В начале 90-х ко мне в редакцию явилась легенда. Борис Ефимов, уже тогда почти столетний классик советской пропагандистской карикатуры. Остроумный, циничный, кающийся грешник. Горячий поклонник Троцкого, создавший знаменитую карикатуру «Троцкистское охвостье». Он много и охотно рассказывал. А ему было о чем рассказать.

Карикатуру он называл миной замедленного действия, профессию свою —хождением по минному полю. Невозможно предсказать последствия. Ты рисуешь главных врагов на данном этапе —японских милитаристов, —подчеркивая слишком длинные, на европейский взгляд, зубы, а ночью Мехлису звонит Сталин и делает выговор за «националистические тенденции». Но твое имя в списке на арест после расстрела родного брата —и Сталин своим красным карандашом выводит: «Этого не трогать!». Пригодится. В пропаганде из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк. Но карикатура — быстрее и дешевле.

Политическая карикатура не только может, но и должна по законам жанра быть оскорбительной. На грани вульгарности. Это по определению кривое зеркало, гипертрофирующее все неловкости. Парижский, берлинский или лондонский судья, к счастью, принадлежат по большей части к цивилизации, в которой шута принято прощать.

Венский художник Адольф Гитлер считал так же. В каких-то мемуарах встречаются упоминания о том, как в 1932 году он в бессильной злобе рвал на мелкие кусочки берлинский сатирический журнал с антинацистской карикатурой. Но ничего, придя к власти через год, штурмовики отправили в рабочие лагеря добрую половину берлинских мазил! Другая половина была трудоустроена в Штюрмере и создала галерею самых омерзительных в истории человечества изображений евреев.

Сталинский агитпроп и геббельсовская пропаганда — крайние формы использования карикатуры в античеловеческих целях. В нормальной нерепрессивной системе карикатурист высмеивает не тех, на кого укажут, а тех, кто сейчас вызывает опасения. Иногда получается, что один и тот же мастер сегодня подвергает публичной порке одну сторону того или иного конфликта, а завтра —другую. Поэтому он неугоден всем. Кроме своего читателя. Того, кто понимает, что анекдот — это не учебник истории, а карикатура не фотография.

Любые рассуждения сейчас о вине либеральной Европы в случившемся, любое злорадство из серии «вы же их любите, почувствуйте то, что мы обычно чувствуем», а тем более ощущение справедливости кары художникам, не щадившим никого — ни евреев, ни католиков, ни Израиль, ни Россию, — это вклад в победу вооруженных идиотов.

Политическая карикатура не только может, но и должна по законам жанра быть оскорбительной. На грани вульгарности. Это по определению кривое зеркало, гипертрофирующее все неловкости. Поэтому карикатуриста почти невозможно преследовать по суду. Парижский, берлинский или лондонский судья, к счастью, принадлежат по большей части к цивилизации, в которой шута принято прощать.

Что остается в арсенале оскорбленного идиота? Запугивание, террор. Вы нам рисунок — мы вам за это поджоги посольств. Сработало! В Дании арестованы причастные к публикации «оскорбительных рисунков». Отлично! Прекрасно чувствовать себя рыцарем чести Пророка. Не все поняли? Бомбы, гранаты и пули вам!

Что остается в арсенале терроризируемого мира? Только солидарность. Любые рассуждения сейчас о вине либеральной Европы в случившемся, любое злорадство из серии «вы же их любите, почувствуйте то, что мы обычно чувствуем», а тем более ощущение справедливости кары художникам, не щадившим никого — ни евреев, ни католиков, ни Израиль, ни Россию, — это вклад в победу вооруженных идиотов.

И единственный возможный ответ — не бояться высмеивать идиотизм, не бояться насмешек над собой. Мы будем жить, пока будем смеяться.

Автор о себе: До шестнадцати лет я жил в Одессе. Этот факт биографии оставил неизгладимый след: я и ‎сейчас, прожив большую часть жизни в Москве, ощущаю себя одесситом. В застойные годы моего детства в ‎доме висели мезузы и по всем правилам отмечался Песах. Так что я одесский пасхальный еврей. Как всякий ‎одессит, хорошо устроился: зарабатываю на жизнь любимым времяпрепровождением. Чтением. Много ‎издал, что-то написал, кое-что перевел. Главное событие в жизни — встреча с Любавичским Ребе. Сначала ‎виртуальная, потом материализовавшаяся. Его взгляд на миссию человека, наложившийся на одесскую ‎жовиальность, и сделали меня мной.‎  Мнения редакции и автора могут не совпадать.