В Москве открылся Еврейский музей — огромный, площадью в три тысячи квадратных метров, со всевозможными мультимедийными примочками, танком Т-34 и самолетом в натуральную величину. Проект масштабный, громкий, а вот нужный ли?

Этим вопросом наверняка задается огромное количество тех, кто слышал о музее в новостях. Такой пафосный проект не может не привлекать внимание, тем более, что свою зарплату на него пожертвовал сам Путин (наверное, на нее купили Т-34). Но внимание, как известно, бывает со знаком «плюс», а бывает со знаком «минус». Поэтому возникает закономерный вопрос: кто является целевой аудиторией такого музея?

Этим вопросом наверняка задается огромное количество тех, кто слышал о музее в новостях. Такой пафосный проект не может не привлекать внимание, тем более, что свою зарплату на него пожертвовал сам Путин (наверное, на нее купили Т-34).

Искать ответ на него я отправилась к «конкурентам» открывшегося вчера Еврейского музея толерантности — в Музей истории евреев России, что на Петровско-Разумовской аллее. Я не зря заключила слово «конкуренты» в кавычки. Во-первых, музеи, с моей точки зрения, — все-таки неконкурентная среда. Наличие Третьяковки не отменяет важности Пушкинского музея и не ограничивает возможности открытия новых картинных галерей.

Во-вторых, МИЕР по формату совсем иной музей — это этнографическая экспозиция, посвященная жизни евреев России начиная с XVIII века. Утварь, национальные костюмы, даже катафалк, который, правда, не поместился в небольшом экспозиционном зале, а потому расположился на лестничной площадке. По словам сотрудников музея, в лучшие дни сюда приходит человек 60, в худшие — пять-десять. Много иностранцев — удивляются, находя среди экспонатах музея упоминания своих еврейских предков, внимательно слушают экскурсовода, даже плачут. И хотя МИЕР в московской общине презрительно окрестили «музеем в квартире», именно он до вчерашнего дня был единственным еврейским музеем в стране, в которой когда-то проживала самая большая еврейская община в мире.

Новый еврейский музей претендует на более массовую аудиторию, а потому включает в свое название словосочетание «центр толерантности». Предполагается, что здесь будут собираться люди, желающие обсуждать национально-этнические конфликты, будут проходить лекции и семинары, сближающие народы, ну, или, по крайней мере, поясняющие, почему народам надо сближаться. Но все-таки это еврейский музей, экспозиция которого начинается с мультимедийной презентации сотворения мира, а заканчивается поминальной галереей погибших в дни Катастрофы. Музей стилистически напоминает «Яд Вашем», сомневаться в целесообразности существования которого не придет в голову никому.

Почему же здесь возникают вопросы? Конечно, для России, в которой осталось в лучшем случае 200 тысяч евреев, такой монументальный музей — явление вызывающее. В конце концов, здесь есть гораздо более многочисленные этнические группы, которым Т-34 не достался. Что уж говорить о национальном большинстве, которому тоже есть что о себе рассказать и есть о чем в своей истории поплакать. Но отсутствие таких масштабных музеев у русских, чеченцев, украинцев или коми-пермяков вовсе не означает, что музея не должно быть и у евреев. В конце концов, каждый сам выбирает, как ему помнить свою историю. И посетители в музее будут — если даже камерный МИЕР привлекает экскурсионные группы туристов, то мультимедийная экспозиция нового музея со всеми его танками и прочими заманушками вряд ли будет пустовать.

Отсутствие таких масштабных музеев у русских, чеченцев, украинцев или коми-пермяков вовсе не означает, что музея не должно быть и у евреев. В конце концов, каждый сам выбирает, как ему помнить свою историю.

Конечно, двухсот тысяч российских евреев не хватит, чтобы наполнить залы Еврейского музея стабильно и навсегда. Но и в «Яд Вашем» ходят преимущественно не израильтяне, а туристы, считающие посещение музея обязательным пунктом своего отпуска в Израиле. И в стенах старинной амстердамской синагоги я встречала группы японцев и англичан, а в еврейских кварталах Рима, Праги, Вены и других европейских городов народу почти так же много, как у Колизея. Суть в том, что история евреев сама по себе является артефактом, всемирным достоянием, частью культурного бэкграунда каждого человека, принадлежащего к европейской цивилизации. Наши мифы стали универсальными знаками, понятными всему миру, слова наших мудрецов отпечатались в памяти верующих самых разных конфессий, наша Катастрофа стала символом общеевропейской трагедии, унесшей жизни десятков миллионов людей разных национальностей.

Нужен ли в Москве Еврейский музей — столь же безответственный вопрос, как вопрос о том, нужно ли все время настойчиво напоминать людям про Холокост. Но поскольку и им тоже нередко задаются, отвечу историей из жизни, которая всегда гораздо доказательнее любых попыток ее теоретического осмысления.

Сын одного моего израильского знакомого год назад был в Германии по обмену. Жил в семье, принимали хорошо, любили, как родного. В ответ прислали своего мальчика — педантичного немецкого подростка, поразившего израильскую семью идеальным порядком, царившим в его шкафу, и аккуратно, как по линейке, расставленной обувью. Мальчика этого с группой других немецких подростков, приехавших по обмену, повезли на экскурсию в «Яд Вашем». Мальчик вернулся бледный, растревоженный, кроссовки в прихожей бросил, как попало. «Мне было там так стыдно, — вдруг заговорил он во время ужина, пряча глаза в тарелку. — Так стыдно. И мы все очень плакали». Так для чего нужен большой, наглядный, поражающий воображение музей евреев в Москве? Наверное, чтобы было куда сводить мальчиков, которые пока ходят на «русские марши» — просто потому, что им никто еще не рассказал, как это стыдно.

Автор о себе:   Мои бабушка и дедушка дома говорили на идиш, а я обижалась: «Говорите по-русски, я не понимаю!» До сих пор жалею, что идиш так и не выучила. Зато много лет спустя написала книгу «Евреи в России. Самые богатые и влиятельные», выпущенную издательством «Эксмо». В журналистике много лет — сначала было радио, затем — печатные и онлайн-издания всех видов и форматов. Но все началось именно с еврейской темы: в университетские годы изучала образ «чужого» — еврея — в английской литературе. Поэтому о том, как мы воспринимаем себя и как они воспринимают нас, знаю почти все. И не только на собственной шкуре.       Мнение редакции и автора могут не совпадать