Ицхак Ройтман

"И я выбираю свободу

Быть просто самим собой..."

Александр Галич

На иврите, языке Торы и Пророков, название нашего раздела звучит как "Баалей Тшува". Язык восточноевропейского еврейства — идиш — пользуется тем же термином для определения "возвращенцев", людей, переосмысливших себя и мир, нашедших дорогу назад — их общее имя на идиш звучит как "Баалтшувес" — и это слово нам еще не раз пригодится.

Однако неплохо бы учесть, что иврит (реальный "инструмент" сотворения мира Вс-вышним, ведь именно так определяет его Тора — согласно ей, мир ведь был сотворен речениями на иврите) — это язык очень емкий и за то время, что существует на нем еврейская традиция и еврейская мысль, очень "нагруженный смыслами" язык. Поэтому значение слов "баал тшува" не исчерпывается одним толкованием или переводом — это не только человек, вернувшийся к себе, к своим древним (на несколько тысячелетий древнее его самого!) истокам и к своему, только своему (а не чужому!) верному пути. Это и хозяин тшувы, как "баал а бейс" — кстати, прототип современного общеупотребительного слова "босс" — это хозяин дома, человек порядка, мира и гармонии в своем доме: как во внешнем, житейском смысле, так и во внутреннем.



Ицхак Ройтман — раввин города Брянска и живой герой нашей следующей истории — именно хозяин своего дома, с какой точки зрения ни посмотри: добрейший человек, замечательный отец, душа любой компании, большой ценитель хасидских мелодий... И то же самое время — интереснейший и временами парадоксальный, временами очень "неудобный" собеседник, повороты его мысли часто неожиданны (тем и интересны!) — но собеседник, чьи слова и доводы для многих, несомненно, прояснят суть дела.

А делом в нашем случае будет не что иное, как тот самый ПУТЬ ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ТШУВЕ, живой процесс в голове, в сердце и еще где-то, где помещается в человеке душа. Процесс, результат которого и есть обретение внутренней гармонии и смысла, коих ищут так или иначе все, но далеко не все знают, где искать. Ну, а находят...

Впрочем, давайте послушаем реба Ицхака — тогда будет гораздо понятнее, ЧТО ИМЕННО МЫ ИЩЕМ, КАКУЮ ДОРОГУ САМИ СЕБЕ ЧЕРТИМ И ПРОКЛАДЫВАЕМ В ЖИЗНИ, КОГДА ГОВОРИМ О ЛЮДЯХ ТШУВЫ и ИХ ПУТИ — ДАЛЕКО НЕ ВСЕГДА ПРЯМОМ И РОВНОМ, КАК АВТОБАН ИЛИ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЕ РЕЛЬСЫ.

Интересы реба Ицхака очень разносторонни — от летних лагерей, школ, всех подробностей еврейской общинной жизни, где для него нет мелочей, компьютера, программирования, Интернета (он весьма, как сейчас говорят, продвинутый раввин) до глубин учения хасидизма и психологии человека, который ищет взаимопонимания сам с собой: это он очень эффективно помогает делать тем, на чьи вопросы отвечает, и получилось так, что в свое время именно этот опыт стал его личным путем возвращения к истине.

- Давайте для начала определим координаты того путешествия, о котором пойдет речь. Где исходная его точка?

- Путь тшувы для меня — это я хочу сказать сразу — неотделим от пути еврейства. Есть собственно только путь еврейства, на котором встречаются разные обстоятельства, преграды, овраги, впадины, холмы, но это путь, по которому всегда стоит идти. Что двигало меня?

