Израиль со всеми неизвестными
11.09.2015
11.09.2015
11.09.2015
Сегодня исполняется ровно год с тех пор, как я вышла из самолета в аэропорту Тель-Авива и пошла не к стойкам с надписью «Иностранный паспорт», а совсем в другом направлении. Туда, где мне вручили карточку в синей обложке – израильский паспорт. И выпустили из уже давно знакомых дверей аэропорта в какую-то совершенно новую жизнь.
Так уж вышло, что за этот год я трижды доказывала, что я – таки да – еврейка. Сначала в израильском посольстве в Москве. Перед походом туда сто раз перебирала свидетельства о рождении бабушек и прабабушек, учила наизусть сложно произносимые имена дальних родственников, готовилась серьезнее, чем к защите диплома. Потом тот же экзамен пришлось сдавать неспешным сотрудникам паспортной службы в аэропорту Бен-Гуриона, чтобы дали-таки заветную синюю книжицу и отпустили восвояси. Процедура заняла три с лишним часа при том, что было нас всего пять человек. Но в Израиле вообще никто никуда не спешит. Вернее, спешит, но это никак не влияет на скорость работы. Ее, работу, можно просто оставить посредине процесса и обсудить с позвонившим мужем, что разморозить на ужин, или вообще отправиться домой. Так это устроено. Потом придет другой такой же неспешный деятель, и история повторится. Так что известное каждому, кто когда-нибудь бывал в Израиле, слово «савланут» (терпение) приходится повторять, как молитву. Впрочем, при этом всё работает. Хоть и весьма странным, на первый взгляд, образом.
Еще больше этого самого савланута потребовалось мне во время третьего «экзамена на еврейство». Дело в том, что в Израиле нет светского брака. И если уж приспичило оформить свои отношения с любимым человеком официально, делать это придется всерьез: по всем религиозным законам под хупой (свадебным балдахином) и так, чтобы комар носа не подточил. А следить за сохранностью комариного носа поставлен, конечно, ареопаг из раввинов. Они должны выяснить, имеют ли брачующиеся право создать настоящую еврейскую семью или им придется и дальше жить во грехе и унынии. Мой прадед был известным в городе резником, Б-жьим человеком. В нашей семье и сегодня хранятся его драгоценные книги – пожелтевшие страницы в кожаном переплете, квадраты и прямоугольники священного текста. Я никогда не видела прадеда, но у Стены Плача меня всегда охватывал трепет, накатывали слезы. Я, на самом-то деле, человек верующий. Вот только необходимость в посредниках между мной и тем, во что я верю, мне всегда казалась сомнительной.
Но правила есть правила. Пришлось подчиняться. Собственно, процедура попадания в израильтяне мало чем отличалась от процедуры признания меня достойной настоящего еврейского брака. Разница лишь в том, что чиновники на первом пути были одеты в майки и шорты, а на втором – в черные костюмы, шляпы и окладистые бороды. И снова веер из документов давно умерших родных, пристальные взгляды, строгие вопросы и наставления. Как будто проходишь квест, в котором все условия известны, а расстояние до разгадки всё не сокращается. На каждом этапе пути – он занял около полугода, и последние загадки нам загадывали уже буквально за несколько дней до свадьбы – я размышляла (в той или иной степени раздражения) о необходимости отделения религии от государства, веры от религии и о собственной самонадеянности, с которой я полезла в эту историю, от которой даже коренные израильтяне сбегают жениться кто на Кипр, кто в Прагу. И это при том, что у этих самых коренных израильтян хотя бы формально есть с проверяющими общий язык. А это еще одна часть квеста. Не верьте тем, кто говорит вам, что в Израиле «все говорят по-русски» или, в крайнем случае, по-английски. Многие действительно говорят: можно ходить к русскоязычным врачам и просить в учреждениях, чтобы вас направили к говорящему по-русски сотруднику. Но это таки Израиль, вся жизнь здесь организована на иврите. И даже очень русскоязычный врач выдаст заключение, которое вам придется дома читать по слогам.
Правила есть правила. Здесь, в Израиле, несмотря на внешнюю восточную безалаберность, правил вообще немало. И на покорение этого свода (особенно со словарем) уходит масса сил и эмоций. Тем более что на пути к покорению приходится осознать: здесь весь твой опыт, багаж и стаж вождения скорее помеха, чем плюс. Здесь они никого не интересуют, всему придется учиться заново, а выработанные привычки лучше было оставить в стране исхода. Это там у тебя высшее образование, друзья, коллеги, репутация и водительские права. А здесь тебе еще предстоит доказать, что ты умеешь соблюдать скоростной режим и включать поворотники. Чтобы потом самозабвенно всё это нарушать, как истинный израильтянин. А еще здесь действительно жарко летом и нет центрального отопления зимой. И всё, что мы привыкли получать почти бесплатно в посткоммунистическом нефтяном раю, стоит очень дорого. Многие мои знакомые приехали сюда, как и я, прошлым летом. Год назад мы рассказывали друг другу о льготах, о самой вкусной еде на свете, о смешных словах, обнаруженных в иврите, и собственных успехах в ульпане. Сегодня часть моих тогдашних собеседников засобиралась назад. Другие нашли друзей, работу, курсы по душе и бывают на море не чаще раза в месяц. Третьи всё еще пытаются доказать Израилю, что их тамошний опыт и то, что они много читали по-русски, что-нибудь да значит.
А месяц назад я снова была у Стены. Многое уже позади: меня трижды за год признали еврейкой, мы таки сыграли самую красивую и самую еврейскую свадьбу, и я перестала нервно переходить на английский всякий раз, когда мне приходилось с кем-то заговорить. Там, у Стены, я всегда говорила по-русски. Что-то просила, о чем-то сожалела, благодарила и даже плакала иногда. Стояла, прислонившись лбом к теплым камням, от которых с трудом отрывалась. Никогда не садилась, не брала молитвенник в руки. Какой в этом смысл, если всё равно не разобрать? И вот месяц назад я вдруг открыла лежавшую рядом книгу. И узнала сначала буквы, потом слова, потом целые строчки, знакомые на слух еще с юности. Всмотрелась, вчиталась, прислушалась, присела сначала на краешек стула, а потом обнаружила, что никуда не спешу, как раньше. Что я сижу и читаю. И пусть понимаю лишь малую часть, малую толику, но эти мистические причудливые буквы складываются в текст. А текст обретает смысл. И вот я уже не суетливый турист в ожидании своей очереди к Стене, не вечно спешащий смущенный приезжий, не гость с колотящимся от волнения сердцем. Я здесь, я дома, я в самом начале пути.Автор о себе: Мои бабушка и дедушка дома говорили на идиш, а я обижалась: «Говорите по-русски, я не понимаю!» До сих пор жалею, что идиш так и не выучила. Зато много лет спустя написала книгу «Евреи в России. Самые богатые и влиятельные», выпущенную издательством «Эксмо». В журналистике много лет — сначала было радио, затем печатные и онлайн-издания всех видов и форматов. Но все началось именно с еврейской темы: в университетские годы изучала образ «чужого» — еврея — в английской литературе. Поэтому о том, как мы воспринимаем себя и как они воспринимают нас, знаю почти все. И не только на собственной шкуре. Мнения редакции и автора могут не совпадать |