Снежные бури в Иерусалиме и его окрестностях улеглись, сейчас о них напоминают лишь изредка встречающиеся груды потемневшего снега на обочинах дорог. Даже семьи из Тель-Авива уже не приезжают в Иерусалим с детьми, чтобы поиграть в снежки. Жизнь вернулась в привычную колею, и остается только гадать, что же послужит поводом для очередного потрясения умов и темой для разговоров.

Российская пресса взбудоражена амнистиями, но вполне возможно, что имена, внезапно заполнившие в связи с этим информационное пространство, так же стремительно из него и исчезнут.Поэтому давайте поговорим об иерусалимском снеге, пока он еще не забылся. Мне кажется ценным именно это состояние души, когда эмоции еще живы и не изгладились из памяти, но уже не настолько сильны, чтобы влиять на способность разума к анализу. Сейчас, когда проблемы жизнеобеспечения граждан, на долгое время оставшихся без электричества и воды, уже решены, а шоссе открыты для проезда, можно обсудить и вопросы, решение которых требует не спешки, а вдумчивости.

Иерусалимские евреи вдруг оказались в ситуации, столь знакомой в диаспоре, когда сама возможность жить еврейской жизнью не является очевидной, а выполнение заповеди может стать почти проявлением героизма.

Чуть более недели назад, в пятницу и субботу, улицы Иерусалима были завалены снегом по колено, а некоторые из них оказались просто перекрытыми из-за поваленных деревьев. Как писали затем в новостях, улицы совершенно опустели, лишь изредка кто-то пробирался сквозь сугробы в синагогу. Общественная молитва в эти дни превратилась в вид экстрима — по крайней мере, для жителей Иерусалима, привычно живущих в налаженном ритме своей религиозной жизни. Обычное посещение миквы, в которую мужчины-хасиды окунаются перед утренней молитвой и перед наступлением Шаббата, превратилось в преодоление полосы препятствий. Порушенные бурей столбы, на которых крепился шаббатний эрув, сделал запрещенным перенос предметов из дома в синагогу, что в Иерусалиме случается нечасто. Каждая молитва ставила перед габаями вопрос: смогут ли необходимые для миньяна десять человек добраться до синагоги, не предпочтут ли переждать непогоду дома? На удивление, и миквы, и синагоги были заполнены, молитвы и уроки проходили как обычно. Даже женская галерея, необходимость открытия которой вызывала большие сомнения при такой погоде (ведь женщины освобождены от обязанности участвовать в коллективной молитве), оказалась к моменту начала чтения Торы заполненной до отказа.

На трапезе в синагоге, посвященной завершению чтения первой книги Пятикнижия, из уст раввина общины прозвучала важная фраза: «Все мы сейчас русские евреи». Речь шла не столько о погоде, сколько об усложнении условий соблюдения заповедей.

Переезд в Израиль нередко оказывается для нового репатрианта непростым испытанием, и главное — с неожиданной стороны. Еврейство, которое в стране исхода раскрывалось как удивительная сказка, вдруг поворачивается своей обыденной стороной и — о ужас! — своими недостатками.

Иерусалимские евреи вдруг оказались в ситуации, столь знакомой в диаспоре, когда сама возможность жить еврейской жизнью не является очевидной, а выполнение заповеди может стать почти проявлением героизма. Иерусалимцы вдруг приобщились к иудаизму другого вида, где значимым оказывается само событие, а не его свойства. Упрощая, можно сказать, что существует иудаизм экстремальный и иудаизм рутинный, имеющие разные задачи и ценности. Еврейство снежное и еврейство тепличное, если хотите.

Кто-то может подумать, что эти понятия соответствуют иудаизму в диаспоре и в Земле Израиля, но это, разумеется, не вполне соответствует действительности: есть уютные еврейские теплицы и за пределами Израиля, причем не только в Бруклине, а в то же время и в Израиле можно найти уголки, где религиозным евреем быть не просто.

То, что речь действительно идет о двух разных мирах, можно заметить, наблюдая за переходом из одного в другой. Переезд в Израиль нередко оказывается для нового репатрианта непростым испытанием, и главное — с неожиданной стороны. Еврейство, которое в стране исхода раскрывалось как удивительная сказка, вдруг поворачивается своей обыденной стороной и — о ужас! — своими недостатками. Как известно, мастерски выполненная статуя всегда будет казаться красивее живого тела, особенно если рассматривать тело вблизи. Помните ужас Гулливера, увидевшего грубую и бугристую кожу великанов?

Один мой знакомый, отстаивавший свое право на еврейство в непростой борьбе с советской властью, снял с головы кипу, увидев такую же на голове у вора. Сейчас уже ни для кого не новость, что религиозность не является синонимом праведности, и шок от «рутинного иудаизма» принимает иные формы. Например, неприятно вдруг обнаружить, что глубокие знания, которые делали человека уникальным знатоком на сотни километров вокруг, вдруг оказываются среди обычных жителей Иерусалима вполне заурядными.

Переход в обратном направлении обычно не имеет столь шокового характера, но также может быть болезненным. Переезжая из мира, где соблюдение заповедей было жизненной нормой, в среду, где оно не имеет внешней поддержки, человек, случается, настолько теряет ориентиры, что в своей привычной обстановке не мог бы и представить этого.

Какая из форм еврейства ценнее в глазах Всевышнего? Вряд ли стоит располагать их по какой-то шкале. Говоря словами Талмуда, «больше ли, меньше ли — главное, чтобы делал ради Небес».

Один мой знакомый, отстаивавший свое право на еврейство в непростой борьбе с советской властью, снял с головы кипу, увидев такую же на голове у вора. Сейчас уже ни для кого не новость, что религиозность не является синонимом праведности, и шок от «рутинного иудаизма» принимает иные формы.

Разумеется, любому еврею можно пожелать как можно меньше препятствий в его еврейской жизни. Когда духовное существование перестает быть экстремальным и становится нормой, это означает, что произошли принципиальные изменения внутри самой личности. С другой стороны, еще пророк Йешаягу предупреждал об опасности положения, при котором заповедь превращается в привычку и не основана на устремлениях сердца.

Граница между этимя двумя полюсами проходит в душе каждого из нас. Чем больше мы живем еврейством, тем больше его представления и принципы становятся нашими жизненными нормами. Но нельзя закостеневать в том, к чему уже привык, необходимо вносить в привычную жизнь новые, казавшиеся ранее недостижимыми вершины, для овладения которыми необходимы усилия и старания. Иногда помощником в этом может оказаться даже плохая погода.

Автор о себе: Детство мое выпало на ленинградскую оттепель, поэтому на всю жизнь осталась неприязнь ко всяческим заморозкам и застоям. В 1979 году открыл том Талмуда в переводе с ятями, в попытках разобраться в нем уехал в Иерусалим, где и живу в доме на последней горке по дороге к Храмовой горе. Работаю то программистом, чтобы добиваться нужных результатов, то раввином, чтобы эти результаты не переоценивать. Публицистика  важна для меня не сама по себе, а как необходимая часть познания и возможность диалога с читателем. Поскольку от попыток разобраться все еще не отказался.   Мнение  редакции и автора могут не совпадать