С самого детства у меня была тяга к еврейскому языку — подсознательное желание сделать его настолько своим, насколько это возможно. В 17 лет это выразилось в том, что я сам, без посторонней помощи выучил идиш. Ну, в школе был немецкий, это тоже помощь, хотя и не такая большая, как думают доморощенные "филологи". Идиш куда интереснее, это язык по сути диалога между изгнанием и древней традицией народа. Мне нравилось на нем читать, нравилось общаться с этим уникальным языком. Я всегда знал, что я еврей, что родители мои евреи со всех сторон — но до поры до времени это было просто фактом, то есть сознание своего еврейства для меня никак не было окрашено в эмоциональные тона, я много позже начал понимать, что это означает, и что за этим стоит. Вернее, еще не понимать, а делать попытки это понять.

Году в 82-ом (уже на первом курсе института, это был Московский институт связи) — мы с приятелем решили раз в жизни пойти в синагогу посмотреть, что там делается и как... Это — как потом выяснилось совершенно точно — был праздник Дарования Торы, Швуойс, или Шавуот 1982 года, а выяснилось еще и потому, что потом я узнал: мой день рождения по еврейскому календарю приходится как раз на праздник Швуойс — тогда-то я понятия не имел о том, что такое "день рождения по еврейскому календарю"...

Мы пришли, постояли на горке (дело было у московской Хоральной синагоги на той самой знаменитой улице Архипова, которая сейчас называется Спасоглинищевским переулком) — и пошли обратно. По дороге к метро, которое тогда называлось "Площадь Ногина", или просто "Нога", нас застиг дождик — мы решили спрятаться от него и немного переждать. А надо сказать, что тогда в синагоге на Архипова собиралась интересная компания — отказники, умники, любовью и преданностью советской власти там особенно не пахло...

Так вот, мы постояли в переходе у метро и решили вернуться, еще посмотреть — и тут к нам подходит какой-то мужик. Говорит, что в синагоге не хватает миньяна — пойдите, мол, поддержите компанию. В процессе выяснилось, что я знаю, что такое миньян — что это как бы "еврейский кворум", 10 взрослых мужчин, которые необходимы для настоящей молитвы — причем знаю я это из Шолом Алейхема, из книг на том самом идише. Мы пошли — я первый раз попал на еврейскую молитву. После этот человек, который нас привел, сказал: "Будешь учить иврит?" — и тут мне первый раз пришлось столкнуться со своего рода "развилкой" на этом пути, который я, конечно же, понятия не имел, куда вел...

Я знал, что меня попрут из института, но иврит я хотел учить значительно сильнее, чем учиться в институте: вот тебе и основа еврейской религии — свободный выбор, который дал человеку Вс-вышний, причем в действии. Человек дал мне телефон — вот, мол, позвонишь, будешь учиться — само собой, дело подпольное, но от этого не менее, а только более стоящее. Вышло так, что я чуть не попал к знаменитому и поныне (только уже, естественно, в Израиле) отказнику Менахему Яглому в его группу — телефончик мне дали их, но там кто-то не отвечал, кого-то не было дома, и я через неделю снова пришел в синагогу — и стал учиться у Бори Теплицкого.

Вот тут пошла настоящая "тяга" — просто какая-то реактивная тяга! Учебник "Элеф милим" я проглотил за месяц, и вообще мои темпы освоения языка были для меня самого сюрпризом. Через год Боря сказал: — "давай, познакомлю тебя с религиозными, они тебя" — я точно помню слово — "обрелигиозят". Я сел на метро и поехал — речь шла о компании Пети Полонского, там собирались интеллектуалы, пришедшие тем или иным путем к еврейству, и люди были — что называется — рафинированные и отборные, случайных прохожих там не было и быть не могло. Я стал потихоньку учить Хумаш с Раши — то есть, Пятикнижие с классическими комментариями рабби Шломо Ицхаки, то, что учит каждый ребенок в хейдере, и вот, короче говоря, стал религиозным.

- Как? Уже? Что же Вы при этом чувствовали — и не слишком ли это короткий путь, прямо как на экспрессе?



