Персидский Холокост

Красивое и совсем не страшное кино о Холокосте снял русский еврей в Голливуде Вадим Перельман. Его «Уроки фарси» – об узнике концлагеря, который выдумывает несуществующий персидский язык, чтобы остаться в живых.

Идущий сейчас в российском прокате фильм «Уроки фарси» официально считается совместным проектом Белоруссии, России и Германии. Но белорусы очень хотели считать фильм больше своим – в кои-то веки большое кино с вполне голливудской картинкой – и даже отправили его от своего имени на «Оскар». Однако американская киноакадемия посчитала, что тот факт, что съемки велись по большей части в Белоруссии и в них участвовал «Беларусьфильм», еще ничего не значит. «Авторы фильма не смогли доказать, что большая часть команды проекта – белорусская», – заявили в киноакадемии и сняли фильм с отбора.

Большая часть команды проекта, на самом деле, российская, а если быть еще точнее – российско-еврейская. Хотя некоторых из этих российских евреев уже давно разметало по всему миру – причем с большим успехом. Так, режиссер фильма Вадим Перельман уже лет 30 живет в Лос-Анджелесе. В 2003 году ему даже удалось красиво заявить о себе – на деньги Стивена Спилберга он снял тогда дебютный фильм «Дом из песка и тумана». Картина еле-еле окупила себя, зато была выдвинута на «Оскар» аж в трех номинациях. Потом был второй фильм Перельмана «Вся жизнь перед глазами» – его успех в прокате не смогла обеспечить даже Ума Турман в главной роли: сборы окупили чуть больше половины затрат.

Перельман тогда, видно, расстроился и плюнул на Голливуд – ушел снимать российские фильмы и сериалы: «Елки-5», «Пепел», «Измены». Возможно, экономические реалии российского кинорынка привлекательнее: тратить можно меньше, а получать больше. Хотя верится с трудом. Как бы то ни было, «Уроки фарси» – можно сказать, возвращение Перельмана в «большое кино». И оно вышло пусть и не триумфальным, но на твердую четверку. Впрочем, отмежеваться от Голливуда Перельман постарался и здесь – ушел от английского, большая часть разговора в картине – на немецком.

Идею для фильма ему подбросил живущий в Берлине сценарист Илья Цофин. У того не шла из головы история, которую он прочитал в 15 лет в каком-то советском журнале: как узник концлагеря, пытаясь избежать смерти, назвался учителем персидского языка, так как знал, что один из надзирателей хочет уехать после войны в Персию. В итоге он придумал новый, несуществующий язык, обучил ему своего палача – и остался в живых. Когда стало ясно, что сюжет отлично ложится под кино, Цофин решил все-таки найти публикацию – оказалось, что это был не пересказ реального случая, а рассказ «Изобретение языка» вполне себе популярного немецкого драматурга Вольфганга Кольхаазе. Цофин взял его за основу, но многое все же изменил. И, к сожалению, нельзя с уверенностью сказать, что это пошло истории на пользу.

В фильме главный герой, бельгийский еврей Жиль, которого сыграл аргентинец Нуаэль Перес Бискаярт, известный по французскому фильму «120 ударов в минуту», с первых же минут начинает доказывать, что никакой он не еврей, а перс. Идея приходит ему в голову случайно – за несколько минут до этого, трясясь в машине вместе с другими арестованными евреями, он меняет последний бутерброд на красивую старинную книгу, написанную на фарси. На форзаце дарственная подпись: «Тебе, Реза, от отца» – ее Жилю переводит владелец книги, которому она досталась от хозяина дома, в котором он работал. Когда через несколько минут всех арестованных евреев выстраивают в шеренгу и начинают расстреливать, Жиль делает вид, что убит, но немец замечает его плохую игру. Тогда Жиль и кричит, что никакой он не еврей, а перс, и тычет книгой как единственным доказательством. На удивление, это работает – оказывается, что один из немецких офицеров ближайшего концлагеря уже давно пообещал десять банок тушенки тому солдату, который найдет для него перса.

Этот офицер – шеф-повар Клаус Кох, которого сыграл немец Ларс Айдингер, знакомый нам по роли Николая II в фильме «Матильда». В его обязанностях – заведовать кухней, а еще вести регистр заключенных. У Коха есть мечта – уехать после войны в Тегеран и открыть там немецкий ресторан.
– Но персы не едят свинину, – осторожно замечает Жиль, который теперь будет отзываться только на имя Реза.
– Я и без свинины смогу, – уверен Кох.

