О сгоревшем соборе Парижской Богоматери я узнал не из интернета и не по радио: дома вовсю шла предпасхальная уборка, и было совсем не СМИ. Но вдруг позвонил старый друг, много лет уже живущий в Париже и работающий там гидом. Он плакал. «Горит Нотр-Дам. Франции больше нет», – сказал он сквозь рыдания.

Я знаю, в тот вечер плакал не только он. Плакали миллионы парижан. Ревели десятки миллионов французов. Прослезились сотни миллионов иностранцев, бродивших когда-то туристами по парижским улочкам и побывших в соборе, который стал куда большим символом Франции, чем Эйфелева башня. Да что там Франции – всей старушки Европы. Миллиарды звёзд заливались горючими искрами в унисон. А у меня не было ощущения мировой трагедии. Да, была легкая грусть, поскольку я, как и многие другие, разумеется, читал подростком великий роман Гюго и вместе с Квазимодо не раз поднимался, чтобы постоять рядом с его горгульями и химерами. Не более того.

В последние годы не было и дня, чтобы из Франции не приходила новость об очередном антисемитском инциденте. Вал нападений на евреев, синагоги, еврейские школы и кошерные магазины. Евреев избивают на улицах и в метро. А французская общественность, за редким исключением, лишь смеётся и потешается над этим. Именно это привело к мощной волне репатриации из Франции, которая растёт год от года. Еще сотни тысяч сидят на чемоданах, как в свое время советские евреи, не решаясь сделать последний шаг и покинуть страну, с которой чувствуют кровную связь.

И узнав про пожар в Нотр-Даме, я вдруг подумал: интересно, что чувствовали три с половиной тысячи лет назад египтяне, когда их страну покидали евреи и на Египет обрушивалось одно бедствие за другим? О чём думали египтяне, наблюдая, как гибла рыба в превратившихся в кровь водах Нила, как погибали скот и посевы на полях, рушилась национальная экономика и страна медленно, но верно погружалась во тьму – сначала в фигуральном, а затем и в буквальном смысле слова?

Похоже, до последнего момента, до самой страшной казни – смерти египетских первенцев, они так и не осознали мистической связи всех этих событий со своим отношением к евреям, списывая всё на естественные стихийные бедствия, случайные совпадения и экономическую конъюнктуру и продолжая смотреть на еврейский народ, как на жалких рабов, с которыми можно делать что угодно. И потешаться.

Наверное, у египтян тоже было ощущение трагичности происходящего и гибели страны. Они горевали об ущербе, плакали над погибшим скотом, рыдали над своими первенцами, но так и не понимали, что причиной всего является их слепой и иррациональный антисемитизм, который заставил их даже потом, когда фараон отпустил евреев, всё равно броситься в погоню за ними и бездумно погубить большую часть египетской армии в водах Красного моря.

С распространением христианства еврейская Священная история стала неотъемлемой частью духовного нарратива всех народов Европы, но почему-то штудирование библейских текстов не позволило им сделать очевидного и прямо напрашивающегося вывода: антисемитизм и погромы всегда и неизменно приводили страны, пользующиеся такими методами, к потере могущества, экономической разрухе и погружению во тьму. Хотя Библия со словами «благословляющих тебя – благословлю, а проклинающих тебя – прокляну» столетиями лежит у них на прикроватной тумбочке. А механизм действия каждый может объяснять на свой лад: религиозные люди увидят в этом кару Небес, атеистически настроенные – объективные факторы, связанные с исходом самой экономически активной и высокообразованной прослойки, от которой в изрядной доле и зависели процветание и культурный уровень страны.

Несомненно, в эти пасхальные дни мы находимся на пороге нового еврейского исхода – на этот раз из Франции. Как еврей, уже прошедший через это, я знаю, что им будет очень нелегко сидеть в последнюю ночь в своих парижских домах у накрытого прощального стола, то и дело посматривая на часы, приближающие время выезда в аэропорт. Да и потом, когда Франция с обгоревшим остовом Нотр-Дама останется за спиной, они будут то и дело вспоминать, как хорошо им там жилось, как верно они служили великой французской культуре и какой огромный вклад в неё внесли.

До чего же все это знакомо: вечная ностальгия поколения пустыни по Египту, по его овощам и рыбе, по заученным в детстве песням и стихам, по соседям-антисемитам, которые вдруг начнут казаться очень милыми людьми!

А потому в пламени, охватившем Нотр-Дам, какими бы причинами ни был вызван этот пожар, мне видится не только мировая трагедия, но и глубокая закономерность. И есть все основания опасаться, что это только начало, своего рода первый символический аккорд перед погружением еще одной некогда великой страны во тьму Египетскую.