Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
Филип Рот предлагает отстрел критиков
14.12.2005
В одном из своих редких интервью Филип Рот, один из крупнейших современных американских писателей, объяснил датскому журналисту Мартину Краснику, что еврейской литературы быть не может и за что следует расстреливать литературных критиков.Он редко дает интервью. И вовсе не потому, что груб или нелюбезен — просто не может все время отвечать на одни и те же вопросы. В сентябре этого года корреспондент «New York Times» беседовал с Ротом о его новой книге, вышедшей в издательстве «The Library of America» (честь, какой при жизни удостоились лишь Юдора Уэлти и Сол Беллоу), однако практически ничего нового в том интервью не рассказал.
Датский журналист прибыл к писателю с фотографом, который тщетно пытался заставить Рота улыбнуться. «Я не улыбаюсь, — отрезал литератор. — «Приезжала тут ко мне одна дама-фотограф из Нью-Йорка и все время твердила: улыбочку, улыбочку… Я не смог выдержать ни ее, ни вообще всего этого явления. Почему я непременно должен улыбаться в камеру?.. Поэтому я избавился — и от нее, и от улыбки». «Но когда-нибудь вы все же улыбаетесь?» — с надеждой спросил Красник. «Улыбаюсь — когда прячусь в углу и никто меня не видит».
Его «Заговор против Америки» повествует о воздушном асе Чарльзе Линдберге, который в 1940 году побеждает на президентских выборах в США и создает альянс с Гитлером. «Эта идея родилась у меня, когда я прочитал автобиографию одного американского историка, — рассказывает Рот. — В сносках он упоминал, что правое крыло республиканцев в 1940 году пыталось выдвинуть Линдберга в кандидаты на президентское кресло. Я не знал об этом. Помнил лишь, что моя семья поддерживала Рузвельта, и что все, кто меня окружал, ненавидели Линдберга. В нашем районе жили одни евреи, и крайне негативное отношение последнего к евреям тревожило всех».
Евреи фигурируют практически во всех книгах Рота, а последний его роман более всего напоминает еврейскую историю самого автора. «Еврейская? — удивляется он. — Это моя самая американская книга. Она об Америке. Об Америке. Это американская антиутопия. Вы же не скажите Ральфу Эллисону, что его “Невидимка” — это его самая негритянская книга?.. Все это не более чем газетные клише. Еврейская литература, черная литература… Каждый, кто открывает книгу, читает роман, не замечая этих ярлыков».
Получается, что для него совсем ничего не значит то, что его считают американо-еврейским писателем? «Этот вопрос меня не интересует, — утверждает Рот. — Я точно знаю, что значит быть евреем, и это на самом деле не так интересно. Я — американец. Просто вы не можете рассуждать об этом, не прибегая к ужасным клише, которые ничего не говорят о людях. Америка — это, прежде всего... мой язык. А ярлыки не имеют ничего общего с жизнью».
Но как же быть тогда с тем, что Рот сам пишет о национальном самосознании в своих книгах? В «Операции Шейлок», например, говорится о том, кто такой еврей. В «Заговоре против Америки» речь идет об американском самосознании… «Я не согласен с тем, что я пишу американо-еврейскую прозу, — настаивает писатель. — Я не принимаю этот нонсенс о черной литературе или феминистической литературе. Это все ярлыки, созданные лишь для того, чтобы укрепить какие-то политические мотивы».
Во многих своих произведениях Рот ведет повествование или от имени мальчика, или от имени своего второго «я» — писателя Натана Цукермана. Так где же заканчивается настоящий Филип Рот и начинается собственно литература? «Я просто не понимаю такого вопроса, — возмущается литератор. — Не читаю и не воспринимаю книги таким образом. Меня интересуют предмет, вещь, история, эстетический толчок, который ты получаешь от нахождения внутри этой вещи. Рот я или Цукерман? Это — всё я. Я обычно так и говорю: это — всё я. Это вообще не я».
«Может нам вообще не стоит говорить о литературе?» — предлагает озадаченный журналист. «Заметьте, не я это предложил — отвечает на это интервьюируемый. — По мне, так на беседы о литературе вообще следовало бы наложить столетний мораторий, а заодно прикрыть все литературные факультеты, отменить обзоры книг и запретить критиков. Тогда бы читатель остался наедине с книгой, а если кто-то и осмеливался бы сказать что-то о книге, то его бы тут же расстреливали или сажали в тюрьму. Да, да, именно расстреливали. Столетний мораторий на невыносимые литературные обсуждения! Надо дать людям справляться с книгами самостоятельно... Как только вы начинаете сами делать обобщения, то попадаете в совершенно иную вселенную, которая не имеет никаких соприкосновений с литературой».
Йорам Шпыркин
