Лев на рельсах

Был когда-то такой проект — «Иерусалимские львы». Художникам выдавали упитанных гипсовых львов в натуральную величину, которых можно было разрисовывать по своему разумению. И вот один художник сделал льва «Иерусалимский трамвай». Он проложил подо львом рельсы, приделал к лапам бедного животного колеса, а в животе у него прорубил окна, из которых выглядывали веселые и вовсе не разжеванные пассажиры. Ничего более прекрасного и безумного мне не доводилось видеть, а между тем следовало бы догадаться, что это был первый звоночек. Это несуществующий трамвай возвещал о своем приближении, а заодно и о начале новой эпохи — иерусалимского трамвайного абсурда. 

Вначале это были канавы. Ими был изрезан весь центр города. Пешеходы уже так привыкли перескакивать с кочки на кочку, что, когда на месте траншей появились наконец-то ровно выстеленные пути, в них никто не поверил. Люди теснились на тротуарах, но идти по этой пока еще пустой дороге без рельсов никто не решался. Иерусалимцы походили на суеверных детей, переступающих через трещины на асфальте. То ли стеснялись, то ли боялись этого неизвестного трамвая. А ну как напрыгнет неизвестно откуда?

Я помню, каково было пересечь пути в первый раз. Казалось, что пробегаешь по сцене перед самым началом спектакля.

И спектакль начался. Вот у светофора дожидается зеленого группа пешеходов. Они могли бы перейти и на красный, трамвая вроде пока нет, но не решаются, терпеливо ждут, в то время как мимо них, прямо по путям, идут веселые компании точно таких же пешеходов, фланируют дамы с собачками, проносятся скейтбордисты. Видимо, действует какое-то странное дорожное правило, согласно которому трамвай опасен только для тех, кто движется поперек дороги. Иначе как объяснить то, что полиция, обычно охотно штрафующая пешеходов, совсем не обращает внимания на нарушителей?

— Это глупо, — говорю я подруге-израильтянке. — Трамвай — он, конечно, сильно не разгоняется и дилинькает нежно, как кукла-неваляшка, но все-таки им можно убить. В одной из главных русских книг, например, трамвай отрезает человеку голову.

Подруга обрадовалась:

— А! Ну как же, знаю, знаю эту книгу! «Анна Каренина»!

Я даже кофе не пролила. (Хладнокровие и выдержка — первое дело, когда обмениваешься вечными ценностями.)

— Видишь ли, — говорю вежливо, — пока мы с тобой не проясним разницу между трамваем и поездом, культурная пропасть между нами останется разверcтой.

Стали прояснять, и оказалось, что в иврите-то и нет слова «трамвай». Если переводить дословно, получается «легкий поезд».

Поезд? Все-таки нет. Движется трамвай медленно, даже как-то неохотно. Я помню, как мы увидели его впервые: он тогда едва полз, взбирался на пологую горку. По обе стороны от него шла небольшая толпа с неожиданным, одинаковым у всех выражением нежности на лицах. Наконец он одолел-таки подъем и остановился. Толпа зааплодировала. Трамвай был похож на циркового слона, которого водят по улицам.

Слон, ослик или огромная серая рыба, тренькающая, как гусли слегка рехнувшегося, но безмятежного Садко, — кем бы он ни казался, трамвай, безусловно, еще одно еврейское животное, смиренное, придурковатое и горячо любимое, и потому тяжело видеть, как его обижают. Маршрут трамвая проходит на границе с Восточным Иерусалимом и дальше, через арабский район Шуафат, жители которого прошлым летом, в самом начале войны, разрушили пути и разломали остановки. Через пару месяцев все было восстановлено, но вот опять: вандализм, камни в окна. Нелепо сетовать на это, в то время как в бесконечной череде крупных и мелких терактов гибнут и страдают люди, но мне больно за каждую вмятину, за каждое разбитое окно.

Трамвай теперь часто просто не доезжает до проблемного участка. Но пока маршрут не отменен, существует выбор. Можно продолжать там ездить, потому что такая уж жизнь в Иерусалиме: на том месте, где раньше проходила линия огня, теперь безмятежный спальный район, и наоборот. А можно выбрать другой путь и объехать проблему на автобусе.

Похоже, у нас есть еще место для маневра и время на уютный трамвайный абсурд. Ведь вагоны все еще новые и пахнут обивкой, резиной и счастьем, и все еще удается делать вид, что Иерусалим — обычный современный город, а Шуафат — обычный спальный район. И можно самозабвенно ругать трамвай, понукать его, подсыпать овса, хлопать по гладкому серому боку и втайне ожидать, что он в ответ заговорит на идиш.