Если подумать, в Израиле сложилась совершенно уникальная для всего мира ситуация: получить гражданство этой страны, не имея еврейских корней, супруга-еврея или супруга-израильтянина, невозможно. При этом евреев Израиль принимает любых, без разбора и аргументов. 

В Израиль приезжают, когда уже больше невозможно жить в стране рождения, в Израиль бегут, в Израиль прилетают болеть, умирать, доживать свой век. Самые разные граждане, в том числе необразованные, дикие, бедные, несчастные, с поразительными политическими и религиозными взглядами, — в общем, все те, кого бы никогда не приняла никакая другая страна. В тот момент, когда ты тоже собираешься по каким-то своим причинам бежать в Израиль, этот факт представляется восхитительным.

Всем хочется, чтобы в Израиль приезжали евреи — но только качественные евреи. Молодые, умные, здоровые, богатые и обожающие Израиль.

Но ровно в ту секунду, когда ты оказываешься по другую сторону, а твой первый заработанный шекель забирают налоги, этот же факт начинает бесить. Высказывание маргинального, известного своими скандальными заявлениями израильского профессора Хацрони о том, что на последних выборах Нетаниягу победил благодаря тому, что за него голосовали понаехавшие в Израиль «дегенераты» из Северной Африки и бывшего СССР, вызвало такой общественный резонанс не потому, что этот сумасшедший в очередной раз сказал нечто выходящее за рамки приличий. А потому, что он озвучил тайные стыдные мысли многих и многих людей. Всем хочется, чтобы в Израиль приезжали евреи — но только качественные евреи. Молодые, умные, здоровые, богатые и обожающие Израиль.

Очень показательным мне кажется диалог под одной из моих колонок об эмиграции. Пожилая израильтянка, эмигрантка семидесятых, в запальчивости писала: «К нам едет поколение потребителей, которое капризничает из-за ассортимента йогуртов в магазинах! Едет на все готовое! Мы ехали в пустоту, мы ехали строить эту страну с нуля! Наши дети служили в армии и рисковали жизнями, мы всю жизнь платили налоги!»

«Осушали болота, строили дороги, выкупали у арабов земли…» — продолжил кто-то ехидный из девяностых.

Вообще, отношения многих с Израилем мне напоминают еврейский подход к браку: ты выбираешь неплохого человека просто по сумме факторов, ориентируясь на то, что он тебе хотя бы не противен. А дальше уже вкладываешь в этого человека свои силы, время, эмоции — и внезапно оказывается, что ты его любишь больше жизни.

Так устроена вся история человечества: каждое следующее поколение обычно живет хоть немного лучше предыдущих и пользуется тем, что было создано до них. Каждое поколение делает жизнь последующих чуть лучше. История, как личная, так и мировая, показывает, что рациональный подход тут не работает. Общества, где избавляются от слабых и больных, быстро приходят в упадок. Семьи, где детей принципиально выталкивают в жизнь без родительской поддержки и опоры, редко процветают.

Я знаю не так много людей, которые выбрали для жизни Израиль по рациональным соображениям, взвесив все плюсы и минусы. Будем откровенны: есть немало стран с климатом помягче, улицами почище и уровнем жизни повыше. Вообще, отношения многих с Израилем мне напоминают еврейский подход к браку: ты выбираешь неплохого человека просто по сумме факторов, ориентируясь на то, что он тебе хотя бы не противен. А дальше уже вкладываешь в этого человека свои силы, время, эмоции, следишь за малейшими его проявлениями, стараешься найти все лучшее, что в нем есть, — и внезапно оказывается, что ты его любишь больше жизни.

Я тоже выбрала Израиль не по любви и притяжению души. Мы решили получить гражданство еще до того, как впервые побывали в стране. Мы просто хотели уехать туда, где тепло, где политика, пусть и запутанна, но подвластна логике. Даже так: мы приняли окончательное решение, когда я полежала с маленькой дочкой в московской больнице и поняла, как и многие люди до меня: больше — никогда. Больше никогда я не позволю обращаться так ни с собой, ни с моим ребенком! И если у моего мужа и были какие-то идейные соображения вроде того, что «евреи должны жить в Израиле» и «так мы приблизим приход Мошиаха», то я просто-напросто боялась еще раз попасть в российскую детскую больницу. И тем не менее год назад никто из нас еще не хотел в Израиль. Год назад еще никто из нас не любил Израиль. Мы слишком мало про него знали.

