Ну что же – подставил я левое плечо, и мне вкололи вакцину. От «Пфайзера», которая сейчас в ходу в Израиле. Для начала отчитываюсь: хвост не вырос, уши не отвалились.

Если серьезно, то побочные эффекты минимальные – только чуть болело место укола. Ну и, может, в течение дня не было стопроцентной бодрости, хотя уже на следующий мы пошли с женой в поход по горам. И теперь, в ожидании второго укола, остаётся только задаваться вопросом: какие шансы, что вакцинация вернёт нам старую жизнь?

Тут, конечно, многослойный пирог. И в первом слое личное: а даёт ли вакцина индивидуальную защиту конкретному человеку? На это исследования дали вполне однозначный ответ: даёт и хорошую, хотя и не герметичную – порядка 95%. Но накопленный человечеством опыт заставляет сделать оговорку: в жизни всё бывает чуть хуже, чем при исследованиях. С другой стороны, если привитый человек заболеет, он почти наверняка перенесёт болезнь легче.

Во втором слое более глубинное: а насколько вакцина может остановить эпидемию? Наука говорит, что эпидемия утихает, когда 70–80% населения получили иммунитет. Это может быть иммунитет после болезни или же в результате вакцинации – разницы никакой. По официальным данным, в Израиле переболело около 4% населения. Значит, в реальности – приближается к 10%. Таким образом, осталось всего ничего – привить чуть больше, чем каждого второго, и жить станет лучше, жить станет веселее.

Впрочем, задача не выглядит столь уж невыполнимой – уже сейчас общее количество привитых перевалило за полтора миллиона, а ежедневно прививается свыше 120 тысяч. И без калькулятора понятно, что за месяц-другой вопрос можно решить. И сколько бы мы ни ругали наш Минздрав, но такой интенсивности вакцинации на душу населения нет нигде в мире. И вряд ли ситуацию испортят ковид-диссиденты и борцы с вакцинациями, которых в реальном мире намного меньше, чем в социальных сетях. У нас в больнице, к примеру, отказавшихся от прививки – 0 (прописью – ноль).

Есть, конечно, и ещё один слой в этом пироге: а как же с мутациями? Вирус же способен мутировать, изменяться, эволюционировать – что он сейчас уже успешно показывает в Великобритании. Если вирус мутирует, не пойдет ли вакцинирование насмарку? Настоящий ответ на это, конечно, сможет дать только жизнь. Но «Пфайзер» сообщает, что вакцина испытана уже по отношению к 20 мутациям вируса и нет никаких особых оснований считать, что английская мутация окажется страшнее предыдущих. Кроме того, эволюция, как правило, подталкивает вирусы к большей заразности, но меньшей смертельности – с точки зрения вируса именно эта стратегия приводит его к наибольшему размножению. Так что вирус тут в какой-то степени «за нас».

Ну что же, доктор, спросит читатель, к лету вернёмся к прежней жизни? А вот этого, извините, никто вам не обещал. Ни как врач, ни как человек религиозный я не могу поверить в точное возобновление прежней жизни – ни через полгода, ни через несколько лет. Как врач, я понимаю, что даже если пандемия в целом прекратится, её локальные и даже глобальные вспышки будут продолжаться ещё очень долго.

Можно надеяться, что эволюция превратит в конце концов COVID-19 в подобие остальных коронавирусов, которые в основном вызывают «простуду», но займет ли это год или целое столетие – никто не может сказать. Вероятно, будет создана система адаптации прививок к мутациям, и я подозреваю, что прививаться нам придётся раз в год или что-то вроде того.

Безусловно, психологическая травма человечества не пройдет бесследно, и какие-то привычки – скажем, остерегаться толпы и в каждом видеть разносчика вируса – могут остаться надолго. Забавно, что больничные эпидемиологи годами пытались вколотить в нас нормы гигиены – а вирус мигом сделал то, чего не могли поколения врачей.

К слову, вирусология и вообще инфекционная часть медицины наконец получат изрядное вливание – как финансовое, так и в плане притока молодых и способных кадров. И это один из хороших итогов эпидемии, поскольку в последние полвека кардиология с онкологией захватили непропорционально большой «кусок пирога». Не говоря уж о том, что человечество в целом тратило на какой-нибудь футбол – я уж не говорю о военных расходах – намного больше, чем на вирусологию, и вполне стоит этот перекос исправить. Хотя бы потому, что без хорошей вирусологии, как оказалось, даже футболу кранты!

Но как религиозный человек, я не могу довольствоваться лишь этой линией рассуждений. Великие средневековые схоласты учили нас искать у каждого явления два вида причин – causa efficiens (почему они произошли) и causa finalis (зачем они произошли). И в поисках ответа на вопрос «зачем» религиозное сознание не позволяет мне принять предположения, что десятки миллионов переболели и миллионы умерли только ради того, чтобы научить нас мыть руки и вкладывать деньги в вирусологию.

Провидение имело в виду что-то куда более интересное, и это что-то только начинает просвечивать. Мы обнаружили, что в значительной степени можно работать и учиться, не выходя из дома – но, с другой стороны, изголодались по человеческому общению с близкими и родными. Мы научились избегать прикосновений чужих людей – но тем больше жаждем прикосновений от не-чужих. Люди стали куда больше ценить каждый кусочек природы, на который можно выйти погулять, встретив желательно как можно меньше собратьев по разуму. А затрудненность международных путешествий заставляет многих из нас получше узнать собственную страну. Да что там страну – ближайшие окрестности! Как мы освоили Иудейскую пустыню за два прошлых локдауна – любо-дорого! А ещё укрепилось понимание, насколько пожилые люди хрупки и беззащитны, и дело молодых – их беречь.

Внимательный взгляд может найти еще немало таких положительных изменений в человечестве. И нет, я не хочу, чтобы вакцины победили заодно с пандемией и эти ростки будущего: если по итогу жизнь в 2022 году не будет отличаться от жизни в 2019-м, то принесенные человечеством жертвы окажутся напрасными. Но я верю, что так не будет.