Закроется ли для Израиля окно в Европу?

Пронзая облака, самолёт огромной птицей спускается всё ниже и ниже над родными полями, пока совсем не касается земли. Внизу восторженный народ замер в ожидании. Наконец, дверца откидывается и появляется «он». Словно ангел, словно христианский «мессия», возвратившийся после долгого отсутствия. Классическая музыка неожиданно сменяется звуками «Авиамарша» Ю. Хайта, помните:

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор,

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца — пламенный мотор».

Впрочем — без слов, играет одна музыка. Слова, кажется, и не нужны огромной, но прекрасно организованной группе молодёжи, которая заполнила всю округу, чтобы отметить спортивными состязаниями свой слёт и приезд Вождя, завершив его идеально организованным «общим построением». На трибуне, если вы ещё не догадались, — сам Вождь…

Описанное — не советская хроника 30-х годов, а кадры из знаменитого фильма Лени Рифеншталь «Триумф воли» (Triumph des Willens, 1935), за который она в своё время получила серию призов на парижском фестивале искусств. После войны Лени пришлось (чего только в жизни не бывает) отсидеть по обвинению в сотрудничестве с нацистами, хотя, если учесть её роль в создании соответствующей «парадигмы», неизвестно ещё, кого в данном случае правильнее назвать «сотрудничающим», а кого вдохновителем. Впрочем, выйдя из заключения и не имея возможности снимать столь идейно-насыщенные киноленты, Лени с успехом нашла другую «нишу» для своего самовыражения, став одним из самых почитаемых фотографов Запада. Но это не всё: её старые киноленты становятся основой преподавания режиссуры как на Западе, так и в Израиле, где автор этих строк их, собственно, и сумел посмотреть. Девиз престарелой «прабабушки» европейского кинематографии и художественного фото, а ей в этом году исполнилось ровно 100 лет, — «превратить эстетику человеческого тела в объект религиозного поклонения» — реализован с избытком в молодёжном культе «суперхитов» и «супермоделей».

Можно было бы и ограничиться обсуждением вопроса о стиле «тоталитарного искусства», приведя параллели c фильмами Эйзенштейна, Гриффита ("Рождение нации") и проанализировав их на наличие общих элементов, если бы не одно «но»: совсем недавно именно Лени Рифеншталь в Германии предъявлен судебный иск по поводу отрицания ею геноцида (в данном случае — цыган). История, как мы можем судить, такова: Лени в 1932 году, ещё до того, как сама стала кинорежиссёром, снялась в романтической мелодраме «Голубой Свет» ("Das blaue Licht"). Её партнёрами в этом фильме (сюжет которого развивался в Испании) были актёры-цыгане, впоследствии попавшие в концлагеря вместе с евреями. И теперь престарелая Лени, видимо, слишком распустила язык, убеждая публику в счастливом конце её бывших коллег. Итак, одна из живых символов западного киноискусства, законодательница довоенной парижской моды, автор «Триумфа воли» и самого известного фашистского блокбастера «День свободы — наши вооруженные силы», из-за неразберихи в немецком законодательстве теперь имеет теоретический шанс угодить в тюрьму. Как должен чувствовать себя простой бюргер, который собственно и оплачивает «европейский интеграционный процесс», в то время, когда кумир европейского визуального искусства, основы современной западной цивилизации, находится под угрозой заточения?

Предыдущая попытка объединения Европы, инициатором которой выступила Гитлер (политическое объединение) и Лени Рифеншталь (культурно-эстетическое), как многие считают, оказалась неудачной, по крайней мере, в плане политическом. Нынешняя попытка выглядит, как имеющая гораздо большее серьёзные шансы на успех. Впрочем, настоящий процесс европейской интеграции, как и тогда, обеспечивается усилиями всё того же германо-латинского «цивилизационного ядра». Отличие только в том, что если тогда это был союз Германии и Италии, то теперь локомотивом европейского объединения служит Франко-Германская «ось». Есть, впрочем, и «общее место»: это личие нпрепятствий, которые приходится преодолевать. Если на пути предыдущей попытки объединения европейской цивилизации стояла Испания, потом Чехословакия, а затем Польша с Советским Союзом, то нынешнему процессу европейского объединения мешала Югославия, теперь – проблема Калининграда и, по странному совпадению, Израиль…

