Пару лет назад, тоже в конце декабря, ко мне в гости должен был приехать мой школьный друг из Москвы. После того, как мы обсудили его экскурсионную программу, возник вопрос: как там у вас празднуется Новый год? Ну, сказали мы, придумаем что-нибудь для дорогих гостей. В этом году, когда мы обсуждали повторный визит, мой друг уже сам сказал: «Нет уж, спасибо, про ваш Новый год мы уже все поняли. Как-нибудь справимся».

По крайней мере в нашей семье основная причина отмирания после переезда в Израиль традиции новогодних празднований носила скорее эстетический характер. С детства у Нового года были свои запахи и вкусы, своя атмосфера, в которой были снег и морозный воздух, подвыпившие деды морозы и елки с подарками, полуночное шампанское и традиционные закуски. Что-то из этого в Иерусалиме в принципе невозможно, а возможное выглядит вымученным и натянутым, даже если кошерное шампанское ничем не хуже «Советского», а героическая хозяйка напекла пирожков «совсем как раньше».

Для многих возвратившихся к иудаизму отказ от этих обычаев стал частью более общего решения о смене образа жизни, и елка была сброшена с корабля вместе со свиной отбивной. Однако лично мне эволюция, что в общественной, что в личной жизни, всегда была ближе, чем революция.

Для многих возвратившихся к иудаизму отказ от этих обычаев стал частью более общего решения о смене образа жизни, и елка была сброшена с корабля вместе со свиной отбивной. Однако лично мне эволюция, что в общественной, что в личной жизни, всегда была ближе, чем революция.

Я никак не претендую на роль знатока Галахи, а вопрос о праздновании евреями Нового года (и, аналогично, Дня Благодарения в Америке — тоже нееврейский, но не религиозный праздник) обсуждали уже многие выдающиеся раввины, приходившие к разным выводам. Могу только засвидетельствовать, что мне случалось выпивать в честь Нового года с достойным раввином, ортодоксальность которого сомнению не подлежит. Однако же в Израиле девяностых годов противодействие Новому году было столь сильным, что явно коренилось не в сухих нормах Галахи, а в чем-то очень эмоциональном. Вот если бы кто-нибудь с такой же яростью искоренял бы, скажем, строжайше запрещенные Торой ссуды под проценты или задержки выплаты зарплаты работнику!

Эмоции эти были связаны, видимо, с ощущением усиления «гойского влияния» и выражались, в частности, в изобретении термина «Сильвестр». Так называют на иврите этот праздник: кто-то откопал, что в католических святцах день этот посвящен римскому папе Сильвестру. О папе этом никто ничего не слышал до тех пор, пока его биографию не популяризовали евреи в ходе борьбы с ненавистным праздником. Справедливости ради надо заметить, что лингвистическая проблема действительно существует: название «Рош а-Шана» — «начало года» — уже занято, и как называть первое января на иврите — не вполне понятно.

Если праздник оказывается неискоренимым, может быть, у этого явления есть какой-то глубокий смысл? Мне смысл этот видится в связи с талмудическим рассказом в контексте обсуждения списка языческих празднеств, во время которых евреям запрещено вступать в деловые отношения с неевреями, чтобы косвенно не принять участия в идолопоклонническом действе.

Но жизнь развивается по своим законам, и активная борьба с явлением часто приводит к его укреплению. Новый год все больше приживается в Израиле, причем в двух ипостасях. С одной стороны, из него сделали этнический праздник репатриантов из России. У марокканских евреев есть Мимуна, у эфиопских — Сигд, а вот у выходцев из России — Сильвестр. Уже в армейских инструкциях рекомендуют по возможности отпускать русскоязычных солдат в этот день домой, а премьер-министр обращается с полуночным приветствием по русскоязычному телевидению, безуспешно пытаясь уподобиться незабвенному Леониду Ильичу. С другой — космополитически настроенная израильская молодежь празднует по барам, подражая американцам и европейцам.

Но если праздник оказывается неискоренимым, может быть, у этого явления есть какой-то глубокий смысл? Мне смысл этот видится в связи с талмудическим рассказом, приведенным в трактате «Авода зара». Рассказ этот появляется в контексте обсуждения списка языческих празднеств, во время которых евреям запрещено вступать в деловые отношения с неевреями, чтобы косвенно не принять участия в идолопоклонническом действе.

«Сказал рав Ханан бар Раба: календы — восемь дней после солнцестояния, сатурналии — восемь дней до него. <...> Учили мудрецы: когда увидел Адам, первый человек, что день становится все короче и короче, сказал он себе — горе мне, похоже, из-за моего греха мир погружается во тьму и возвращается в хаос! Видимо, это и есть смерть, на которую осужден я! Просидел он восемь дней в посте и молитве. Когда прошел день солнцестояния, начал день удлиняться, то сказал Адам: нет, это так мир сотворен. Устроил он праздник восемь дней, а на следующий год праздновал он и первые восемь дней, и вторые. Адам установил праздник во имя Небес, а они [язычники] — отмечают его во имя идолов».

Календами в Риме назывались первые дни каждого месяца, однако здесь Талмуд имеет в виду бурное празднование январских календ (1-5 января). Сатурналии же, праздник в честь бога Сатурна, отмечали с 17 декабря. День зимнего солнцестояния, согласно этому отрывку, выпадал на 25 декабря (вместо 22-го). Это объясняется, видимо, тем, что 25-го числа римляне отмечали сначала «день рождения Солнца Непобедимого», а в более поздние времена — Рождество.

Мудрецы видели в Хануке «еврейского преемника» древнего праздника зимнего солнцестояния. С другой стороны, язычники, а потом и христиане наполнили эти дни своим содержанием, и эти языческие и христианские мероприятия стали совершенно неприемлемы для евреев.

Таким образом, Талмуд сообщает нам, что все человечество унаследовало от первого человека «естественный» праздник, отмечающийся в дни зимнего солнцестояния (или даже целый «фестивальный период»). Из целого ряда аналогий между этим отрывком и талмудическим рассказом о Хануке можно понять, что мудрецы видели в Хануке «еврейского преемника» этого древнего праздника. С другой стороны, язычники, а потом и христиане наполнили эти дни своим содержанием, и эти языческие и христианские мероприятия стали совершенно неприемлемы для евреев.

Если эти дни связаны с празднованием, восходящим еще к первым людям на Земле, то день этот должен носить всечеловеческий внеконфессиональный характер. Ханука — наш, еврейский праздник, который никак не может стать праздником «сыновей Ноаха». Может быть, такой праздник еще разовьется из этого самого Нового года? Может, поэтому он никак не отмирает даже и на святой земле Израиля — при всей кажущейся несуразности и неуместности?

Для такой эволюции нужно выполнить по меньшей мере два условия. С одной стороны, укоренить в нашем народе еврейский календарь и другие еврейские ценности настолько, чтобы подобные «пограничные» праздники не угрожали еврейской идентичности. С другой, развить новые отношения с неевреями, с сынами Ноаха — при которых еврей не «примазывался» бы к гойским обычаям, а помогал своей вестью окружающим народам выстроить жизнь, сообразную воле Всевышнего.