Израильтянкой я стала уже после того, как в России приняли закон о двойном гражданстве, поэтому я не могу жаловаться и удивляться. Я знала, на что шла и что мне предстоит. В принципе, зашкаливающее количество новых и удивительных законов привело к закономерному: все вокруг говорят об отъезде. Я помню, как о нем говорили друзья родителей в конце 80-х… Но и в страшном сне не могла представить, что когда-нибудь буду сама всерьез обсуждать это с друзьями. Или что однажды уеду из России. 

Я сейчас бесконечно думаю про точку невозврата. Я не хочу про нее думать, это вообще не в моем характере: я люблю длинные книги, в которых династии богатеют, а не наоборот. Люблю романтические истории со счастливым концом, где все не только поженились, но и прожили вместе длинную счастливую жизнь. Люблю спокойных оптимистов и не люблю нытиков. Я сама обычно восторженный оголтелый оптимист. И мне не нравится думать все то, о чем сейчас думается.

Че Гевара был отличным революционером, но плохим министром, отцом и мужем. Мир держится не на борцах, а на тех самых 90 процентах всех остальных. Тех, кто ежедневно ходит на работу, соблюдает законы, рожает и растит детей, сажает цветы у подъезда и составляет в целом основу стабильности и процветания любой страны. Я как раз из их числа.

А думаю я, например, о революции 1917 года в России. Почему интеллигенция тогда не уезжала? У людей же было почти пятнадцать лет, для того чтобы… Сначала уехали дальновидные пессимисты. Им удалось сделать это с комфортом, переведя за границу и бизнес, и состояния, почти не потеряв в образе жизни и положении. Через несколько лет люди бежали уже как угодно, чтобы просто спасти жизнь. Что было с оставшимися, мы знаем.

Или вот еще более яркий пример: предвоенная Германия. Уже пришел к власти Гитлер, уже звучали его речи и публиковались программы, уже всех евреев попросили добровольно явиться и зарегистрироваться. Почему они не бежали? Почему! Они! Не! Бежали! Тогда, когда это еще было возможно? До того, как им велели явиться на площадь с деньгами, ценностями и документами? И они же, действительно, пришли — сами, своими ногами!

Мне это казалось невообразимым, необъяснимым. А сейчас я их — тех, оставшихся — понимаю как никто другой. Объяснения звучат примерно так: «Но не может же этот ужас длиться бесконечно! Скоро все закончится и снова станет нормально». Или: «Все плохое происходит с кем-то другим, а мы выкрутимся. Да и вообще жить можно». Ведь все самые жуткие изменения происходят постепенно. А человеческая психика очень адаптивна и привыкает к новой реальности таким образом, что понятие нормы каждый день смещается на миллиметр, а потом еще и еще. На волосок, на капельку… Пока человек не обнаруживает себя в реальности, где интересы государства, например, гораздо важнее жизни и здоровья людей, а сами люди горячо одобряют подобную политику. До тех пор, пока не приходят за ними и их семьей.

Я хочу прямо сейчас спокойно работать и покупать на ужин вкусный сыр. Может, даже и с благородной плесенью. Я хочу иметь возможность планировать свою жизнь. Потому что сейчас в Москве все разговоры об образовании детей заканчиваются фразой «Ну мы же не знаем, что будет через десять лет!»

Конечно, можно бороться и менять эту реальность. Всегда есть некий процент революционеров, которые остаются на родине принципиально, чтобы поднимать с колен, защищать и возрождать, бороться с несправедливостью и прочим. Я недавно читала статью одного антрополога, который рассказал, что таких людей в любой популяции не больше десяти процентов. Не так важно, на чьей они стороне (а такие люди всегда найдутся с обеих), — важно, что именно они вершат революции, вступают в борьбу, меняют общественный строй. И именно они собирали подписи у жильцов и бегали с протестами по инстанциям, когда дворовый магазин решил разместить на нашем доме огромную уродливую вывеску.

