В старом городе Тбилиси, в самом его сердце, со мной случилось чудо – я встретил свою покойную бабку. Она сидела на скамейке во дворе Большой Тбилисской синагоги в старом бесконечно заношенном платье и выглядела такой одинокой, что у меня защемило в груди. Это, конечно, была не моя бабушка Белла Ароновна Магид, но внешнее сходство было поразительным.

Энтель Львовна, как звали мою новую знакомую, родилась в Черкассах, что всего в нескольких часах езды от моих родных Прилук, а перипетии ее жизни были удивительно схожи с судьбами моей бабушки и матери. У Энтель Львовны было шесть сестер, и она успела вдвоем с матерью эвакуироваться под бомбежкой на последнем поезде, а вся остальная семья сгинула там – в Черкассах, Прилуках, Нежине. А после войны и возвращения из эвакуации она вышла замуж – за «армянина из Тбилиси», который и привез ее в этот город.
– Хороший был человек, хотя и армянин, – вздыхает Энтель Львовна.
После его смерти она осталась в Тбилиси одна, дети отсюда уехали.

Энтель Львовна оказалась одной из многих ашкеназских евреек, доживающих свои дни в Тбилиси в беспросветной бедности. Дети разъехались у всех – кто куда. А старики, скованные страхом перемен, остались и неизвестно, как бы вообще выживали, если бы не помощь Большой синагоги грузинских евреев.
– Как видите, мы продолжаем существовать и хранить еврейские традиции, – рассказывает мне староста синагоги Мераб Чханхлашвили. – Если с соблюдением традиций проблемы, то не у нас, а у приезжих израильтян. Все время приходится с ними ругаться! Израильтяне, к примеру, могут явиться в субботу на молитву и начать фотографировать, что, как вы понимаете, в этот святой день запрещено. При этом если кому-то другому сделаешь замечание, то отнесутся с пониманием, а вот израильтяне принимают в штыки.

Чханхлашвили – коренной тбилисец, его детство и юность прошли на Мейдане – районе старого города, где расположена синагога и который традиционно считался еврейским.
– Большинство жителей квартала тогда были евреи. В школе неподалеку отсюда, в которой я учился, было две тысячи учеников, и 90% из них опять-таки составляли евреи, – вспоминает Чханхлашвили. – У нас всегда были резники, обеспечивавшие общину кошерным мясом. Одному из них разрешили торговать мясом на рынке – так он резал скот и куриц официально. Но были и шойхеты, которые занимались своим делом нелегально. Вино опять-таки сами делали, чтобы было кошерным. Любой ребенок с малых лет знал, какая посуда в доме мясная, а какая – молочная. Все это впитывалось с детства и считалось само собой разумеющимся. Я и сейчас домашнему кашруту доверяю больше, чем фабричному.

Мираб с гордостью рассказывает, что евреи живут в Грузии уже две с половиной тысячи лет – со времен разрушения Первого Храма. И все эти века у грузинских евреев были замечательные отношения с коренным населением – не было в Грузии ни погромов, ни государственного, ни бытового, ни какого-либо другого антисемитизма. А было целых шесть синагог и четыре – еврейской общины: помимо грузинских, свои синагоги были у ашкеназских и горских евреев, а также у лахлухов – евреев из Персии. Сегодня в Тбилиси действует две синагоги, а на всю Грузию осталось 3000 евреев.

– Было время, – вспоминает Чханхлашвили, – когда эта наша синагога содержала половину всех действующих синагог бывшего Советского Союза. Не секрет, что грузинские евреи и при коммунистах были, как тогда говорили, хорошими дельцами, и из своих денег они щедро жертвовали на нужды синагог не только в Тбилиси, но и во многих других городах СССР. Среди ашкеназских евреев, надо заметить, тоже было немало цеховиков, ворочавших миллионами. Но они свои капиталы афишировать боялись – часть ашкеназских подпольных миллионеров даже не решались машину купить и ездили на автобусе. А мы – не боялись! Ну, а потом настали такие времена, когда мы сами стали нуждаться в помощи, в поддержке Государства Израиль. У нас много бедняков, и так уж судьба распорядилась, что в основном это ашкеназские старики.

Однако несмотря на все трудности, Чханхлашвили верит, что у еврейской общины в Грузии есть будущее.
– Кто-то же должен сохранять все это, – говорит Мераб, обводя рукой величественные стены синагоги. – И многие грузинские евреи, живущие сейчас в России, Израиле, США и других странах, вспомнили в последние годы о своих корнях, стали часто приезжать сюда с детьми, чтобы показать места, где жило не одно поколение их предков. Некоторые из них даже купили здесь дома. Так что не дождетесь! Грузинская еврейская община существует в Грузии 2500 лет и будет существовать и дальше!

Уже после этого разговора мы с женой сидели в расположенном рядом с синагогой еврейском ресторане, ели отличные хинкали и пили неплохое грузинское вино. Кстати, этот ресторан, по-моему, единственное место в мире, где можно достать кошерное настоящее грузинское вино, а не ту жалкую подделку под него, которую продают в моем родном Израиле.

Мы пили, и я невольно вспоминал о том, как много связывает меня с Тбилиси. Я помню этот город в апреле 1989 года, когда приехал освещать страшные события тех дней и говорил в больницах с ребятами, порубленными на площади саперными лопатками. Я помню его год спустя, когда он уже пришел в себя, многое простил, но ничего не забыл. Потом была еще одна поездка – в не менее тяжелые 90-е годы. Но вот с еврейской стороны Тбилиси открылся мне впервые.

Моя учительница иврита Ривка Берман родилась в Польше в семье убежденных сионистов, говоривших с детьми только на иврите. Но уехать в Палестину они так и не успели, а когда началась Вторая мировая война, Ривка, которой было тогда 14 лет, вместе с младшим братом оказались одни в Тбилиси: родителей они в страшной неразберихе тех дней потеряли и так никогда больше и не нашли. Чтобы не потерять язык, брат с сестрой договорились говорить между собой только на иврите.

Они ходили на рынок и пробовали продававшиеся там фрукты – грузины это разрешали. Но одного обхода базара им было мало, они обходили его по несколько раз – так они не умерли с голода. Однажды они кружили по базару, разговаривая между собой на иврите, и их окликнул один из торговцев:
– Дэвочка, иды сюда!
У Ривки оборвалось сердце: она поняла, что их поймали, но и не подойти было нельзя.
– Слушай, дэвочка! – начал грузин. – Это вы на каком языке между собой разговариваете?
– Да это наш тайный язык, мы его с братом придумали! – с ходу соврала Ривка.
– Обманывать нехорошо, дэвочка! – сказал грузин. – Это ведь наш святой язык, правда?
Ривке не оставалось ничего другого, как признаться – они с братом знают иврит с детства.
– Слушай сюда, девочка! – сказал «грузин». – Не надо больше воровать на базаре. Давай ты с братом будешь жить у нас, учить наших детей святому языку, а мы за это будем вас обеспечивать.

Вот так и случилось, что Ривка с братом прожила все годы войны в семье грузинских евреев, выучила несколько десятков детей ивриту, готовила их к бар-мицве и забыла вместе с братом, что такое голод. Думаю, такая история могла произойти только в Грузии – либо в Тбилиси, либо в Кутаиси, где тоже когда-то был целый еврейский квартал. Поэтому для ашкеназских евреев и эта страна, и этот город тоже не чужие. Слишком много у нас с ним связано – пусть и чуть меньше, чем у тех евреев, которые живут здесь две с половиной тысячи лет.