Лифт для раскаявшихся
21.08.2013
Колумнистика
Лифт для раскаявшихся
21.08.2013
В наше время в синагогах часто появляются новые лица. Приходят просто любопытные, интересующиеся. Кто — поглядеть, кто — получить ответ на какой-нибудь вопрос. Для некоторых визит в синагогу остается единственным и неповторимым, для других — нечастым, но регулярным, а некоторые становятся завсегдатаями. Тех, кто приобщается к еврейской жизни (молитве, изучению Торы и исполнению заповедей), называют «бааль-тшува», что в дословном переводе с иврита означает «вернувшийся».
У новичка в еврейской общине возникает немало проблем. Однако в последние десятилетия даже в самой замкнутой общине Меа-Шеарим никого не удивит длинноволосый посетитель в не соответствующей местному дресс-коду одежде. Ему подскажут нужное место для молитвы и постараются не смущать любопытными взглядами. Но есть и другая сторона вопроса: взаимоотношения заинтересовавшегося всерьез иудаизмом еврея с его привычным окружением — с теми, с кем недавно посещали еврейские мероприятия, с удовольствием обсуждали новости Израиля, собирались в веселых компаниях по субботам и праздникам. Жизнь друзей протекала весело и при общем удовольствии от ощущения своей связи с еврейством, что служило неплохим дополнением к прочим житейским радостям и заботам. И вдруг, поначалу фрагментарно, а затем все более последовательно, один из завсегдатаев компании начинает изменяться: иудаизм становится для него не частью досуга, а основой всего жизненного уклада. К числу подобных перемен относятся отказ от привычного меню, строгое соблюдение Шаббата, посещение синагоги вместо привычных посиделок в дружеском кругу. Все это, как правило, порождает определенное напряжение в отношениях между людьми, даже если раньше они были духовно близки друг другу.
В чем же причина такой конфликтности, в какой степени она является неизбежным следствием тех духовных открытий, которые переживает «бааль-тшува»?
Явление «тшува нашего поколения» во многом уникально. Сам процесс раскаяния и возможность измениться и получить прощение упоминается в Торе еще в связи с именем Каина, раскаявшегося в убийстве Авеля. На протяжении всей еврейской истории было множество примеров раскаянья, но простой смысл слова «тшува» — это возвращение к состоянию «до греха», возвращение к этической еврейской норме, в духе распространенной в еврейской литературе формулы «вернется от своего греха».Жизнь друзей протекала весело и при общем удовольствии от ощущения своей связи с еврейством, что служило неплохим дополнением к прочим житейским радостям и заботам. И вдруг, поначалу фрагментарно, а затем все более последовательно, один из завсегдатаев компании начинает изменяться: иудаизм становится для него не частью досуга, а основой всего жизненного уклада.
Когда же живущим в соответствии с требованиями Торы евреем решает стать наш современник, чаще всего происходит не возращение к себе прежнему и даже не к нормам жизни предыдущего поколения, которое если и смогло сохранить связь с еврейством в период массового отхода от него, то обычно в какой-то ущемленной и даже исковерканной форме. На первый план выходит не личное исправление и не возвращение к себе прежнему, не грешившему, а более глубинный смысл раскаянья: возвращение к Всевышнему. Подобная тшува — процесс совершенно иной, чем у еврея, который до греха был безупречен. У современного бааль-тшувы отсутствуют воспоминания, которые могли бы стать ориентиром в пути. Поэтому он ориентируется по людям и, в намного большей степени, по текстам, которые принимаются им в качестве нормативных.
Пожалуй, лишь в одном эпизоде еврейской истории мы встречаем нечто похожее на современную тшуву. Речь идет о возвращении в лоно иудаизма марранов, евреев Испании и Португалии, несколько поколений бывших христианами по принуждению. Их потомки нашли в себе силы стать полноценными евреями, присоединившись к одной из общин Северной Африки, Турции или Центральной Европы, где им не угрожала инквизиция. Одним из еврейских сюжетов, ставшим достоянием мировой культуры (и оказавшим влияние на формирование русского театра 19-20 веков), является трагическая судьба Уриэля Акосты, описанная в пьесе немецкого драматурга Карла Гуцкова. В этой истории нам сегодня интересен не романтический конфликт личности и общества, а трагедия «текстуальной» тшувы. Акоста, сын португальского католического священника, почувствовал тягу к своим еврейским корням, но в процессе тшувы создал собственную версию иудаизма на основе прилежного чтения Танаха. Когда он приехал в свободные Нидерланды и столкнулся с жизнью местной еврейской общины, конфликт между книжным знанием и практикой оказался для него трагически неразрешимым.
Ныне инквизиция канула в прошлое, информация стала общедоступной, но проблемы, порождаемые книжным знанием жизни, от этого только усугубились.
