Звонок для спасителя

1 сентября надо вспомнить, что учителя не только учили, но и спасали в войну своих учеников – укрывали в подвалах, прятали от облав и работали на партизан.

Супруги Ивановы до начала Великой Отечественной жили в деревне Косачёвка на Смоленщине. Оба работали учителями в местной школе, и среди их учеников было немало детей из еврейских семей. Ведь Косачёвка располагалась рядом с большим селом Петровичи – еврейским местечком с трёхвековой историей. В Петровичах, к примеру, родился знаменитый писатель-фантаст Айзек Азимов. Земляком Азимова был и выдающийся советский авиаконструктор Семён Лавочкин: его самолеты внесли серьезный вклад в победу над нацистами.

Когда началась война, Смоленщина была почти сразу захвачена нацистами. Немецкие войска вступили на её территорию уже в июле 1941 года. Оказавшись под оккупацией, Прокофий и Лидия Ивановы, на первый взгляд, вели ту же жизнь, что и односельчане. И продолжали учить детей. Никто и не подозревал, что скромные учителя работают в тесной спайке с партизанами.

Ивановы добывали для партизан нужные сведения о расположении частей вермахта в районе, а также передавали бойцам продукты и необходимые вещи. Родителям помогала младшая дочь Люся, а её старшая сестра – Люба – в это время сражалась против гитлеровцев на фронте, где и была убита.

После оккупации Смоленщины нацисты, по своему обыкновению, немедленно приступили к решению еврейского вопроса: на территории области, по данным советской переписи 1939 года, проживало 33 020 евреев. И гетто стали появляться почти в каждом крупном селе. Не миновала эта участь и Петровичи, где до войны жило около 900 евреев.

С узниками нацисты распоряжались по-разному. В одних местечках сразу расстреливали, но в других, как в Петровичах, сначала выжимали все соки на изнурительных работах. Но уже к середине 1942 года все окрестные гетто так или иначе были практически ликвидированы. Очередь дошла до Петровичей, но в ночь накануне расстрела нескольким евреям удалось бежать. В их числе был 16-летний Лев Гуревич. Он смог перебраться в лес и присоединиться к партизанскому отряду, в котором воевал его старший брат Хаим.

Вскоре во время очередной вылазки Льва серьезно ранили в ногу. В отряде не было медикаментов, а рана загноилась. Жизнь Лёвы вновь оказалась под угрозой. О том, чтобы отвезти его в больницу, нечего было и думать. Просить местных жителей тоже было невозможно: пустить еврея в дом означало подписать себе смертный приговор. К тому же был немалый риск нарваться на доносчика.

И тут на помощь пришли Ивановы: они спрятали раненого Льва у себя. И выходили его! Вскоре здоровью Льва ничего не угрожало, а вот жизнь по-прежнему была в опасности: нацисты то и дело ходили с облавами по домам в поисках скрывающихся евреев. «Особенно усердствовали полицаи», – с грустью вспоминал спустя десятилетия после войны Лев Гуревич. А соседи из ближайшего к Ивановым дома как раз сотрудничали с нацистами, что увеличивало риски и для Льва, и для его спасителей.

Вскоре в стычке партизан с нацистами погиб его старший брат Хаим, и теперь Лёва мог рассчитывать только на Ивановых. Сначала учителя прятали его на чердаке, а потом переселили в сарай. Но там его всё-таки заметили соседи и донесли нацистам, что учителя укрывают еврея. Доносчики услужливо сообщили немцам, где именно надо искать, и полицаи первым делом нагрянули в сарай.

Но, на счастье, Ивановы почуяли неладное и буквально накануне перепрятали Лёву. «Полицаи сразу же обыскали сарай и сеновал, – рассказывал Лев Гуревич. – Но Б-г миловал – я до этого спустился в подполье. Полицаи пытались зайти туда, зажгли спичку, увидели, что кругом грязь, и не полезли».

Однако в начале 1943-го поступил ещё один донос на Ивановых. Полицаи проследили, как их дочь Люся ходит к партизанам: девочка выполняла роль связной. Люсю схватили вместе с матерью. После жестоких пыток обеих расстреляли. Прокофий остался один, но не бросил Лёву и продолжал его укрывать. На помощь овдовевшему учителю пришла одна из соседок – Елизавета Кондратьева. Как оказалось, она всё это время знала, что Ивановы укрывают еврейского мальчика, но никому не сказала ни слова.

Ещё Прокофию удалось договориться с бывшим учеником. Тот хоть и служил в немецкой полиции, но всё же уроки человечности, преподанные Ивановыми до войны, не прошли для него даром. Теперь ученик Прокофия предупреждал своего бывшего учителя о каждой готовящейся облаве. Лёву заблаговременно уводили в лес, а когда обыски заканчивались, подросток возвращался обратно.

Лёву прятали в общей сложности полтора года – до осени 1943-го, – пока Красная армия не освободила Смоленскую область от нацистов. Только тогда Лёва покинул своих спасителей, с которыми он на всю жизнь сохранил близкие отношения. Дружил он и с сыном Прокофия и Елизаветы, которые поженились в том же 1943-м. «После войны мы переписывались, – рассказывал Лев Гуревич. – Я бывал у Ивановых в гостях, а сын Прокофия жил у меня в Иркутске – мы работали вместе на одном заводе».

В 1991-м Лев Гуревич перебрался на историческую родину и первым делом обратился в иерусалимский музей «Яд ва-Шем» – рассказать историю своего чудесного спасения. «Я всю жизнь буду помнить героизм семьи Ивановых и никогда их не забуду. Такие люди достойны быть Праведниками», – написал он в своем свидетельстве. После проверки его свидетельства музей «Яд ва-Шем» в 1995 году объявил Прокофия и Лидию Ивановых Праведниками народов мира, а в 1999-м это почётное звание было присвоено и Елизавете Кондратьевой.

Любопытно, что подтвердить это свидетельство помогли факты, собранные еще одной учительницей – Валентиной Максимчук. Именно её стараниями была увековечена память о местных евреях, погибших от рук нацистов. Валентина Максимчук создала ещё в 1970-е в школьном краеведческом музее свой «местный “Яд ва-Шем”», как позднее назвали его посетители. Валентина, никогда не бывавшая ни в Израиле, ни тем более в настоящем «Яд ва-Шеме», воспроизвела Зал имен – каждому погибшему местному еврею была посвящена табличка с именем и фамилией.

Музей знакомил посетителей и с подвигом Ивановых. «Там было написано: “Ивановы спасали евреев”, – рассказывал побывавший в музее участник Ленинградского общества исследования Холокоста Александр Френкель. – А в то время само слово “еврей” в публичном дискурсе производило сильное впечатление. Максимчук сделала свой “Яд ва-Шем” – провинциальный, но по-своему потрясающий».