. Толпы людей, стандартные речи, шеренги танков, громкая музыка и разные виды массовок не находят отклика в моем сердце. Когда, по причине выполнения каких-либо общественных обязанностей, мне приходилось участвовать в чем-то подобном, окончание любого мероприятия было его самым радостным моментом. Потому единственная приемлемая для меня форма отметить День независимости Израиля — поразмышлять об Израиле и о его месте в моей жизни.

Не буду лишний раз повторять объяснения в любви к Израилю — даже в этой колонке они уже звучали не один раз. Но для меня страна — это место и люди, его населяющие, а вовсе не государство. Не близок мне патриотизм, находящий свое выражение в гордости за разного рода символику, в желании вставать при исполнении гимна или вывешивать флаги. При этом мне не хочется обижать тех, кому это важно, потому что жители Израиля — в моем сердце, вне зависимости от их убеждений и взглядов.

В перспективе трехтысячелетней истории и бесконечных стараний превратить евреев в более «правильных», попытка создать «нового еврея» не может не настораживать. Кто только ни пытался «исправить» евреев, и редко это кончалось добром. Обычно такое исправление означало, что с «неисправленными» евреями хотят так или иначе покончить.

Отрицательное отношение к любому государственному официозу произрастает, разумеется, из моего первого знакомства с государством — в его советском варианте. Но и в Израиле я успел застать некоторые приметы былого увлечения социализмом, при котором государство постоянно хочет перевоспитать своих граждан и навязать им свой взгляд на мир. В этом подходе идеология сионизма, как установка на воспитание нового, негалутного еврея, недалеко ушла от социалистического идеала насильственного изменения человека, и не случайно долгие годы две эти идеологии легко уживались друг с другом.

Таким образом, в политическом спектре Израиля для меня оказалась близка позиция так называемых несионистских партий. Любить страну и людей, но не путать эти чувства с сопричастностью к государственности, построенной на путаных и зачастую губительных идеях,— такой подход был для меня наиболее естественным и гармоничным.

Израиль стал евреем. Да, тем самым галутным евреем, от которого он так надеялся убежать, уехав подальше и занявшись земледелием. Оказалось, что именно мозги являются основным залогом еврейского успеха, а не мускулы. Израильские стартапы обогнали по успехам киббуцы.

И вот, несколько месяцев назад, иерусалимский муниципалитет принял решение изменить внешний вид столицы. Вдоль центральной иерусалимской артерии — улицы Яффо, отданной пресловутому трамваю, магазинам и пешеходам, появились скамейки. Сначала они пустовали и выглядели несуразным архитектурным излишеством. Иерусалимцы — народ консервативный и не сразу привыкают к переменам. Недаром новый трамвай для начала просто ездил пустым, не раскрывая дверей для пассажиров. Жителям города дали возможность к нему присмотреться, убедиться в его мирных намерениях. Лишь затем трамвайный колокол стал привычным городским звуком... Так и скамейки, пройдя испытательный срок, начали служить по своему прямому назначению. Вот дети организовали на скамейке какую-то игру. Неподалеку семейная пара, прервав беготню за покупками и прочие дела, присела отдохнуть. Иерусалимцы прочувствовали новую грань общественного пространства и включили ее в свою жизнь.

Так же опасливо приглядывался Иерусалим, «старое поселение», и к возникшему государству с его неоднозначной идеологией. Было чего опасаться. В перспективе трехтысячелетней истории и бесконечных стараний превратить евреев в более «правильных», попытка создать «нового еврея» не может не настораживать. Кто только ни пытался «исправить» евреев, и редко это кончалось добром. Обычно такое исправление означало, что с «неисправленными» евреями хотят так или иначе покончить.

Но дело не только в привыкании с течением времени. За 64 года в облике страны произошли изменения, которые мало кто мог предвидеть. Маленькое государство, окруженное со всех сторон врагами, смогло не только выстоять, но и добиться поразительных успехов в самых разных областях. Но, возможно, всех этих результатов еврейское государство смогло достичь как раз тогда, когда поняло ложность изначально поставленных перед ним целей.