Текст, точнее гипертекст, включающий в себя не только Письменную Тору, но и весь комплекс Устной Торы, занимает важнейшее место в иудаизме. Среди исследователей иудаики с легкой руки Гершома Шолема общепринятым стало понятие «текстоцентризма еврейской тредиции». Действительно, всеобщая грамотность, поддержка и почет, оказываемые в общине знатокам Торы, — неотъемлемая часть еврейской культуры. Но есть в еврействе и противоположные, «антитекстуальные» тенденции. При обсуждении методики разрешения споров о понимании законов Торы право решать дано «священникам, левитам и судье», и это служит основанием для предоставления Устной Торе полномочий на будущие поколения. При определении этих полномочий Тора вносит важную оговорку — про судью, к которому обращаются за решением сложного вопроса, сказано: «который будет в те дни», то есть это должен быть современник людей, задающих вопрос. Принцип этот (расширенный в Устной Торе, как относящийся не только к Сангедрину времен Храма, но и к мудрецам во всех поколениях) ставит авторитет мудрецов прошлых поколений (оставивших свои знания лишь в текстах) ниже специалиста-современника, живущего в одно время с тобой.В «текстуальной тшуве» существует опасность формализации и потери второй, неформальной составляющей. Человек обязан спросить себя: «Стал ли я чувствительнее к окружающим в результате соблюдения заповедей? Очерствел ли я или, напротив, стал более человечным?»
Мудрецы предлагают нам образное описание этих двух компонентов: в тексте свитка Торы есть сами буквы, а есть чистое пространство между ними. Без второй составляющей — контекста Торы — свиток оказывается негодным. В Торе есть строго определенные законы, а есть задача, к которой человека должно привести их исполнение: по словам Мидраша Рабба, заповеди даны лишь для того, чтобы очистить и облагородить людей. В «текстуальной тшуве» существует опасность формализации и потери второй, неформальной составляющей. Человек обязан спросить себя: «Стал ли я чувствительнее к окружающим в результате соблюдения заповедей? Очерствел ли я или, напротив, стал более человечным?»
Расшифровывая слово «Тора» как «инструкция», мы подчеркиваем важность ее указаний. Но важность эта проявляется лишь тогда, когда мы вспоминаем о Том, Кто эти инструкции дал. Ведь именно в качестве инструкции Творца эти указания приобретают свой истинный смысл. Представьте себе человека, вошедшего в кабину лифта и внимательно изучающего инструкцию на стене. Он точно знает максимальное количество пассажиров и массу допустимого груза, знает, куда обращаться при поломке и с какого возраста можно самостоятельно пользоваться лифтом. Ему даже известно, что «следует нажать на кнопку нужного этажа». Но пока у него нет желания куда-то подняться, ему никакой этаж и не нужен, ведь в инструкции про это ничего не сказано. Таким может оказаться человек, прошедший «текстуальную тшуву»: даже через много лет учебы он может остаться тем же, кем был, лишь обремененным грузом дополнительных знаний.
Формальная сторона тшувы является и источником напряжения, как внутреннего, так и внешнего. Ведь если для самого человека стремление в точности соответствовать букве Закона закрывает совершенствование и гармонизацию внешнего мира и его собственной личности — как на это могут смотреть окружающие?! Для них действия, содержанием которых, по словам Рамбама, является воспитание высоких духовных качеств, становятся лишь препятствиями, отделяющими человека от его близких.Если для самого человека стремление в точности соответствовать букве Закона закрывает совершенствование и гармонизацию внешнего мира и его собственной личности — как на это могут смотреть окружающие?!
В законах Торы предусмотрено немало механизмов, направленных на раскрытие ее внутреннего смысла. К этому призывали мудрецы Талмуда, видя в забвении изучающими Тору Того, кто ее дал, причину разрушения Храма. В исправлении этого недостатка состоит посыл учения Баал Шем Това и хасидского движения. Существует немало ответов на вопрос о том, как сделать так, чтобы тшува не была формальной. Методик хватает для всех, лишь бы было желание «воспользоваться лифтом для подъема».
Текстоцентризм современной тшувы лежит в русле других процессов, происходящих в еврейском обществе. Один из важнейших среди этих процессов — снижение роли общины, как единственного центра еврейской жизни. При этом так называемый гипертекст еврейского мира становится доступным практически каждому, что создает новые ресурсы для поддержки духовных поисков человека. Есть в этих процессах немало опасностей, но сама созвучность проблем совершающих тшуву с проблемами еврейского мира в целом дает надежду на продуктивный путь преодоления всех трудностей.
Автор о себе: Детство мое выпало на ленинградскую оттепель, поэтому на всю жизнь осталась неприязнь ко всяческим заморозкам и застоям. В 1979 году открыл том Талмуда в переводе с ятями, в попытках разобраться в нем уехал в Иерусалим, где и живу в доме на последней горке по дороге к Храмовой горе. Работаю то программистом, чтобы добиваться нужных результатов, то раввином, чтобы эти результаты не переоценивать. Публицистика важна для меня не сама по себе, а как необходимая часть познания и возможность диалога с читателем. Поскольку от попыток разобраться все еще не отказался. Мнение редакции и автора могут не совпадать |