Казалось бы, побольше таких людей — и вот тогда заживем! Но все несколько сложнее: Че Гевара был отличным революционером, но плохим министром, отцом и мужем. Мир держится не на борцах, а на тех самых 90 процентах всех остальных. Тех, кто ежедневно ходит на работу, соблюдает законы, рожает и растит детей, сажает цветы у подъезда и составляет в целом основу стабильности и процветания любой страны. Я как раз из их числа. Поэтому меня восхищают люди, которые готовы остаться на родине во что бы то ни стало, готовы положить жизнь, комфорт, здоровье, перспективы собственных детей — и все ради перспектив своей земли. Меня восхищают люди, которые, зная все о России, едут в какую-нибудь глухую деревню в Тверской области, чтобы выращивать телят и гусей и восстанавливать сельское хозяйство. Без малейшей надежды увидеть результаты всего этого в ближайшие пятьдесят лет.

Я не такая. Я хочу прямо сейчас спокойно работать и покупать на ужин вкусный сыр. Может, даже и с благородной плесенью. Я не хочу спорить с друзьями о политике. В нормальной ситуации эти темы вообще не поднимаются! Я хочу иметь возможность планировать свою жизнь. Потому что сейчас в Москве все разговоры об образовании детей заканчиваются фразой «Ну мы же не знаем, что будет через десять лет!» В том смысле, что действительно не знаем. Даже предположить не можем, даже на год вперед. Все меняется слишком быстро, жизнь превращается в гонки с системой — кто кого.

Или люди. Когда происходящие перемены одобряются некими мифическими зрителями Первого канала, которых я в глаза не видела, — это одно дело. Совсем другое — когда моя близкая подруга, бывшая рядом и в горе, и в радости на протяжении многих лет, внезапно пишет мне: «Ну нельзя же политику Гитлера рассматривать настолько однозначно! Я не умаляю его преступлений, но экономика Германии поднималась, знаменитые немецкие автобаны в основном заложены при нем. Безработица сократилась с 6 миллионов человек в 1932 году до неполного миллиона спустя четыре года. В период с 1932 по 1937 год промышленное производство возросло на 102%...» И вот в этот момент мне хочется кричать и бежать, не разбирая дороги. Не куда-нибудь, а просто отсюда.

Еще два года назад мне и в страшном сне не могло присниться, что я могу захотеть уехать из Москвы. Я люблю ее, люблю Россию, люблю наше прекрасное Куркино, где соловьи поют по утрам в окна. Но своих детей я люблю не в пример больше.

Еще два года назад мне и в страшном сне не могло присниться, что я могу захотеть уехать из Москвы. Я люблю ее, люблю Россию, люблю наше прекрасное Куркино, где соловьи поют по утрам в окна. Но своих детей я люблю не в пример больше. И тут мы снова возвращаемся к той точке невозврата. Я раньше много думала (тогда еще чисто теоретически, ха-ха) о том, в какой момент она наступит. Когда в России запретят интернет? Когда начнут ограничивать выезд за рубеж? Или тогда уже будет слишком поздно?

Неожиданно этой точкой стал закон о двойном гражданстве. Это слишком похоже на то, что уже происходило в недавней истории. Мы, конечно, сходим и зарегистрируемся, мы вообще законопослушные и нереволюционеры. Но после регистрации уедем.

И дай Б-г, чтобы мы в результате оказались истеричками и паникерами, которые развели черт знает что на пустом месте.

Автор о себе:   Я родилась 1980 году, у меня есть сын и, надеюсь, когда-нибудь будет дочка с кудряшками. Я родилась и выросла в Москве, закончила журфак МГУ и с одиннадцати лет только и делала, что писала. Первых моих гонораров в районной газете хватало ровно на полтора «Сникерса», и поэтому я планировала ездить в горячие точки и спасать мир. Когда я училась на втором курсе, в России начали открываться первые глянцевые журналы, в один из них я случайно написала статью, получила баснословные 200 долларов (в августе 1998-го!) и сразу пропала. Последние несколько лет я редактировала всевозможный глянец, писала о людях и тех удивительных историях, что с ними случаются. От редакции: 04.08.2013 у Алины родилась дочка Лея. С кудряшками. Мнение редакции и автора могут не совпадать