Трупы в шкафу

Сижу в берлинской гостинице, смотрю в окно – виднеется автобусная остановка. На её стеклах – плакаты. Написано большими буквами: Never forget – «Никогда не забывай». И до ужаса знакомое лицо – Адольфа Эйхмана, руководившего «окончательным решением еврейского вопроса».

Не все знают, что в школе Эйхмана дразнили «маленьким евреем». Ему было обидно, и мстил он за это впоследствии по-крупному. В бесконечных убийствах евреев не раскаивался до конца дней своих – ходил себе по Южной Америке, настоящим именем многим хвастался. Слава «Моссаду», выловили его в Аргентине и доставили на суд в Израиль. Его приговорили к смертной казни, а жену и четверых детей трогать, конечно, не стали. Израильтяне вообще членов семей преступников не репрессируют – разве что дома террористов уничтожают в воспитательных целях.

Сижу в берлинской гостинице и думаю: интересно, в кого выросли все эти потомки потомков Эйхмана? Кем стали, чем живут, во что верят? Про одного, младшего сына Эйхмана, Рикардо, все известно – он профессор археологии в университете Тюбингена. Каждый учебный год он собирает всех своих новых студентов, чтобы заявить: «Адольф Эйхман был моим отцом. Но если вы думаете, это означает, что я – нацист, вам лучше покинуть аудиторию прямо сейчас».

«Нацизм из Германии никуда не делся, – делится со мной местная подруга за бокалом вина. – Кого-то из нацистских преступников судили, но многих в политике оставили. Разве можно было после войны огромный госаппарат из новеньких и сплошь чистеньких составить?! Нет, все бывалые, и большинство из них – с арийскими идеалами, которые они передали внукам в качестве многовековой мудрости».

Подруга живет в Германии год и к евреям никакого отношения, кроме скептического, не имеет: «Убивает, что их синагоги и музеи так охраняют. Идешь по городу – ни одного полицейского, а возле еврейских зданий – обязательно патруль. Ну что за ерунда?!» К слову, партия «Альтернатива для Германии», которую многие считают если не неонацистской, то просто националистической, набрала на последних выборах почти 13% и стала третьей по численности партией в Бундестаге. «Немцы такие: “Ой, мы не знаем, кто за них голосовал, наверное, южане”, – продолжает объяснять без всяких наводящих вопросов подруга. – Смешно это слушать! Они сами и голосовали!» Правый популизм набирает обороты – якобы из-за наплыва беженцев, и тут нет разницы, кто вы – еврей, араб или беженец.

Но Берлин у каждого свой.
– Отличный город Берлин, все на уровне, в том числе и в академической среде, – рассказывает знакомый профессор. – Компетентность преподавателей зашкаливает, студенты – сказка. Но главное – свобода. Я порой подготовлюсь к лекции, наряжусь, а потом думаю: а не слишком ли я overdressed, ну то есть не слишком ли приоделся. В итоге снимаю галстук, да и рубашку часто на поло меняю.

Этот профессор – русскоязычный еврей, не нашедший себя в Израиле – переехал три года назад в Берлин и теперь счастлив. Он хвалит все тут: и старые вагоны метро, и каменные шницели, и цены. Спрашиваю у него, есть ли в современных немцах чувство вины перед евреями? Подкрепляю свой вопрос рассказом, как однажды в юности неудачно пошутила в языковом лагере, куда съехалась молодежь из разных стран. Ляпнула про мыло из людей, имея в виду «Бойцовский клуб». А дальше смотрела в спину быстро удаляющимся немцам. Через несколько дней они признались – восприняли все на свой счет и подумали, что я на нацистское прошлое Германии намекаю. Они, дескать, с рождения с этим ужасным чувством вины живут.
– Не замечал такого, – отвечает профессор. – Наоборот, кажется, что немцы об этом не думают вовсе. Здесь не как в России, когда в общественной повестке – ноль, а по кухням соловьями правду заливают. Здесь ровным счетом наоборот – музеи, плакаты, мероприятия в память погибших евреев и всяческая поддержка еврейских общин. На первый взгляд, кажется, что исторический урок проработан идеально – все всё знают, все всё помнят. Но на бытовом уровне, в личных беседах, в умах и в сердцах людей – полный ноль, никакой эмоциональной реакции.

Коллега за первым нашим совместным завтраком в Берлине рассказывает, что ей всю ночь снились кошмары: погони, расправы, море крови и смерть. И так несколько раз. Пытаюсь ее приободрить: «Я вот переехала в Израиль и тоже давай сны смотреть – сюжетные и цветные. Думаю, ну точно знак, на Святой земле-то сны такие начали сниться не просто так. Но один раввин меня успокоил: говорит, что не стоит слишком много значения этому придавать. Только если не снится нечто повторяющееся, где до тебя доносят одну и ту же мысль. Тогда нужно в синагогу сходить и рассказать – вдруг пророчество какое». Улыбаюсь. И тут подруга, еврейка абсолютная, тупя взор, признается: «А я вот думаю: вдруг кровь взывает? Я приехала в Германию впервые, и все хорошо, все нравится, в том числе и как память миллионов убитых евреев повсюду чтят. Музеи, мемориалы, эти камешки именные на мостовых. Но вдруг во снах историческая память прорывается – что именно здесь Хрустальная ночь и сладковатый запах сожженных людей в воздухе».