Дело было на излёте советской власти. Нас – студентов-первокурсников технического вуза, ещё даже не приступивших к учёбе – отправили в сентябре на картошку. Знакомиться друг с другом мы начали в автобусах. А продолжили в совхозном бараке, куда нас расселили по комнатам.

В моей комнате было семь человек. Как оказалось, шестеро, включая меня, были из одной группы, а седьмой – с того же промыслового факультета, но с другой специальности. Вечером первого же дня пьём купленный в соседней деревне самогон, закусываем привезёнными консервами, играем в буру и сикку. Естественно, травим анекдоты. И вдруг этот парень из другой группы, Лёха Зайцев, говорит: «Сейчас расскажу анекдот про евреев. Среди нас ведь евреев нет?»

Повисла пауза. Лично я продолжил напряжённо вглядываться в карты. И остальные поступили так же. Иначе просто невозможно было бы сдержать смех. Попадание было стопроцентное – все шестеро были евреями за исключением самого Лёхи. «Да мы все!» – наконец ответил Макс с такой шутливой интонацией, что Лёха удовлетворённо кивнул и продолжил рассказывать анекдот. Тот оказался хотя и дешёвым, но не антисемитским. Мы даже вяло посмеялись.

Как мы узнавали в те времена друг друга? «Приветствую всех. Меня зовут Боря. И я – еврей!» А дальше аплодисменты и представление следующего. Нет, разумеется, ничего подобного клубу анонимных алкоголиков у нас не было. Однако, едва познакомившись, мы по каким-то косвенным признакам друг друга вычисляли. По фамилиям, отчествам и упоминаниям общих знакомых. Да просто по глазам. И вот так случилось, что в мою группу поступили евреи, которых не взяли на мехмат. Причём все как на подбор москвичи.

Но большинство ребят из других групп факультета были с Урала и из Сибири. Вот и этот Лёха Зайцев приехал из городка, первую часть названия которого я не запомнил, а вторая, через дефис, была «Заполярный». Место, как теперь говорят, депрессивное. Холода, ветра и полярная ночь. «А на День десантника мы ходим на рынок бить хачиков, – делился Лёха с нами тёплыми воспоминаниями о жизни в родных местах. – И я однажды ходил. С бывшим сержантом из соседнего дома. Мне там голову проломили, сержант меня вынес».

На наше недоумение, зачем их вообще бить, Лёха отвечал незатейливо: «А чего они нам фрукты втридорога продают?» А на наше замечание, что никто, кроме них, черешню в его Заполярный вообще не повезёт, он крепко призадумался, зачесав затылок.

В целом человек он был незлой и неглупый. Просто развит был в соответствии с географией. И если «хачиков» он ещё видел у себя на рынке, то про «жидов» только слышал. От тех же старших товарищей, с которыми ходил громить рынок. О том, что евреи всё захватили и повсюду проникли. При этом, повторюсь, евреев в жизни он прежде никогда не видел. А если бы и увидел, то не факт, что догадался бы. Вот так у него и вышло с нами. Тем более что имена у нас у всех были самые обычные – Саши, Максимы, Виталики. Да и фамилии не столь однозначные: Боярский, Басин, Резников. Это мы подобные фамилии сходу считываем, но откуда парню из-за полярного круга такие моменты знать?

Однако с лёгкой руки Лёхи Зайцева тема евреев в нашей компании была открыта. Мы начали сыпать анекдотами про Рабиновича. А Шурик Резников так увлёкся, что заговорил с псевдоодесским акцентом – тогда это ещё не выглядело избито-пошлым. За ним подхватили и все остальные. Во дворе или в школе ни у кого не было еврейской среды – а тут такой кагал собрался! Лёха Зайцев в эту необычную «игру в евреев» включился с удовольствием. «Таки и что вы имеете мне сказать?» – произносил он уже через неделю не хуже Зиновия Гердта в роли Паниковского.

Конечно, ему и в голову не приходило, что его товарищи, одетые в телогрейки и кирзачи и матерящиеся не хуже любого прораба – евреи. Причем из гораздо более бедных семей, чем он сам: его родители на Севере получали больше наших, московских инженеров.

На картошке мы прожили четыре недели. За это время Лёха прошёл полный курс образования начинающего еврея. И вот уже перед самым отъездом мы всемером пошли в гости к «экономистам» – студентам экономического факультета, которых разместили в соседней деревне. В те годы – накануне распада СССР – факультет экономики считался блатным, и дальновидная номенклатура средней руки пихала на него своих детей. Всем своим видом они демонстрировали принадлежность к другому сословию.

– А ведь на первый взгляд и не догадаешься, – вдруг заметил на обратном пути Лёха.
Поймав на себе вопросительные взгляды, он пояснил:
– Чувствуется, что евреи. Выглядят совсем не так, как мы!
Шестеро остальных засмеялись. Это было вдвойне смешно, так как среди «экономистов» евреев не было!
– Что значит «не так, как мы»? А мы тогда кто? – спросил его Макс, а мы, понимая, что он ему сейчас всё расскажет, уже не выдержали и начали от хохота падать прямо в сентябрьскую грязь – благо, телогрейки было не жаль.
– То есть? – всё ещё не понимал подвоха Лёха.
– Ну, мы тут как бы вроде евреи. Ты ж сам спросил в первый день! И я тебе сказал!

До Лёхи далеко не сразу дошло, что игра в евреев, я дико извиняюсь, таки по-настоящему. Но когда понял, тоже начал хохотать. А прожитые с нами четыре недели даром ему не прошли: глупые анекдоты и антисемитский бред он больше не рассказывал, отличал цимес от тухоса и знал, куда послать назвавшего его поцем.

Последующие пять лет мы с Лёхой общались хоть и редко – он всё-таки был на другой специальности, – но всегда как со своим, не стесняясь. Сейчас он большой начальник где-то в Западной Сибири. С учёной степенью и кучей иных регалий, к которым до сих пор по случаю прибавляет и полученное тогда после картошки звание «почётного еврея Заполярья».