«А ты не родственник Михаила Боярского?» – этот вопрос я слышу с детского сада. Его задавали учителя в школе, врачи в поликлинике и милиционеры на улице. Задают его по сей день. И пока это происходит, любимый артист может быть уверен – страна о нём не забыла.

Нет, я не родственник, но за годы Михаил Боярский стал мне фактически дядей. Лет до шестнадцати я с привычной обречённостью отвечал: «Нет, мы просто однофамильцы». Но однажды мне это надоело. Тогда я был на первом курсе института. Перебежал Ленинский проспект на красный свет прямо гаишнику в объятия. Тот уже было собрался выписать штраф – кажется, три рубля. Но не преминул задать традиционный вопрос: «Вы случайно не родственник?» Помню, во мне вдруг что-то переключилось, и я ответил: «Племянник». Гаишник посмотрел с интересом. А потом заметил: «А ведь похож!» И убрав назад в карман уже приготовленную квитанцию, отпустил меня без штрафа.

Это было больше 30 лет назад. И с тех пор я часто становлюсь «племянником». Иногда прокатывает, иногда нет. Меня уже не пешехода, а автомобилиста не раз с миром отпускали гаишники. А однажды попав в театр с билетом на откидное место, был мигом пересажен в директорскую ложу. Про родство, впрочем, в тот раз даже не уточняли: видимо, действительно похож.

Много лет назад по работе мне необходимо было связаться с известным режиссером. Кажется, Дмитрием Астраханом. Мне добыли его мобильный номер. На той стороне почему-то ответила женщина. Возможно, жена. Сообщила, что режиссер очень занят, но уточнила, кто спрашивает. «Боярский», – честно представился я. И услышал, как она кричит: «Дим, с Боярским поговоришь?» А дальше его ответ откуда-то из недр студии: «С Боярским? Да, давай».

Особенно было весело, когда в ИД «КоммерсантЪ» я работал в паре с фотографом Александром Петросяном. «К вам едут снимать Боярский и Петросян», – после этой фразы обычно начинался хохот. А бывало, что только завидев меня, случайные встречные начинали напевать: «Пора-пора-порадуемся…»

Зато в детстве, играя во дворе с мальчишками в мушкетеров, главную роль я получал почти автоматом. Но надо признать, что ни в детстве, ни потом именно д’Артаньяном меня никто никогда не называл. И вдруг в 2023 году на репортаже в провинциальном городе один из героев материала протягивает руку и приветствует меня:
– Д’Артаньян!
– Ну да, не без этого… – морщусь я.
– Вы не поняли, это я д’Артаньян, – улыбается собеседник.
– Тоже Боярский? – не очень понимаю я.
– Нет, это вы – Боярский. А я – д’Артаньян! – уверенно утверждает он.

Человек к шестидесяти годам. Вряд ли городской сумасшедший – всё-таки работает в приличном месте. Но говорит без тени шутки.
– Вы француз? – спрашиваю я, оценивая его немаленький гасконский нос.
– Не француз, а еврей. И д’Артаньян – не фамилия, а имя.

Почему его романтичного папу в 1964 году так переклинило, что он записал сына Дартаньяном (именно так, без апострофа), внятных объяснений нет. Но факт, что в метриках он был записан как Дартаньян Израилевич Альтшуллер. Хотя мама хотела назвать его просто Сашей. Собственно, так его в жизни и называли – сначала дома, потом в школе.
– Ну, как вы себе представляете иначе? «Дартаньян, иди к доске»? – усмехался он.

Из института его забрали в армию. «Француз, что ли?» – пошутил в первый же день замполит. Дартаньян ответил, что только «по папе». «А в личном деле написано, что еврей», – вполне серьёзно недоумевал замполит. «Всё верно – французский еврей», – ответил вчерашний студент. А замполит призадумался и на всякий случай отправил «сына иностранца» подальше от секретной техники – в вещевую каптёрку. Дальше в армии его называли только по фамилии. И даже невеста узнала об истинном имени жениха только в ЗАГСе, когда подавали заявление. Оказалось, выходит замуж за Дартаньяна.

А напоследок он со мной совсем разоткровенничался.
– Больше пятидесяти лет прожил Сашей, а в последние годы решил, что буду представляться и жить Дартаньяном, – сказал он, потом подмигнул и добавил: – Людям нужен д’Артаньян. Вы-то должны это понимать.