Однажды утром вы просыпаетесь на чужой кровати, в чужой квартире, в чужой стране. Даже если эта страна – Израиль. И осознаете наконец, что вы это сделали. Совершили переход, перелет, выход без скафандра на другую планету. Даже если на иной планете вы не раз бывали, все эти наблюдения туриста и другие теоретические знания из прошлой жизни вам не помогут. Потому что в этот раз вам не придется возвращаться домой c горсткой сувениров и воспоминаниями о приятном отпуске в южной экзотической стране. Дома нет. Уже нет и еще нет. И это время нужно как-то пережить.

Не помогут вам и духоподъемные, и уж тем более полные яда рассказы бывалых репатриантов предыдущего призыва с неизбывным рефреном «А вот мы…». Они тоже сделали этот переход, но в другое время и в других условиях. Их опыт вам ни к чему.

Эмигрантский синдром описан многими поколениями эмигрантов, но каждая эпоха добавляет в это полотно свои новые краски. И вам не легче от того, что когда-то те же самые страхи и сомнения переживали Бродский и Набоков, Бунин и Довлатов, Зинаида Гиппиус и Дина Рубина. Потому что каждый проходит свой путь с неизвестной перспективой.

Смотря на всё прибывающих репатриантов из России, Франции, Украины, общаясь с ними, я отмечаю, на какой ступеньке этой лестницы они сейчас стоят. Я слышу их восторженные отзывы – это эйфория первых дней, недель, иногда месяцев. У каждого свои сроки. Когда кажется, что ты вырвался, спасся, очарован жизнью, а мир вокруг тебя – прекрасен и гармоничен.

Меня, как и многих других, этап эйфории миновал: цену и значимость Израиля я осознала давно. И в таком случае суровые будни начинаются сразу. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она…» Пушкин был замечательным психологом. Привычки придется менять. Здесь не так поют птицы, по-другому одеваются люди, не густо с городской эстетикой, а на окнах вместо занавесок – жалюзи. И еще очень жарко. Здесь не плохо и не хорошо, здесь – по-другому, и эту ломку придется как-то пережить.

Справятся не все. Прошлое не отпускает, оно врывается воспоминаниями, оно лезет из телевизора, компьютера и телефона, оно – везде, особенно, если тебе не 16. Там – детство, юность, друзья, работа и, конечно же, он – пресловутый социальный статус. Наконец, могилы. Здесь – ты пока «голый человек на голой земле», как сказал замечательный филолог Ефим Эткинд, лишенный в СССР права на работу, всех званий и регалий и выдворенный из страны. Да, времена изменились, но даже если ты вполне успешен и благополучен, то это совсем не значит, что будет легче выжить без любимых улиц и знакомых лиц и свыкнуться с раздражающим до ужаса шумом постоянно работающего кондиционера.

Недавно я сидела в Яффо за столиком в кафе и разговаривала с парой московских художников, только что получивших израильское гражданство. Девушка с некоторым ужасом озиралась по сторонам.

«Я не понимаю, – говорила она мужу. – Ну, есть же Франция, Италия… Прага, в конце концов. Почему сюда? Почему вокруг Восток?»

«А тебя ждут во Франции?» – резонно отвечал муж. И она горестно замолкала.

Я ее понимала, хотя для меня так вопрос не стоял. Но я знаю людей, которые на этом этапе возвращались, позабыв, по какой причине совершили прыжок. Но вернуться в прошлое невозможно: оно есть только в твоей памяти, и ее у тебя никто не отнимет. А в стране исхода уже другая жизнь, в которую ты, видимо, тоже не очень вписываешься, раз пошел за израильским паспортом. И они часто становятся вечными странниками – благо, ситуация пока позволяет.

Однако, если ты понимаешь, что окружающая тебя реальность вовсе не обязана соответствовать твоим привычкам и ожиданиям, то найдешь кусочки новой жизни, которые начнут складывать свой пазл: ты жив, здоров, делаешь успехи в языке, появились хорошие знакомые с потенциалом стать друзьями, любимый парк и уже привычное кафе на берегу, где тебе принесут кофе с мороженым. И если нет денег, то есть новая работа или надежда ее получить. А дети пошли в школу, на курсы, в университет. Ты цепляешься за эти первые вешки на долгой дороге. И правильно – только они и держат. И ведут дальше.

Наша способность принимать другого, признавать его право на существование – в основе выхода из эмигрантского кризиса. Да, они говорят на другом языке и орут в автобусах, но хорошо бы знать, что именно. Поэтому язык становится важным поводырем, а ведь есть и те, кто прожили по 20 лет в Израиле, Германии или США, но так и не захотели говорить ни на каком языке, кроме русского.

Израильские таксисты в этом смысле – мои учителя. Они терпеливо выслушивали и поправляли ошибки, несмотря на дорожную ситуацию. На них я тренировала грамматику и произношение. Хотя и пришлось раз сто объяснять, что я уже замужем. А заодно выслушивать рассказы таксистов, сколько у них детей, как голодают их семьи и как кто-то из них полюбил русскую девушку, подарил ей айфон, а она, чертовка, сбежала. Это были увлекательные эксперименты.

И теперь, когда ты «слышишь улицу», а значит, идешь дальше по ней в потоке, тебя поджидает самый тяжелый и сложный этап – «потеря статуса». Самые упорные его восстановят и снова станут учеными, профессорами и врачами. Самые мудрые легко переживут его потерю. Я знаю главного инженера, который торгует цветами и получает от этого большое удовольствие. А бывший секретарь Союза писателей Эстонии по утрам убирает улицы, а вечером садится за компьютер и пишет в свое удовольствие. Но иногда смириться трудно, и тут важно, как это ни банально, себя похвалить. Когда я начала судорожно подсчитывать, чего успела достичь за полтора года, моя мудрая учительница иврита Броня сказала: «Перестань ставить себе оценки. Просто живи». И это меня встряхнуло. Вы встретите много мудрых людей, главное – слышать их.

Можно ругать законы, критиковать правительство, которое много говорит, но мало делает для репатриантов, жаловаться на агрессивных соотечественников, которые хамят тебе в автобусах и магазинах, и на несправедливость судьбы, вытолкнувшей тебя в космос. Но это не поможет.

Те, кто преуспевали там – преуспеют здесь. Или просто обретут покой и гармонию. Как со временем выясняется, от картинки за окном зависит не так много. Больше от того, как примешь ты эту картинку, впишешься ли в нее. Пройдет время, и мы станем частью этой картинки и, сойдя с трапа самолета, увидим привычную пальму, которая ничего нам не говорила еще два года назад. Почувствуем запах знойной хвои, услышим гомон израильских детей и поймем: мы – дома. Я очень на это надеюсь.

«…Маруся говорила:

–Как ты будешь жить в Израиле? Ведь там одни евреи!