«Куда вы едете? Там же одни мусульмане!» – восклицали наши дважды соотечественники – русскоязычные израильтяне, когда мы с мужем решили устроить себе парижские каникулы. Но «наши люди» очень волнуются. В их глазах прекрасная Европа, куда они прежде стремились, которой грезили по ночам, – умирает. Если уже не умерла.

Было обычное воскресенье. Спустившись с риском для жизни с нашей парижской мансарды, мы застыли у соседней церкви, слушая прекрасную музыку сфер, вернее – колокольный звон невероятной красоты. Слушали эту музыку не только мы – в открытом окне третьего этажа виднелась богатая квартира с роскошной люстрой, а с подоконника свешивалась молодая девушка в хиджабе с тряпкой в руке. Она мыла окно и слушала музыку, опасно пританцовывая. Под окнами дома темнокожий водитель такси снял фуражку и прислонился к машине, поглядывая то на колокольню, то на девушку. И мы, приехавшие на каникулы в Париж, стали участниками этой живописной группы.

«Собственно, это и есть – новый мир», – подумала я, оглянувшись и заметив на остановке автобуса вполне европейского вида маму с коляской. В коляске радостно верещал темнокожий малыш.

Я не любитель антиутопий, всех этих страшилок под кодовым названием «Мечеть Парижской Богоматери», и еще до отъезда меня крайне удивляла русскоязычная истерия на тему бедной погибающей Европы. В частности – Франции. Особенно – Парижа. В Европе я бываю часто и следов близкой кончины пока не заметила.

Да, мне не очень нравится, что французские евреи вынуждены искать лучшей жизни в Израиле – хотя, с другой стороны, почему бы и нет, и добро пожаловать. Но они жалуются на антисемитизм, и я им верю – юдофобия начала поднимать голову во всем мире. Однако не знаю, чего больше в этих французских настроениях – реальной опасности или модного нынче желания получить второе гражданство и купить квартиру в Нетании. Да, мы читаем о страшных терактах, в которых гибнут без разбора евреи, французы и мусульмане. Но где же тот уголок земного шара, где сейчас нет терактов?

Мир меняется, хотим мы того или нет. На улицах Парижа можно увидеть и обычных французских клошаров, и афганских беженцев, и говорящих по-русски алкоголиков. Вперемежку. Одна такая троица распивала бутылку водки в садике на Сен-Жермен. «Понимаете, ребя… – говорил тщедушного вида парень с фингалом на чистом русском языке. – Я бы вернулся. Но на зоне меня не поймут. Не поймут меня уже на зоне…» Стоящие рядом «ребя» поддакивали. Не поймут. Париж все же в анамнезе.

Неевропейские лица можно было увидеть в магазинах, парикмахерских и музеях. Одни – охранники в строгих костюмах – скучали у портрета Джоконды в Лувре, изредка окидывая толпу суровым профессиональным взглядом. Других мы встречали в такси и ресторанах. Или они просто шли в офисы с портфелями в руках в завязанных по-французски шарфиках. Они здесь дома. Дома были здесь и их предки – давно, со времен французских колоний.

«Они же не интегрируются в общество, – объяснял нам знакомый эмигрант из России. – Они занимают целые районы Парижа!» Да, есть и такое. И благополучными эти районы не назовешь. Но интегрироваться в общество нелегко, нам ли – русскоязычным израильтянам – этого не знать? Кто-то сумел, кто-то – нет. Что же касается беспорядков в люмпенских районах – то за этим гораздо больше социальной неустроенности, чем чего-то другого. И с исламом это не связано. А если уж и говорить о религии, то мусульман во Франции, по разным данным, всего от 6% до 8%. Проблемы у всех общие. «Французских мусульман, работающих в сфере безопасности, больше, чем тех, кто работает на "Аль-Каиду"», – мрачно шутил востоковед Оливье Руа.

Новых же мигрантов здесь немного. Как сказал в интервью на телевидении один инженер из Сирии, мечтающий о Германии: «Францию приятно посетить, но не жить там». Для беженцев во Франции всё не так уж и просто: процедура получения официального статуса длится два года, и всё это время мигранты не могут легально работать. Так что пытаются добраться они до куда более доступных стран, чем Франция.

В общем, Париж был всё так же прекрасен. В «Олимпии» пели песни Пиаф, на набережной Сены желтели каштаны, в саду Тюильри прогуливались пары – разноцветные – в хиджабах и кепках. На Елисейских полях звучали все языки мира, и женщины со всего света шли в магазин «Шанель».

И мы бродили по Парижу, заходили в кафе «Флер» и «Ротонду», где в разные времена бывали Ив Монтан, Лев Троцкий и Джо Дассен, сиживали Владимир Ульянов, Иван Бунин и Марина Цветаева. И даже знаменитый Дюма, наш любимый француз, живший вон в том доме напротив, – и тот был квартероном с чернокожей бабушкой. И теперь в этих кафе их портреты – и та же национальная и языковая многоголосица. А на обложке журнала «Шарли Эбдо» красуется «беременный» президент страны Эмманюэль Макрон – со свободой слова и чувством юмора во Франции по-прежнему всё в порядке.

Да, мир меняется не совсем так, как хотелось бы консервативным обывателям. Но он меняется. И его надо принимать таким, какой он будет. С французским круассаном в кафе, вином из Галилеи в еврейском квартале и арабской питой в соседней лавке.