В дискуссиях последних месяцев на тему о месте и роли РПЦ в российском обществе возниквопрос, который не ограничивается рамками одной конфессии. Если критики РПЦстарались подчеркнуть свою толерантность к вере, то именно их оппонентыопределили своего врага широкомасштабно: «С религиозной точки зрения,постмодерн — это то, что приближает нас к трагическому концу», — заявил главаРПЦ, и он не одинок в своей оценке среди представителей других конфессий. Темсамым современный мир, а он носит характер постмодернистский, объявлен главнымврагом веры и религии. Само это противопоставление имеет далеко идущиепоследствия. Если оно верно, то современный религиозный человек — это некийоксюморон (или, по крайней мере, он должен находиться в постоянном внутреннемконфликте между религиозностью и современностью).

Термин «постмодернизм» (или «постмодерн») достаточно многозначен. Возьмем длянашего рассмотрения классическое определение Жана-Франсуа Лиотара: «недоверие вотношении метарассказов». Человечество всегда жило, осмысляя происходящее,включая судьбы людей, в рамках некой глобальной теории, будь это миф опроисхождении и судьбе народа, теория развития производительных сил ипроизводственных отношений, сопровождаемых классовой борьбой, или вера впрогресс, основанный на научных достижениях и приносящий человечеству материальноеблагополучие и смягчение нравов. Все это, по Лиотару, — «метарассказы», от которыхчеловечество, пережившее в XX веке крах самых разнообразных идеологий, устало.

Понятно, что вера в Творца — осмысление жизни человека и истории человечества — в целом подходит под определение метарассказа, отрицаемого постмодерном. В иудаизме понятие метарассказа существует и в явном виде.

Понятно, что вера в Творца — осмысление жизни человека и истории человечества —в целом подходит под определение метарассказа, отрицаемого постмодерном. Виудаизме понятие метарассказа существует и в явном виде: вся пасхальная Агада —это рассказ, ежегодно структурирующий еврейское самосознание! То естьпротиворечие налицо, вопрос лишь в том, полный ли антагонизм перед нами, какэто было сформулировано выше, или некое подобие талмудического затруднения,являющегося толчком для дальнейшего развития мысли.

Следует отметить, что даже ярые противники постмодернизма согласны с тем, что сего появлением атеистическое противодействие религии ослабло, а некоторыеуказывают и на религиозный подъем, наблюдаемый в обществе. Вслед за ЮргеномХабермасом и другие исследователи все чаще называют современное обществопостсекулярным, ведь избавление от всех идеологий включило и отход от атеизма.(Именно поэтому у последней антиклерикальной волны в прессе нет будущего:обвиняющие противников в приверженности к прошлому сами же из прошлого иговорят.) Плюрализм, провозглашаемый постмодерном, неизбежно распространяется ина тех, на кого торжествующий модерн смотрел свысока. Жизнь религиозного человеказащищена от агрессии общества, опровержения религиозного мировоззрения утратилисвою окончательную убедительность, поскольку сам абсолютный характер истины былпоставлен под сомнение.

Такое утилитарное приятие постмодернизма было довольно быстро усвоенорелигиозными кругами, но не «для внутреннего употребления». Действительно, есливопросы, которые ставил модерн (об истинности написанного в Торе, осправедливости ее законов и т.п.) касались важных составляющих религиозногомировоззрения, то постмодернизм подкапывается под саму основу веры, отрицаяабсолютность истины.

В современной еврейской мысли существуют (хотя их не так много) попытки увидетьто позитивное содержание постмодернизма, которое позволяет говорить орелигиозном человеке постмодерного общества. Приведу наиболее мне близкое срединих. Рав Шагар (Шимон Гершон Розенберг) говорит об осознании ограниченностинашего познания, которое несет в себе идеология постмодерна. Воззрения человекаперестают быть идеологией, поскольку он не может навязать их Другому, личностис полноценным внутренним миром, скрытым от посторонних глаз. Под этим угломзрения можно увидеть, что «недоверие к метарассказу» трансформируется врелигиозном сознании в понимание ограниченности нашего восприятия любогометарассказа, в том числе и «своего».

