Говорят, что в России сейчас лучшее время для евреев. Никогда еще у нас не было столько свобод, поддержки государства, школ, синагог, культурных центров… Вот даже музей прекрасный построили. Никогда глава страны так часто не поздравлял с еврейскими праздниками. Но мне вдруг, несмотря на все эти внешние благолепости, стало неспокойно и просто-напросто страшно. Мне! Человеку, который три года назад писал страстную колонку о том, что никакого антисемитизма в России нет и давно уже не было! Который ни разу за всю свою жизнь с ним не столкнулся. 

Мой сын — вдруг — стесняется упоминать о своей национальности при посторонних. Хотя он даже слова «антисемит» ни разу не слышал. Я в ЖЭКе — вдруг — странным образом понижаю голос и смущаюсь, когда говорю, что мы уезжаем навсегда в Израиль. И ненавижу себя за этот шепот: так делали мои бабушка с дедушкой, а я, смелая и тринадцатилетняя, смеялась над этим их страхом. И радостно вопила на весь автобус, наслаждаясь бабушкиным желанием провалиться куда-нибудь поглубже: «Ну зачем стесняться того, что мы евреи? Евреи! Евреи!!!»

Я в ЖЭКе — вдруг — странным образом понижаю голос и смущаюсь, когда говорю, что мы уезжаем навсегда в Израиль. И ненавижу себя за этот шепот: так делали мои бабушка с дедушкой, а я, смелая и тринадцатилетняя, смеялась над этим их страхом.

А теперь — вдруг — и я тоже. Это что-то в воздухе. Незначительные мелочи, которые внезапно складываются в липкий атавистический страх, о существовании которого внутри себя я никогда не догадывалась. Какая-то случайная карикатура, комментарий в блоге, шутка по телевизору (у нас его нет, но ведь всегда же перепостят и процитируют). Фраза «Ну, не жидись!» от подруги, которая, честное слово, не имела в виду ничего такого. Просто это такое слово.

Удивительно, как быстро все вспоминается: лично я не знаю ни одного еврейского ребенка, которого родители сознательно не учили бы реагировать на антисемитские высказывания. Мне, например, рассказывали, как мою маму, голубоглазую блондинку, застенчивую круглую отличницу, которая в первом классе опускала глаза и говорила, что она «русская», во втором обозвали-таки «жидовкой». И тогда она взяла обидчицу за косички и била лбом о парту до тех пор, пока та не стала молить о прощении. А потом бабушка пошла в школу, и учительница ей сказала, что не понимает, почему «ваша девочка» так взбесилась, ведь одноклассница сказала ей правду… И стало понятно, что жаловаться и договариваться не было смысла. А вот хватать за косички и бить в ответ — был.

И внезапно оказывается, что, несмотря на весь мой космополитизм и общую расслабленность, я прекрасно помню эту историю. И другие, ей подобные. Я не могу указать на что-то конкретное и сказать: «Вот оно! Вот причина моего страха!» В конце концов, никто ведь всерьез не воспринял фразу про то, что «евреи сами виноваты в Холокосте», сказанную в эфире телеканала «Россия 24»? Но и это стало еще одной кнопкой, запустившей старинный, но пока отлично работающий механизм древней памяти. Понимаете ли, вся наша история научила нас чувствовать что-то подобное в воздухе. Мы бы без этого чувства не выжили.

Подруга-преподаватель рассказывала, как ее ученик, по маме еврей, а по папе африканец, жаловался в классе, что его достали «все эти черные вокруг». Эта история могла бы быть очень смешной, если б не была такой пугающей.

Сейчас не бывает ни дня, когда бы я ни рассказывала людям в Москве о том, как уехать. Людям с прекрасными работами, карьерами, деньгами, домами. Прекрасно устроенным и благополучным. Людям совершенно иного склада и образа жизни, чем те, что бежали от голода, войны или преследований двадцать, тридцать или семьдесят лет назад. Тем, о национальности которых я никогда не задумывалась. А задумавшись, ни за что бы не догадалась. Но страх и ненависть уже разлились в воздухе, они чувствуются каждой порой. И не действовать, не пытаться от этого скрыться или с этим бороться, невозможно.

