Мы и не созданы для того, чтобы жалеть всех людей на планете. Любой человек мгновенно сошел бы с ума, если бы его хоть на минуту лишили дара равнодушия. Это же невозможно – думать обо всех страдающих и страждущих на планете, оплакивать каждую из миллионов смертей как смерть близкую и важную.

Поэтому мы делим – свои и чужие. Он – свой, потому что мы живем в одной стране. Или мы одной национальности. Или у нас одинаковые политические взгляды. Или я читал его книги, смотрел фильмы, слушал песни, и они мне понравились. Можно еще так: он так похож на моего сына, Господи Б-же, помоги его родителям, пожалуйста! Чем больше у человека эмоциональных сил и души – тем больше людей входит в его круг своих. Но когда мир вокруг будто сходит с ума, вокруг детские смерти, кровь льется по улицам реками, а в смертельной схватке сходятся не только старые враги, но и недавние братья – сил, кажется, не остается ни у кого. Тут на оплакивание своих никаких слез не хватит, что уж говорить о чужих.

От этого рождаются каннибальские идеи и пляски на костях. Чужие – они ведь плохие и их не жалко. От смерти плохих некоторым даже радостно. В общем-то, достаточно немного сместить фокус, представить человека плохим, и тогда его не будет жалко, смерть его принесет радость – а значит, будет желанной. Одним не жалко бомбить Сирию, потому что всем известно, что там террористы. Другим не жалко разбившихся артистов и журналистов – ведь они летели в ту же Сирию поддерживать тех, кто бомбил. Меня ужасают как фотографии палестинцев, радующихся очередному теракту в Израиле, так и фэйсбуки израильтян, ликующих после смерти террориста.

Тут не бывает полумер. Или человеческая жизнь ценна безусловно, а любая смерть, даже смерть врага, даже смерть убийцы – это трагедия. Как минимум – не повод для радости. Или мы по каким-то параметрам решаем – кому жить стоит, а кому нет. Кто ценный, а кто не очень. Но, собственно, «чужая» сторона делает то же самое. Она бомбит, убивает, насилует и кидает в тюрьмы – только потому, что искренне верит, что делает это с плохими людьми. С недостойными жить людьми.

В «Иллиаде» Гомера армии регулярно делают перерывы во время сражений, чтобы убрать с поля боя своих мертвых и похоронить их с почестями. Тора запрещает радоваться смерти врагов. Уровень цивилизованности любой армии мира в любые времена определялся тем, как она обходится с мертвыми врагами. Моему животному началу – да и вашему, думаю, тоже – трудно смириться с этой гуманистической идеей ценности каждой-каждой человеческой жизни. С тем, что нельзя, ни в коем случае нельзя танцевать, даже когда умер диктатор или террорист, убивший сотни и тысячи невинных людей. Неужели мне нельзя было порадоваться, когда поймали и казнили Чикатило? Ну, и знаменитая этическая дилемма: если бы вам удалось попасть в прошлое и встретить там годовалого Гитлера, вы бы смогли его убить? А главное – вы бы стали его убивать?

Этические дилеммы тем и сложны, что на них не бывает правильного ответа. Не бывает простого и легкого выхода. Более того – мы не властны над своими чувствами. Мы не можем взять и усилием воли перестать чувствовать радость, горе, злорадство, зависть и любые другие чувства. Но мы властны над своими словами и своим поведением. Если у нас нет слов для того, чтобы высказать сочувствие, то мы можем хотя бы промолчать. Не радоваться громко и вслух. Не танцевать на костях. Потому что справедливости не существует и смерть не выбирает – абсолютно одинаково умирают и лучшие, и худшие. В нашем праве выбирать, к какой стороне примкнуть. Но это не спасет нас в случае авиакатастрофы.