Бровь отечества

Необходимость писать газетные некрологи сильно истаптывает искренность – это знает каждый, кто пишет за деньги. Но в этот раз у меня личное, хотя умер Иосиф Давыдович Кобзон.

Каждую торжественную дату наша семья собиралась за столом под работающим чёрно-белым двухпрограммным «Славутичем», и всегда пел он. Голос государственных праздников папа называл «поющий парик» и «рисованные брови отечества», но поднимал рюмку: «Выпьем!» Мама умилялась его пению и, прикрыв глаза, гудела: «Я люб-лю-ю-у тебя, жи-и-и-з-нь». «И надеюсь, что это взаимно», – подхватывал папа. А я в какие-то там 12 лет любила группу «Ласковый май» и не умела ещё отличить парик от настоящих волос.

В лихие 90-е, общаясь с «плохими парнями», я удивлялась уважению, с которым они говорили о нём. Кобзон ведь тоже общался с такими парнями, и намного теснее, чем я. А когда среди друзей есть такие люди, приходится волей-неволей оправдываться перед благочестивой публикой, у которой, если хорошо покопаться, тоже грешки найдутся. И Кобзон был вынужден оправдываться, но на свой манер: «Я с мафией общаюсь так же, как с министрами», – показывая, что между ними не такая уж большая разница.

Да, он был за власть и пел для неё, но это уж точно личное дело каждого – для кого петь. Дружил с Юрием Лужковым, бывал в иные времена его полноценным тылом и не отказался от этой дружбы, когда Лужкова гнали с должности – приехал забирать его из здания мэрии после скандального указа об отставке.

Все кинулись вспоминать, как Кобзон после смерти Высоцкого пришел в кабинет директора Ваганьковского кладбища, достал из кармана пухлую пачку сторублевок и так добыл для почившей иконы место для захоронения. Эту версию Марины Влади сам Кобзон, впрочем, подтверждал не полностью. По словам Кобзона, он полез в карман за деньгами, но директор его остановил: «Я Высоцкого люблю не меньше вашего». За излишний надрыв в воспоминаниях Кобзон, кстати, раскритиковал Марину Влади. Однако спасенных им музыкантов, артистов и простых смертных – не счесть.

В 2015 году я лечилась от онкологии, и друзья собирали деньги на моё спасение. Спасибо вам, родные! Кобзона в то лето не впускали в Германию на операцию. Новость об этом я прочла в коридоре 62-й Московской больницы у кабинета химиотерапии. Другие пациенты тоже об этом слышали. Мы обсуждали и не понимали, как такое возможно. У онкобольных колоссальная взаимная поддержка – потому что мы все одной ногой уже в могиле. И я написала статью с рефреном, дескать, что ж вы, твари, делаете? Если вы так озабочены его связями, пустите в страну, дайте сходить к врачу, а потом вызывайте на допрос. Но как можно не пускать пациента к его врачу? Статья получилась шумной – особенно возмущались либерально настроенные друзья. А вскоре мне на благотворительный счёт пришла весьма крупная сумма, а в подписи были реквизиты и просьба – пересылать впредь все счета за лечение. Спасибо, Иосиф Давыдович! Именно так поступают хорошие «плохие парни», и я этого никогда не забуду!

Он умел спасать, быть верным и гнуть свою линию. Наверное, был в чем-то грешен, как и каждый из нас, мог заблуждаться и одобрять не те законы. Но мой папа, к примеру, был вообще сталинистом, но я же любила отца, несмотря на это. Значит, переживу, что по-человечески симпатичный мне Кобзон сам был полон противоречий.

Тем более что был в его жизни «Норд-Ост». И он рассказывал, как рванул туда, на Дубровку, только узнав о захвате заложников. И единственное, что успел – побриться перед выходом. В разговорах с террористами ему очень помог опыт общения с блатными – там ведь тоже всё на понятиях, уважении к иерархии и «корпоративных» законах чести. Он вывел маму, трёх девочек и молодого англичанина. А потом вернулся туда снова. Он был на Дубровке всё время, пока разворачивался этот кошмар, и входил к террористам четыре раза. И не оправдывал штурм в конце.

В пятнадцатую годовщину «Норд-Оста» среди горстки родственников погибших у театрального центра Кобзон был единственным представителем власти. Пришёл со своей внучкой, как приходил и раньше. Перед телекамерами выглядел расстроенным и растерянным. Говорил, что ему стыдно за депутатов и всех тех, кто забыл этот день.

Жаль, что больше он не придет. Главный еврей страны, который в синагоге всегда стоял как простой прихожанин.