Меня эта ненависть волновала давно. Какими бы крепкими стенами ты ни окружил свой маленький мир розовых пони и вечноцветущих фиалок, накопившаяся ненависть однажды прорвется. Сначала она была как в старом анекдоте, который любил рассказывать мой дедушка. Ну, вы, наверняка, знаете. Умирает старый армянин, со слезами на глазах просит детей беречь евреев. Дети поражены такой странной просьбой. Отец объясняет: «С ними покончат и сразу за нас примутся!» Вот когда я видела всю эту ненависть к «чуркам», «черным» и вообще всем «неисконным», я чувствовала себя примерно как этот старик из анекдота. Мне было страшно, я понимала, что за нас тоже скоро «примутся».

Помню, как еще десять лет назад это было неприлично. Немыслимо было представить, чтобы в нормальной компании нормальный человек сказал нечто националистическое. Потом оно внезапно стало проявляться отдельными всплесками. В тот момент я еще активно вступала в споры, улыбалась. Говорила, что нам, малым народам, обидно слышать подобное. Приводила аргументы. Просила не говорить этого самого при мне. Боролась. Но довольно быстро ненависти и национализма вокруг стало настолько много, что я перестала. Сдалась. Научилась пропускать мимо ушей и игнорировать. И даже вежливо улыбаться в ответ.

Подруга-преподаватель рассказывала, как ее ученик, по маме еврей, а по папе африканец, жаловался в классе, что его достали «все эти черные вокруг». Эта история могла бы быть очень смешной, если б не была такой пугающей. Я думаю, что люди, евреи, которые транслируют эту национальную ненависть, искренне думают, что они особенные. «Эти», «чурки» — плохие, преступные, тупые, необразованные, опасные, поэтому мы все так их не любим. А мы-то хорошие. Нас-то за что?!

Как-то я провела целое лето, пытаясь убить взглядом таджикского дворника в нашем дворе: он ездил на таком дорогом велосипеде, что не было никаких сомнений в том, каким образом он его приобрел. А потом я увидела этого же «дворника» в костюме и галстуке, садящимся в очень дорогой внедорожник.

Но природа ненависти такова, что она не знает логики и аргументов. Она легко перескакивает с одного на другого, ей всегда нужна какая-нибудь жертва. Вспомните случай, когда в московском метро забили насмерть армянского мальчика, который возвращался с пасхальной службы в церкви, — просто за восточный фенотип. Те, кто это сделал, кажется, тоже отмечали Пасху и решили бороться со всеми неправославными. Вспомните все эти эксперименты с голубоглазыми и кареглазыми детьми в школе — с какой легкостью они поверили, что цвет глаз влияет на интеллект и душевные качества и с какой легкостью стали преследовать тех, чьи глаза не соответствовали объявленной норме. Или известный тюремный эксперимент, участников которого разделили на надзирателей и заключенных совершенно случайным образом, и к каким чудовищным результатам это привело!

Ненависть не бывает разумной, рациональной или необходимой. Она самодостаточна. И она порождает лишь еще более уродливые версии самой себя, заражает тех, кто, кажется, совершенно не собирался включаться в этот круговорот. Как-то я провела целое лето, пытаясь убить взглядом таджикского дворника в нашем дворе: он ездил на таком дорогом велосипеде, что не было никаких сомнений в том, каким образом он его приобрел. А потом я увидела этого же «дворника» в костюме и галстуке, садящимся в очень дорогой внедорожник. Мне потом было стыдно, но факт остается фактом: как бы я ни старалась этого избежать, я тоже пристрастна. Семена ненависти потихоньку зреют и в моей душе.

И я понимаю, что мы глобально не можем ничего сделать с антисемитизмом: он есть, был и, к сожалению, будет. И в общем, оказывается, единственное, что каждый из нас может сделать для того, чтобы немного улучшить этот мир, — это побороть свою собственную ненависть к другим.

А еще без раздумий дать в нос нацисту, как учили нас наши родители.

Автор о себе:   Я родилась в 1980 году, у меня есть сын-второклассник и годовалая синеглазая дочка, которая сейчас больше сладкая булочка, чем девочка. Я родилась и выросла в Москве, окончила журфак МГУ и с одиннадцати лет только и делала, что писала. Первых моих гонораров в районной газете хватало ровно на полтора «Сникерса», и поэтому я планировала ездить в горячие точки и спасать мир. Когда я училась на втором курсе, в России начали открываться первые глянцевые журналы, в один из них я случайно написала статью, получила баснословные 200 долларов (в августе 1998-го!) и сразу пропала. Последние несколько лет я редактировала всевозможный глянец, писала о людях и тех удивительных историях, что с ними случаются. Мнения редакции и автора могут не совпадать