В прошлую пятницу Иерусалим в рамках Фестиваля Израиля принимал постановку австрийского хореографа Дорис Улих «Больше чем нагота». После представления меня не покидает ощущение, что если весь светский еврейский мир боролся за то, чтобы в крупнейшем театре Иерусалима можно было трясти обнаженными частями тела, то мир этот ставил перед собой слишком приземленные цели и успокоился на очень малом.

Тем не менее для начала не могу не поблагодарить православных, простите, ортодоксальных активистов за полное игнорирование сего мероприятия. Никто не громил гардероб, не переворачивал стулья в партере и не обливал танцоров зелёнкой. Кроме одного бывшего депутата от партии ШАС, призвавшего городской муниципалитет от имени всех религиозных жителей, включая арабов – уж кому, как не ему, от их имени говорить, – запретить «сценическую проституцию». В ответ, правда, никто и бровью не повел.

К началу я, как обычно, опоздал, так что, когда я вошёл в зал, двенадцать обнаженных тел и сама Дорис Улих в роли ди-джея, облаченная лишь в блузку – хотя в контексте окружения уместней, вероятно, сказать: облаченная в целую блузку! – застыли на сцене. Этот прием еще не раз будет использован по ходу выступления: в тишине или под звуки в основном электронной музыки танцоры застынут на месте, как бы приглашая зрителей… а вот черт его знает, куда.

«Больше чем нагота» – квинтэссенция современного искусства. Какой-либо сюжет в этой шестидесятиминутной постановке отсутствует напрочь, и создатель – Дорис Улих – сама признается, что никакого подтекста, да и просто «текста», она и не думала вкладывать. Как и в недавней истории с оставленными на полу музея современного искусства Сан-Франциско очками, которые посетители приняли за художественный экспонат, смысл в увиденном предлагается искать и вкладывать самим зрителям.

Зрители между тем веселились вовсю, к чему отдельные танцевальные номера, надо сказать, располагали. Представьте, двое танцоров берут девушку за руки и за ноги и с размаху впечатывают ее тухес в тухес второй танцовщицы. Уморительно, правда? Лишь сидящий рядом парень в очках почему-то всё больше пугливо оглядывался по сторонам, чем смотрел на сцену. Спустя четверть часа с начала выступления он встал и проследовал к выходу. До самого конца зал – а он был полон – никто, кроме него, не покинул.

На пресс-коференцию после спектакля танцоры явились в одежде. Некоторым, казалось, комфортнее было бы скинуть с себя стесняющие движения тряпки, о чем один заявил прямо: «Теперь мне, привыкшему к наготе, было бы удобней, чтобы все так всегда и ходили». Дорис Улих, в свою очередь, слишком часто говорила о плоти в своих ответах. Слишком часто.

И здесь стоит вернуться к тому самому бывшему депутату от ШАС, Нисиму Зеву, и его заявлению: «Мы не должны создавать у молодежи впечатление, что все дозволено». Может, и так. Но если всё с эстетической точки зрения и впрямь дозволено, значит ли это, что стремление к недозволенному ранее следует ограничивать, если не законодательно, то путем общественного консенсуса? И возможно ли тут вообще достичь консенсуса?

«”Нечто, созданное художником” – не определение искусства. “Нечто слепленное” – не определение скульптуры. “Нечто, состоящее из производимых чем-нибудь звуков” – не определение музыки. “Потому что я так чувствую” – не определение и не подтверждение чего бы то ни было. Ни в какой человеческой деятельности – если мы хотим считать ее человеческой – нет места для случайной прихоти. Вне сумасшедшего дома поступки людей мотивируются сознательными побуждениями. И когда представители современного искусства заявляют, что они, создавая свои произведения, не знают, что делают и зачем, нам следует поверить им на слово и не принимать их всерьез», – писала в 1969 году американская писательница и философ Айн Рэнд – урожденная Алиса Зиновьевна Розенбаум.

С этой максимой можно спорить или соглашаться, но с чем не поспоришь, так с тем, что современное общество, и прежде всего молодежь, теряет само понимание любых стандартов и «этических фактов», полностью принимая идею морального релятивизма. И в результате в американских колледжах центральное место занимает вопрос, разрешать ли школьникам-трансгендерам пользоваться тем туалетом, которым им хочется, либо тем, который соответствует их биологическому полу. И не стоит ли для них открыть отдельный туалет?

Так и хочется спросить у борцов с любыми запретами и мракобесием: неужели возможность прийти в крупнейший театр Иерусалима, чтобы посмотреть на трясущиеся обнаженные части тела под концертную версию альбома Paranoid Оззи Осборна, является конечной целью полного освобождения? И если нет, то что ею является?