Похоже, что на этот раз Европа всё более раздражена даже не политикой Израиля, а самим фактом его существования и возникающими в связи с этим некоторыми проблемами в отношениях с его соседями. Геополитические компоненты раздражения можно легко объяснить тем значительным местом, которое занимают страны экономики стран арабского востока в балансе экономических отношений Европы в сравнении с Израилем, а также зависимостью Европы от арабской нефти. Этот аспект слишком изучен, чтобы о нём повторяться. Поэтому мы сосредоточимся на другой, не менее важной причине: Израиль служит живым напоминанием Европе о некоторых известных «издержках» объединения, которые случались в прошлом, вроде мировой войны и Катастрофы, но которые теперь как-то особенно неприятно вспоминать. Актуализируя почти угасшие реминисценции, заставляя выражать свою позицию именно там, где выражать её европейцам особенно не хотелось бы, Израиль за последнее время стал тем раздражителем, который настойчиво вгоняет европейское сознание в «когнитивный диссонанс».

Дело, однако, в том, что на вопрос об оправданности или неоправданности тех или иных действий Израиля, вызывающих теперь всё более резкую критику, невозможно судить без обращения к тому контексту, которым сопровождалось само создание этого государства. Контексту, который европейцам особенно неприятно вспоминать именно сейчас, когда снова, через 70 лет после фюрера, такою близкой кажется вековая цель идеологов единства европейской цивилизации. А контекст этот выражается в следующем: единственной альтернативой созданию еврейского государства, которую эта цивилизация смогла реально предложить евреям, стал Холокост. При всём при том, что критика многих действий Израиля вполне оправдана – а критиковать ведь можно, как за судорожные метания, опоздавшие на 30 лет, так и за прежнюю нерешительность в решении палестинской проблемы, — следует помнить, что идейный базис еврейское государство заимствовало именно у европейских отцов идеи национального государства (от которого теперь пытаются отказаться в Европе, как от устаревшего понятия, в пользу государства наднационального, фактически неоимперского, нового «рейха»). Поэтому теперь, после пяти десятилетий сближения с Европой, всё больше приходит сигналов о том, что Израиль рискует совершенно выпасть из «тамбура» стремительно маневрирующей европейской парадигмы, становясь непосильной для Европы идеологической обузой. Израильские интеллектуалы и бывшие послы, возвращающиеся из Европы, жалуются на то, что они чувствуют там всё большее отчуждение и потерю общности языка общения.

Впрочем, поскольку понимание собеседника в политической сфере слишком часто означает идентифицирование, хотя бы частичное, себя с его точкой зрения, правильнее говорить не о потере понимания, а о нежелании европейцев вспоминать этот старый и неоднозначный исторический комплекс: Европа и евреи. Поэтому, позволим себе предположить, что понятийный аппарат, необходимый для понимания израильской реальности, становятся чуждыми европейской мысли не только вследствие недоучёта обстоятельств происходящего на Ближнем Востоке событий, но и из-за нежелания их учитывать.

«Усилия» прежних объединителей Европы привели к тому, что от европейской «иудео-христианской» цивилизации остались лишь осколки: Европа, Израиль и между ними «комплекс вины». Теперь, усилиями нынешних объединителей Европы, и, чего уж греха таить, вследствие слишком «безудержной» эксплуатация комплекса европейской вины со стороны самих евреев, — Израиль рискует вообще быть вынесеным за пределы европейского «духовного поля». Старому комплексу вины перед евреями европейцы лихорадочно пытаются противопоставить комплексы вины перед другими народами: цыганами, албанцами, боснийскими мусульманами и прибалтами. Перед последними — из-за послевоенного жертвования делом их свободы в пользу взаимоотношений с Россией.

К тому же, в Европе наряду с парадигмой отношения к Израилю, как убежищу для евреев, переживших Катастрофу, начинает всё больше и больше распространяться и наратив арабо-палестинской борьбы за свои интересы. В таких условиях гораздо легче распространять точку зрения о том, что между Европой первой половины ХХ века и настоящей объединённой Европой отсутствует всякая параллель. Всё больше и больше европейцы начинают тяготиться напоминаниями о событиях 60-летней давности, и иногда кажется, что, если бы Израиль просто исчез с карты, это в значительной степени решило бы проблему отношения к нему в Европе.

Всё это приводит нас к неутешительному выводу, что о перспективах планируемого когда-то полного вхождения Израиля в Евросоюз можно на некоторое время забыть.