Даже ярые противники постмодернизма согласны с тем, что с его появлением атеистическое противодействие религии ослабло, а некоторые указывают и на религиозный подъем, наблюдаемый в обществе.

Постижение собственной ограниченности связано с осознанием величия инепознаваемости Творца. Недаром Моше, величайший из пророков, охарактеризован вТоре как самый скромный из людей. Тем самым разидеологизированность мышлениясможет стать новым этапом и в процессе познания единства Творца, и в осознанииЕго «образа и подобия» в Другом человеке.

Рамбам, начиная свой великий труд Мишне Тора, приводит представление оВсевышнем, как о первичном источнике всего существующего. Вслед за этим Рамбампишет: «И если тебе придет [досл. — поднимется] в голову, что Он не существует,то и любая другая вещь не может существовать». В своей беседе Любавичский Ребеанализирует формулировку этого закона: как мог Рамбам, известный отточенностьюязыка, применить слово «поднятие» по отношению к идее, служащей основойатеизма?! Это можно понять, раскрыв глубокий пласт этой фразы, скрывающийся затривиальным высказыванием. В отрицании существования Всевышнего есть стремлениевозвысить Его и подчеркнуть, что Его реальность несравнимо выше привычного намсуществования. И в свете истинной реальности Его существования, заключаетРамбам, привычный нам мир утратит свою незыблемость. Можно заметить, чточеловечество, пройдя через модернизм, заявивший устами Ницше о смерти Б-га ипредложивший различные идеологические альтернативы вере, следуя логике,заявленной Рамбамом, пришло в постмодернизме к их отрицанию, вплоть дорадикальных формулировок о «смерти автора» и «смерти субъекта».

Говоря об «опасностях», заложенных в постмодернизме, нельзя обойти стороной еговлияние на сионизм, который по своей природе — продукт эпохи модерна. Болеетого, как стало ясно в последние годы, — это один из самых успешных егорезультатов. Из трех модернистских проектов мирового масштаба, зародившихся в1917 году (социализма в России, секуляризации в Турции и сионизма, добившегосяподписания Декларации Бальфура), два на сегодняшний момент уже почили с миром. Участившиесяв последнее время «предсказания» близкого конца Израиля — это не толькопроявление антисемитизма, но и продукт духа современности, пересматривающегозаново все достижения модерна.

Постижение собственной ограниченности связано с осознанием величия и непознаваемости Творца. Недаром Моше, величайший из пророков, охарактеризован в Торе как самый скромный из людей.

Существует, разумеется, привычный еврейский ответ на подобные предвидения: «Пережилифараона, переживем и постмодерн». Но на самом деле процессы, происходящие всовременном Израиле, дают и более ясный ответ на поставленный временем вопрос.В последние годы Израиль все больше доказывает свою жизнеспособность успехами всамых разных областях, и тем самым все меньше нуждается в «метарассказе» дляоправдания права на собственное существование.

Среди еврейских праздников нет, наверное, более подходящего по времени дляразмышлений о постмодернизме, чем праздник Суккот. Он весь проникнут символикойединства — от соединенных в единый букет четырех видов растений до шалаша-сукки,которая должна быть готова вместить в себя весь еврейский народ. При этомидеалом объединения является не уравнивание всех под одну гребенку, а,наоборот, реализация каждой индивидуальности. Именно поэтому праздник Суккот,служащий подведением итогов трех главных еврейских праздников, связан снародами мира, в честь которых в Суккот приносят жертвоприношения. А раскрытиеновых духовных горизонтов служит источником веселья и радости, вплоть добезграничной радости Симхат Тора. Веселых и духовно насыщенных вам праздников!

Автор о себе: Детство мое выпало на ленинградскую оттепель, поэтому на всю жизнь осталась неприязнь ко всяческим заморозкам и застоям. В 1979 году открыл том Талмуда в переводе с ятями, в попытках разобраться в нем уехал в Иерусалим, где и живу в доме на последней горке по дороге к Храмовой горе. Работаю то программистом, чтобы добиваться нужных результатов, то раввином, чтобы эти результаты не переоценивать. Публицистика  важна для меня не сама по себе, а как необходимая часть познания и возможность диалога с читателем. Поскольку от попыток разобраться все еще не отказался.   Мнение  редакции и автора могут не совпадать