Два еврея и антисемит неделю решали в русском эфире, было ли в Москве гетто и когда. Фактов приводили мало, ругались много – из спора победителем не вышел ни Кашин, ни Соловьёв, ни Лазерсон.

Все началось с того, что профессиональная феминистка Лиза Лазерсон очень неосторожно сформулировала свою мысль в эфире радиостанции «Эхо Москвы». Рассуждая о непростой жизни советских евреев, она сказала: «Советские евреи, во-первых, в огромном количестве не могли жить в Москве, как ты знаешь. Просто мой папа – достаточно пожилой человек. Дядья не могли жить в Москве. Если могли, то жили в гетто».

Ни один здравомыслящий человек не будет спорить с тем, что в СССР царил государственный антисемитизм. Однако квот на проживание в Москве – тем более в определенном, строго оговоренном районе – никто, конечно же, не вводил. Вот почему её оппонент – журналист Олег Кашин – вроде как обоснованно тут же взвился: «Какое еврейское гетто? Не было в Москве еврейского гетто». Но когда Лазерсон свернула уже на верную тропу, приводя подтвержденные исторические факты, что «на месте “Зарядья” был огромный еврейский райончик», Кашин продолжил упорствовать: «Не было в Москве еврейского квартала никогда!» И тут, конечно, уже был стопроцентно неправ.

Перца, как обычно, добавил Владимир Соловьев, который предпочел проехаться на ошибке Лазерсон, вопрошая: «Где нашли эту феноменальную дуру?! В Советском Союзе было в Москве еврейское гетто?!» К ошибке Кашина он, впрочем, так и не перешёл, в итоге от всего этого конфликта у слушателей «Эха Москвы» и зрителей Владимира Соловьева могло остаться ощущение, что и российские, и советские евреи ни в чем ограничений не знали.

Что было на деле? В 1791 году Екатерина Вторая определила «черту оседлости» – перечень западных губерний Российской империи, в которых евреям разрешали жить постоянно. Выезжать оттуда можно было временно и далеко не всем. Правда, свободное перемещение по стране ограничивалось тогда для многих – в том числе для башкир, калмыков и других национальных меньшинств. Не говорим совсем, конечно, о крепостных крестьянах. В Москву из черты оседлости изначально можно было ездить – на время – только еврейским купцам по специальным разрешениям. Те были заинтересованы в близости к торговым рядам у Кремля, а потому останавливались в закоулках Зарядья. Имя этому месту потому и дали, что оно располагалось «за торговыми рядами».

Впрочем, вскоре всем желающим поторговать в Москве евреям и в самом деле наказали жить только в Зарядье – мало того, их пребывание ограничили даже не районом, а всего-навсего одним домом! В 1826 году московский генерал-губернатор князь Голицын постановил, что еврейские купцы могут жить в столице не более трех месяцев – строго без жен и детей – и исключительно в Глебовском подворье. Это был старый двухэтажный дом. Его бывший владелец, статский советник Дмитрий Глебов, перед смертью завещал дом городской управе с одним условием: все доходы должны идти на благотворительность, в том числе на содержание глазной больницы. Завещание соблюдали с особым рвением: как только у Глебовского подворья появилось монопольное право на размещение в своих «хоромах» евреев, цены там взлетели до небес. Платить втридорога евреям в Москве нужно было не только за комнаты, но и за все товары. За этим строго следили – как и за любым передвижением. Делать было нечего – такова была цена за несколько месяцев в столице.

Однако еще раз: это жесткое ограничение регулировало временный приезд евреев в Москву на фоне «черты оседлости». Очень грубое сравнение для понимания ситуации: туристы приезжают в столицу Северной Кореи, где их селят почти всегда в один-единственный отель – и всю дорогу они там под строгим надзором. Можно ли считать это временным гетто? Нет, тут больше вопросов к Северной Корее вообще, чем конкретно к правилам проживания туристов в Пхеньяне. Точно так же больше вопросов к «черте оседлости», но и ее называть гетто нельзя, хотя евреям разрешали жить только там.

Что касается Зарядья, то вскоре там жили уже не только еврейские купцы. В 1827 году евреям разрешили служить в армии, и это стало лазейкой, которая помогала выбираться за «черту оседлости». Отслужив, можно было оставаться с семьями и в Москве. Селиться предпочитали поближе к своим – в Зарядье. Ну, а 16 марта 1859 года Александр II упразднил ограничения «черты оседлости» для купцов первой гильдии. Потом к ним добавились лица с высшим образованием, врачи, выпускники Петербургского технологического института. В итоге в Зарядье стали появляться еврейские мастерские, врачебные кабинеты, аптеки. В 1889 году даже стали строить по соседству синагогу. Однако торжественного открытия так и не состоялось – прямо накануне Песаха в 1891 году в газетах вышел царский указ: «Воспретить евреям – механикам, винокурам, пивоварам и вообще мастерам и ремесленникам переселяться из черты еврейской оседлости, а равно переходить из других местностей империи в Москву». Всех, кто уже жил в столице, стали выселять. За последующие два года своих домов лишились, по разным оценкам, от 20 до 30 тысяч евреев.

Лазерсон и Кашин посвятили Зарядью еще один эфир. Феминистка по-прежнему настаивала на формулировке «московское гетто», Кашин же парировал антисемитскими предсказаниями: «Вот мы с тобой спорим, было ли в Москве еврейское гетто. О’кей, было, не было – будет. Давай так договоримся».