Сейчас я сижу на коробках. В буквальном смысле. Вся моя жизнь запакована в восемьдесят картонных ящиков и ждет отправки на историческую родину. Ну а я пока настраиваюсь на израильскую волну, меняюсь. Я уже перестала вздрагивать, когда незнакомые люди обращаются ко мне на «ты» и приходят с совершенно возмутительными, неуместными и непрошенными советами. Я расслабилась и поняла, что тут таким образом, с помощью советов, любят и оберегают. Я даже сама дала несколько таких советов зазевавшимся новичкам. И даже пару раз несмело перешла на «ты» с некоторыми незнакомцами — без стандартных для Москвы церемоний.

Мы приняли окончательное решение, когда я полежала с маленькой дочкой в московской больнице и поняла, как и многие люди до меня: больше — никогда. Больше никогда я не позволю обращаться так ни с собой, ни с моим ребенком!

Мне пока сложно представить, что почти все люди, которые ходят мимо по улицам Израиля, — евреи. Тут вспоминается история одной знакомой израильской учительницы. К ней как-то подошла эфиопская первоклашка из недавних эмигрантов, осторожно потрогала за руку и, хихикнув, сказала: «Моя бабушка с ума бы сошла, если бы узнала, что бывают белые евреи!» «Знала бы ты, что бы сказала по этому поводу моя бабушка Сара Абрамовна!» — подумала учительница.

Мне кажется, что в Израиле вопрос еврейства вообще снимается и растворяется в море других, гораздо более актуальных. Когда мне было пять лет, меня отправили на лето в Запорожье к бабушке и дедушке. Я вышла во двор погулять, и тут же меня окружила толпа местных детей постарше. Кто-то ткнул меня пальцем в грудь: «Москвичка?» «Смотри, какая она наглая! Конечно, москвичка!» Мальчик надвинулся на меня, и мне пришлось сделать шаг назад и прижаться спиной к стене. «Так и знай, нам наплевать на москвичей! Я бы ни за что не уехал из Запорожья в твою сраную Москву! А если ты будешь тут ходить со своим московским гонором и столичными штучками, то я тебя побью! Я ни одному москвичу не дам нас унижать!»

Так мне быстро, но доходчиво объяснили, что жить в столице — это что-то особенное. До этого, внутри Москвы, мне не приходило в голову ничего подобного. Так же, по моим ощущениям, происходит и с еврейством в Израиле: оно перестает быть чем-то особенным. Поэтому, например, невозможно быть «немножко религиозным» в России. Тут тебе приходится искусственно отделяться, дистанцироваться, рвать почти все прежние связи, чтобы жить жизнью религиозного еврея. А в Израиле это то самое «ничего особенного», обычная жизнь, как у всех. Без надрыва. Можно надеть вязаную кипу, кататься на велосипеде по субботам и не чувствовать себя недостаточно евреем.

Нас мало, мы не делимся на правильных израильтян, которые приносят пользу стране, и на гадких нахлебников. Мы все евреи. Мы разбросаны по миру. Но у нас есть место, куда мы можем приехать в любой момент, в любом состоянии. Как к маме. И нас примут. Как можно не любить страну, построенную на такой безумной, такой нерациональной, такой по-дурацки наивной идее, как эта?

Автор о себе:   Я родилась в 1980 году, у меня есть сын-второклассник и годовалая синеглазая дочка, которая сейчас больше сладкая булочка, чем девочка. Я родилась и выросла в Москве, окончила журфак МГУ и с одиннадцати лет только и делала, что писала. Первых моих гонораров в районной газете хватало ровно на полтора «Сникерса», и поэтому я планировала ездить в горячие точки и спасать мир. Когда я училась на втором курсе, в России начали открываться первые глянцевые журналы, в один из них я случайно написала статью, получила баснословные 200 долларов (в августе 1998-го!) и сразу пропала. Последние несколько лет я редактировала всевозможный глянец, писала о людях и тех удивительных историях, что с ними случаются. Мнения редакции и автора могут не совпадать