Сейчас война, а я про любовь. Простите меня, я не хочу про ненависть. Ее много, да. И она обоснованная. Но я не хочу ее обосновывать, вы и без меня неплохо все понимаете. Я про любовь.

Когда мама рассказывала мне, что прадед всегда прощался словами «дай Б-г и нам на следующий год быть в Иерусалиме», я не понимала, воспринимала это как некое религиозное заклинание, как странную формулу. Ну вот как наше «до свидания». Мы ведь вовсе не имеем в виду, говоря это водителю маршрутки, что планируем еще раз с ним свидеться, верно? Ну, и прадед мой, говоря эти слова своим внучкам-комсомолкам, вряд ли надеялся оказаться с ними у Западной Стены.

А потом я поехала в Израиль. В Иерусалим. И уже не могла больше воспринимать эту фразу как обычную формулу. Что это такое? Историческая память? Очарование земли, которая близка мне каждым камнем? Может быть, даже самовнушение? Не важно! Главное, что это любовь. Любовь, не зависящая ни от того, где я нахожусь, ни от того, что я делаю, ни от того, как я верю.

Каждый раз, уезжая из Израиля, я переживаю это расставание как личную драму. Так прощаются с любимым мужчиной. Поезд, везущий вас с ним в аэропорт, с каждым километром разъединяет, разрывает связь, отрывая кусочки от сердца. И сколько ни сжимай его руку, сколько ни вглядывайся в милые черты — расставание вот оно, уже происходит. Вглядываясь в солнечные пейзажи, проносящиеся за окном поезда, который везет меня в «Бен-Гурион», я чувствую, как сердце уныло сжимается, а в голове заклинанием крутится: «Дай Б-г на следующий год в Иерусалиме!»

Сейчас там, в этой такой любимой мною стране идет война. В ней школьники бегают под ракетными обстрелами в бомбоубежища, в ней старики в страхе всматриваются в телеэкраны и бесконечно обзванивают детей и внуков, в ней гудят сирены и взрываются ракеты. В ней милый мальчик-компьютерщик, которого я никогда не видела, но с которым у нас неожиданно много общих эмоций и культурных кодов (как выяснилось в случайной переписке на Фейсбуке), оказывается бойцом спецназа. Он с нетерпением ждет, когда его призовут. Он хочет защитить свою страну. И он, конечно, пойдет ее защищать. В ней мои родные с замиранием сердца ждут каждой новости и своих мужчин, которые должны вернуться с войны. Для меня вот это «вернуться с войны» — это что-то про Великую Отечественную. Что-то черно-белое, горькое, что-то про давно забытые боль и ужас. А для Израиля, в котором столько милых моему сердцу людей и пространств, это сегодня, сейчас. Каждая минута — как ожидание, каждый резкий звук — как сирена, каждый звонок телефона — как страшная новость.

Мне не хочется разбираться в причинах конфликта и в своем естественном раздражении против той, противоположной стороны. Я хотела сказать здесь про любовь, которая сейчас причиняет почти физическую боль, когда прилетают ракеты в Ашдод и Иерусалим, в Тель-Авив и Беэр-Шеву. Я хотела сказать, что сердцем я сейчас тоже на войне — я боюсь, что призовут тех, кто еще дома, я жду, когда вернутся домой те, кто уже ушел воевать. Так же ждут и всматриваются в новости все, кто выходят на митинги в поддержку Израиля по всему миру. Или не выходят. Но ждут и всматриваются, потому что, даже не живя в Израиле, мы болеем им всем сердцем, всей душою.

Я не хочу заканчивать эту колонку яростью против тех, кто заставляет сжиматься наши сердца от тревоги. Я почему-то подумала, что сейчас всем, кто живет на войне, — ждет повестки, чистит орудия перед боем, смотрит новости или прячется с детьми в бомбоубежище — нужна не моя ненависть, а вот это признание. Я люблю вас, милые мои знакомые и незнакомые израильтяне! Я люблю ваш гомон и неповторимый юмор, люблю ваших шумных веселых детей, люблю нежные лица девчонок-солдаток, люблю улыбчивых мальчишек, таких вальяжных на пляже и таких сосредоточенных в военной форме. И поэтому я уверена, что Израиль и сейчас победит. Потому что для нас, в отличие от наших врагов, это история про любовь. А что это для наших врагов — пусть останется на совести тех, кто учит их ненавидеть.

Ну и конечно — на следующий год в Иерусалиме!