Дьявол с пеной у рта
03.06.2015
03.06.2015
03.06.2015
«Дьявол начинается с пены на губах ангела... Всё рассыпается в прах, и люди, и системы, но вечен дух ненависти в борьбе за правое дело, и потому зло на земле не имеет конца. В полемике 1970-х годов я упорно, в мучительной борьбе с собой, смахивал с губ эту пену и сформулировал второй догмат: стиль полемики важнее предмета полемики. Предметы меняются, а стиль создает цивилизацию». Растиражированные цитаты, как и растиражированная музыка и стихи, превращаются в банальности. Вот, боюсь, и эта великолепная мысль Григория Померанца скоро обессмыслится. Но пока она прекрасна как никогда. Потому что никогда еще полемика не была столь скорой и легкой на разгон, как в наше виртуальное время.
Эпистолярный жанр и в прошлом не гарантировал взвешенности. Достаточно вспомнить полемические трактаты Средневековья, чтобы понять: механизм «комментов» действовал и до эры Цукерберга по тем же законам. Разница только в том, что технически всё было сложнее: нажал sent, и жди полгода ответа оппонента. Да и эпоха всеобщей грамотности не пошла на пользу уровню аргументации.
Советского человека приучили читать между строк. Подразумевать фигу в кармане. Тем более что она и правда там была. И только там и могла быть. Но занятие сие любо и людям «других формаций».
Умберто Эко так описывает процесс:
– Можно читать между строк даже надпись в метро «Не прислоняться».
– Ну да. Сексофобия катаров. Страх перед воспроизводством. Телесное соитие запрещено, ибо это ловушка Демиурга. И чтобы шли иным путем.
А дальше начинается спор, за развитием которого всегда упоительно следить. Сначала оппонент оспаривает предполагаемый спрятанный смысл. Конечно, он не утверждает, что автор на самом деле сказал не то, что сказал. Он просто так считывает.
Полемический задор – страшная штука. Спроси потом, когда всё уляжется, у человека, как он относится вот к такой идее, процитировав в точности его собственный тезис из того спора, – назовет это несусветной чушью, недостойной разумного существа.
А пока же главное – ущучить врага. Медленно, с ленцой говорят вроде бы разумные вещи. Не воспринимая, конечно, разумные контрдоводы: они ведь только замутняют абсолютно прозрачное видение ситуации. Но постепенно и собственные доводы кажутся недостаточными, а других нет. И спорщики начинают жать на газ. Горючего маловато? Ничего, на агрессии поедем!
По правде говоря, такому оппоненту стоит дать выговориться. И тогда он произнесет в полемическом азарте столько глупостей, что и опровергать ничего не надо будет.
Бокс по переписке – дело немудреное, и вот почему: расквашенных физиономий не видать, да и самому оплеуху не получить. Это притупляет инстинкты сочувствия и самосохранения. Именно поэтому, встретив «в реале» виртуальных боксеров, мы так часто бываем потрясены робкой интеллигентностью заправских грубиянов.
Искусство спора у евреев – это национальный вид спорта. Оба Талмуда, Вавилонский и Иерусалимский, – это собственно и есть стенограмма споров наших древних мудрецов. Часто накал полемики весьма высок. И это при том, что уровень участников спора запредельный. Разрешено почти всё. Однако была и опция «бана» – выведение из дома учения. За переход «с личности на неприличности», распространение порочащей оппонентов информации. Неприлично доводить идеи оппонента до абсурда. То есть использовать приемы интеллектуального шулерства, которые сейчас составляют самую суть любого спора.
Был у меня один разговор на телевидении, которым я очень горд. Я тогда, наверное, проиграл вчистую. Мне, наверное, не надо было соглашаться на разговор с таким собеседником. Но я всё равно горд. Потому что уверен: ни для какой победы в диспуте нельзя опускаться до уровня наглого собеседника. Нельзя вслед за ним перебивать, брать глоткой, оскорблять. Всё это сложно не сделать, и поэтому я горд, что смог сохранить душевное состояние цивилизованного человека. В тот момент, когда вы начинаете разрешать себе рамки поведения оппонента, вы становитесь с ним на одну доску. И значит, он победил. И значит, я тогда не проиграл.
Автор о себе: До шестнадцати лет я жил в Одессе. Этот факт биографии оставил неизгладимый след: я и сейчас, прожив большую часть жизни в Москве, ощущаю себя одесситом. В застойные годы моего детства в доме висели мезузы и по всем правилам отмечался Песах. Так что я одесский пасхальный еврей. Как всякий одессит, хорошо устроился: зарабатываю на жизнь любимым времяпрепровождением. Чтением. Много издал, что-то написал, кое-что перевел. Главное событие в жизни — встреча с Любавичским Ребе. Сначала виртуальная, потом материализовавшаяся. Его взгляд на миссию человека, наложившийся на одесскую жовиальность, и сделали меня мной. Мнения редакции и автора могут не совпадать. |