«Хорошей записи в Книге жизни», — желают друг другу евреи по всему миру в канун Йом Кипура. Это пожелание про завтра, пожелание-надежда, пожелание-ожидание. Как будто можно все начать с чистого листа, с нового года, «как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево» (как писал Иосиф Бродский). Но чтобы действительно качнулась (а ведь может, может!), одного пожелания мало. Придется подводить итоги.

«Ты здесь не приживешься, если приехала без веры, — сказал мне недавно смотритель гробницы вдовы рабби Акивы в Тверии, с которым я случайно разговорилась. — Тело твое будет здесь, а душа там, в мире европейских интеллектуалов. А интеллектуалов тут полно, здесь каждый интеллектуал. Но ты будешь упираться в стену, которую без веры не преодолеть. Без веры ты в Израиле не разберешься». Я не стала спорить. Я слушала. С некоторых пор мне стало гораздо интереснее то, о чем говорят такие вот случайные знакомые, чем то, что я могу этому противопоставить. Хотя возразить, конечно, было что. Строгий сероглазый старик в вязаной кипе говорил мне о стене, которая ждет меня в Израиле. А я думала о стене, в которую упиралась много лет, которую надеялась то обойти, то перепрыгнуть, и от которой нужно было всего лишь отвернуться и пойти в другую сторону, купив билет «Москва-Тель-Авив» в один конец.

Мы все долгие годы смотрели в эту стену, пытаясь украсить ее хорошим европейским кино, выставками современного искусства и почти европейскими кафе. Мы расхаживали перед ней в одеждах хороших европейских марок, благоухая духами, привезенными из европейских отпусков, пытались относиться к ней, как к декорации, к призраку прошлого, к историческому артефакту.

Такой же выбор в ушедшем году сделали тысячи евреев из России, Украины, Франции, Германии и прочей Америки. Сделали зачастую неожиданно сами для себя, вдруг осознав, что стена — это стена. Более очевидная и непреодолимая в России, менее железобетонная в Европе. Но ни обойти ее, ни перепрыгнуть, ни, тем более, найти дверь, сквозь которую можно пройти и оказаться дома — невозможно. С этой стеной мои друзья и знакомые встретились внезапно, скоропостижно, не успели увернуться. Врезались, расшибли лбы. И вовсе не только евреи. В последние полгода в моей фэйсбук-ленте постоянно появляются тексты-сочинения на тему «Почему я уехал». Общая тональность этих текстов — обида, общий посыл — безнадега, общая причина — разочарование. «Эмиграцией разочарования» назвал свой отъезд известный журналист Леонид Бершидский в своем тексте на эту популярную нынче тему. И спорить с этим действительно трудно. 

Нынешний всплеск алии в Израиль — уже не колбасная эмиграция. Несмотря на санкции, колбасы в России пока достаточно. И она, кстати, вкуснее, чем в Израиле. Одна из причин отъезда — постигшая всех утрата: утрата веры в то, что каждый на своем месте может что-то сделать для этой страны, утрата надежды на то, что если не гадить в подъезде и честно делать свою работу, никакой тиран не страшен, утрата иллюзии и мечты о том, что Россия может выбрать новый для себя, неблизкий, но такой вроде бы привлекательный демократический путь развития.

Стена никуда не делась. Более того, мы все долгие годы смотрели в эту стену, пытаясь украсить ее хорошим европейским кино, выставками современного искусства и почти европейскими кафе. Мы расхаживали перед ней в одеждах хороших европейских марок, благоухая духами, привезенными из европейских отпусков, пытались относиться к ней, как к декорации, к призраку прошлого, к историческому артефакту. Так в Берлине по-прежнему сохраняют части той страшной стены, разделившей Германию на две страны и две судьбы. Но Берлинская стена и вправду стала артефактом. А наша стена, красная, ощетинившаяся кремлевскими зубцами, как мы ни старались, так и не превратилась в музейный экспонат. И, дождавшись подходящего момента, она выросла перед нами, между нами, среди нас. Отцы и дети, братья и сестры, жены и мужья снова оказались по разные стороны стены: кто-то восторженно кричит «Крым наш!» и собирает деньги для ополченцев Донбасса, другие пытаются рассказать им про несвободу слова, уничтоженные социальные институты, тиранов и рабов. И каждый служит своему идолу, своей правде, своей правоте. А кто-то находит иной выход: с болью и разочарованием в сердце отворачивается от стены и уезжает.