Когда под сионизмом подразумевались усилия вытряхнуть из еврея его еврейство, мне хотелось быть как можно дальше от этого явления. Но с тех пор, как антисионизм стал синонимом призыва к уничтожению евреев, даже эпитет «несионистский» кажется мне уверткой.

Проиграв на выборах 1996 года, Шимон Перес заявил, что евреи победили израильтян. Тогда это было лишь политическое заявление об изменениях, происходивших в обществе. С тех пор этот процесс приобрел более общий характер: Израиль стал евреем. Да, тем самым галутным евреем, от которого он так надеялся убежать, уехав подальше и занявшись земледелием. Оказалось, что именно мозги являются основным залогом еврейского успеха, а не мускулы. Израильские стартапы обогнали по успехам киббуцы. Разумеется, большая «заслуга» в этой евреизации Израиля принадлежит и народам мира. Все стремления «стать народом как все» не принесли желаемого результата — список обвинений, выдвинутых против Израиля, почти дословно повторяет список «преступлений» галутного еврея.

Одним из результатов этих изменений стали новые отношения ультраортодоксального еврейства с сионизмом. Если сионист — это тот же еврей, то с ним можно спорить, но можно и соглашаться. Это, конечно, очень обобщенная картина. При детальном анализе между религиозным и нерелигиозным Израилем можно увидеть множество противоречий. Более того, в ближайшие полгода проблема израильских иешив и их учеников будет темой напряженнейших дебатов, которые, по некоторым мнениям, могут поколебать прочность правительства. Но сами эти противоречия во многом — результат возникновения нового израильского самосознания, в котором еврейство становится общим достоянием.

Пока независимость Израиля воспринимается как свобода от обязательств, возложенных на еврея Б-гом, для меня этот день не воспринимается как полноценный праздник. Независимость от зла, независимость от давления недоброжелателей разных мастей — такой независимости можно было бы радоваться от души.

Думаю, проблема религии волнует в Израиле не всех. Но изменение израильской самоидентификации обязательно найдет свое выражение в еще одной важной области — в сфере взаимоотношений Израиля с диаспорой. Отрицание галутного еврейства носило не только антирелигиозный характер, но и подразумевало высокомерное и потребительское отношениие израильтян к евреям, живущим вне Израиля. Эта связка объясняет один из парадоксов израильской политики. Хотя в борьбе с официально признанной в Израиле религией — ортодоксальным иудаизмом — левые партии нередко высказываются в пользу реформистского направления, обладающего сильными позициями в диаспоре, именно левые общественные деятели с завидной регулярностью пренебрежительно отзываются о евреях, живущих за пределами Израиля. Так, Амос Оз высказал мнение, что евреи там — не евреи, а лидер партии «Мерец» назвала их жидами. В чем источник такого раздвоения? По-видимому, это проявление дихотомии еврей/израильянин. То есть чем более еврейским становится Израиль, тем уважительнее он будет относиться к евреям диаспоры. И эти изменения ждут своего выражения на политическом уровне.

И тут важны будут даже не сами слова, а то значение, которое в них вкладывают. Когда под сионизмом подразумевались усилия вытряхнуть из еврея его еврейство, мне хотелось быть как можно дальше от этого явления. Но с тех пор, как антисионизм стал синонимом призыва к уничтожению евреев, даже эпитет «несионистский» кажется мне уверткой.

История устроена так, что каждое событие в ней приобретает тот или иной смысл лишь в контексте его последствий. Каждый год жизни Израиля придает иной смысл событию еврейской истории, произошедшему 64 года назад. Пока независимость Израиля воспринимается как свобода от обязательств, возложенных на еврея Б-гом, для меня этот день не воспринимается как полноценный праздник. Независимость от зла, независимость от давления недоброжелателей разных мастей — такой независимости можно было бы радоваться от души. День независимости в этом году еще не стал для меня праздником. Но по мере моих сил я стараюсь, чтобы в будущем он приобрел именно такой смысл.