Поначалу он не верит, что Реза – перс, но проверить это никак нельзя: мусульмане тоже делают обрезание. И это отличный удар по абсурдной несостоятельности немецкой теории о расовом превосходстве с первых же минут фильма. С точки зрения языка Реза держится бодро: говорит, что умеет только разговаривать, но не умеет читать и писать. А когда Кох спрашивает его, как на фарси будет то или иное, быстро выдумывает слова на ходу. Кох тщательно фиксирует каждое слово, но выдать карандаши и бумагу Резе отказывается. Уже в бараке Реза отчаянно пытается запомнить сам все те слова, что он выдумал – ошибка может стоить ему жизни. Когда кто-то из заключенных спрашивает, что он постоянно шепчет, Реза отвечает, что так он молится.

Вообще, попытка выдать себя за перса резко отдаляет главного героя от всех остальных узников в концлагере. По сути, она делает его молчаливым наблюдателем разворачивающейся перед ним трагедии. На его робу не нашивают желтую звезду, а пока все трудятся на каменоломне, Реза чистит картошку на кухне. Ни с кем из соседей по бараку он не общается, никому не помогает – лишь в самом конце фильма он проявит сочувствие к двум итальянским братьям-евреям. Периодически он видит, как людей вывозят из концлагеря целыми машинами. На их место приводят новых, Реза же просто продолжает бороться только за свою жизнь. В конце фильма он скажет русским, освободившим концлагерь, что мимо него прошло порядка 25–30 тысяч человек.

Вот в этом как раз одно из главных отличий фильма от книги. И не самое удачное. В книге главный герой не отрекается от себя, его действия не несут на себе и тени предательства. Кроме того, как физик, он тщательно подходит к изобретению нового языка, выстраивая цельную логическую систему. В фильме же лингвистический аспект создания нового языка вообще не рассматривается – Реза выдает Коху потоки существительных, но никогда не объясняет ничего про грамматику. Каким образом Кох в итоге начинает строить полноценные предложения – непонятно. И это при том, что создатели фильма уверяют, что язык для них разработал специально приглашенный лингвист.

Впрочем, одну по-настоящему красивую идею в несуществующий язык создатели фильма заложили. В какой-то момент главный герой чувствует, что воображение его подводит – он не может так быстро придумывать новые слова, да еще потом их и запоминать. И тут взгляд его падает на регистр заключенных, который Кох поручил заполнять ему, когда увидел его потрясающий почерк. С этого момента большинство слов на квазифарси – это вариации еврейских имен и фамилий узников концлагеря. Так не только главный герой чтит память людей, по большей части погибших – в конце фильма он сможет назвать фамилии 2840 заключенных, чем очень поможет освободителям, обнаружившим, что, покидая лагерь, нацисты сожгли все документы. Он еще и заставляет нациста постоянно повторять имена его жертв – Кох ложится и засыпает, шепча еврейские имена в полной уверенности, что это красивые персидские слова.

Однако довольно быстро выясняется, что Кох – явно не самый преданный делу национал-социалистической партии человек. Он просто выбрал плыть по течению – в отличие от его брата, который после прихода к власти нацистов в Германии сбежал в Тегеран. Именно поэтому Кох мечтает открыть ресторан в столице Персии. Все это выясняется, когда Кох и Реза уже могут поддержать какой-то диалог на фарси. И в этом вторая прелесть введения несуществующего языка в сюжет фильма. Если на немецком нацистский офицер не может позволить себе откровенничать с заключенным, то на фарси он открывается ему. Рассказывает про тяжелое голодное детство, убеждает себя, что не убийца.
– Да, вы просто кормите убийц, – вполне дерзко отвечает ему Реза.

В общем, этот фильм – скорее, неспешный психологический диалог между двумя главными героями, играют которых отличные актеры. Но это мало похоже на драму о Холокосте – страдания других узников показаны отрывочно, трупы на телегах снимает исключительно дальняя камера. Кстати, все планы от оператора Владислава Опельянца – очень красивые. Как и музыка, которую для фильма писали композиторы Евгений и Саша Гальперины, родившиеся в Челябинске, но сейчас живущие в Париже и работающие с самыми именитыми режиссерами. Но все-таки мир твой этот фильм не переворачивает: ни слез в процессе, ни катарсиса, ни переосмысления трагедии. Хотя режиссер картины во всех интервью настойчиво твердит, что так, как он, о Холокосте не снимал еще никто.