Среди сотен «не», которые предписано соблюдать, обнаружилось то ключевое, которое должно было бы заставить евреев России прекратить мучительные попытки ее обустроить, а евреев Европы — перестать надеяться на демократические законы, которые уже однажды их не спасли. «Не следовать пути других народов», — вот что было все эти долгие годы написано на моей стене в России.

Для евреев (и для меня лично) это крушение стало поводом сделать выбор. Выбор спасительный, счастливый, выбор возвращения домой. Влюбленная в Израиль, я размышляла об алие многие годы. Но мне казалось, что я еще чем-то могу пригодиться там, в стране, в которой родилась и выросла, которая дала мне образование, друзей, вдохновение и профессию. Но стену эту я ощущала каждый день. Ощущала, когда безнадежно пыталась найти общий язык с жителями уральских деревень во время случайных туда командировок. Ощущала, когда мои подруги в легких пуховичках с наслаждением грызли мороженое в тридцатиградусный мороз, а я дрожала от холода. Ощущала, когда пыталась научиться воспринимать как особенность пейзажа недобрые лица, пьяные разборки и вечный настрой на выживание, а не на жизнь. Я честно старалась, но у меня все равно не получалось. От водки меня тошнило, от мороза я заболевала, и единственное русское, чем я овладела в совершенстве, — это прекрасный, многообразный, яркий и выразительный язык.

Сейчас, перед Йом Кипуром, я много думаю о грехах, в которых пришло время покаяться. О выборе, который я сделала. О решении, которое давалось так непросто, и стало настоящим возвращением домой. Я не знала, как назвать этот поиск, пока не обнаружила среди прочих 613 заповедей одну, которую интуитивно всегда ощущала, но определить эти свои тоскливые попытки вспрыгнуть на стену чужого бытия никак не могла. И вот среди сотен «не», которые предписано соблюдать, обнаружилось то ключевое, которое должно было бы заставить евреев России прекратить мучительные попытки ее обустроить, а евреев Европы — перестать надеяться на демократические законы, которые уже однажды их не спасли. «Не следовать пути других народов», — вот что было все эти долгие годы написано на моей стене в России. А ключ к израильской стене мне подсказал тот же мой случайный знакомый — смотритель гробницы в Тверии по имени Гилель, два десятилетия назад приехавший в Страну из Белграда: «Если ты любишь этот народ, у тебя все получится. Израиль — жаркая страна, люди здесь горячие, вспыльчивые порой. Но для меня они, как дети. Добрые, искренние. Ненависти много. Не осуждай, не ненавидь, это грех. Слушай и люби. И ты найдешь свой путь».

Всем Хорошей записи в Книге жизни, преодолимой стены и любви, конечно. 

Автор о себе:   Мои бабушка и дедушка дома говорили на идиш, а я обижалась: «Говорите по-русски, я не понимаю!» До сих пор жалею, что идиш так и не выучила. Зато много лет спустя написала книгу «Евреи в России. Самые богатые и влиятельные», выпущенную издательством «Эксмо». В журналистике много лет — сначала было радио, затем печатные и онлайн-издания всех видов и форматов. Но все началось именно с еврейской темы: в университетские годы изучала образ «чужого» — еврея — в английской литературе. Поэтому о том, как мы воспринимаем себя и как они воспринимают нас, знаю почти все. И не только на собственной шкуре.       Мнения редакции и автора могут не совпадать