- Нет, это только та исходная точка, координаты которой мы вначале договорились определить, а не весь путь. Путь-то пошел дальше — ведь учеба, языки, даже Хумаш с Раши — это как бы продолжение предыдущего бытия, то, что естественно и хорошо, просто само собой идет. То, что — к тому же — отлично сливалось с национальным чувством и неплохо росло среди обычных сионистских идей довольно-таки стихийного, спонтанного толка — что все евреи братья, что все должны жить в Земле Обетованной, а раз так, то религия — продолжение еврейства, причем я уже сам убедился, что прямое. Значит это — тоже надо знать и сделать своим. Соблюдать — при всем при том — не хотелось ничего и никогда.

- Вот как раз здесь и начинается знаменитый еврейский вопрос о том, как это самое "хочется — не хочется" переходит на качественный уровень "надо". И переходит ли вообще, если на то пошло?



- Насколько радостно было вхождение в еврейство, насколько мне интересно в познавательном, живом смысле было изучение Торы, настолько же большой — как говорилось тогда у нас — "облом" наступил (и долго продолжался, кстати, очень долго) — со всем, что касалось мицвот, заповедей. Ну, никак — внутреннее несогласие и протест по поводу всего, что они затрагивали, эти мицвот, во мне играли колоссально. Родители были резко против того, чтобы я что-то соблюдал какие-то ограничения, которые Тора накладывает на еврея, что тоже не сбросишь со счетов лет в 17-18, это тоже играет роль. Да, мне очень нравилась наша компания, мне хотелось понять, зачем все это нужно (я считал и считаю себя человеком рационалистического склада) — но с другой стороны... Превращаться в "стандартного религиозного еврея", озаботиться проблемами того, сколько раз и в какую сторону надо наматывать на руку этот ремешок, на котором коробочка с текстом "Шма, Исроэль", — тфилин то есть... Это меня не затягивало, но частью моей жизненной реальности уже начало становиться, вплотную соприкоснулось со мной, с моим "я", хотя никак пока не задевало и не кололо.

Интересный наступал год — где-то 82-83-й, не год, а сезон — меня-таки выперли из института, чуть не взяли в армию, но все же не взяли в итоге — и при этом на моих глазах происходило превращение... меня же самого в религиозного еврея, как если бы это был не я! Технически дело двигалось быстро — я к тому времени уже не жаловался на недостаточное знание иврита, мог бегло читать и молиться, все понимал и так далее. НО...

Вот это "но" как раз все и определяло. Знаете, есть такая фраза в классических комментариях к Торе, что евреи в тот момент, который теперь отмечается как праздник Швуойс, приняли Тору Вс-вышнего под давлением. Ведь там сказано, что они стояли не "у горы Синай", а "под горой" — так комментаторы и видят это так, что речь не о подножии горы, а о том, что Творец поднял над ними гору и поставил на место только тогда, когда евреи согласились принять Его Закон. (А то бы — кто знает — может, мы все там так под этой горой и остались...)

Вот этот аспект принуждения, давления и накладывает, как считается, свой отпечаток на все дальнейшее, что было с евреями — хотя и говорится, что во времена других событий, связанных с Пуримом, поколение Мордехая и Эстер уже приняло Тору еще раз и полностью добровольно, без всякого принуждения, но это отдельная история — мы сейчас о другом.



- И каков же был этот отпечаток лично на Вас?



- Какой отпечаток? Ясно ведь — и не надо играть в высокие слова о беззаветной преданности идеалам — что внутри тебя происходит тяжелая борьба.

И это — если вещи называть своими именами — борьба нормального человека с... "религиозным мракобесом". В одной еврейской голове. И они там очень сурово противоборствовали, "бодались" и спорили — из песни слова не выкинешь. Вот я могу просто привести некоторые характерные выражения, которые были в ходу в нашей компании, у Пети Полонского.

Например, говорилось так. "Тшува — это болезнь. Некоторые выздоравливают, а некоторые нет..." Еще — в одном месте в Геморе, в Талмуде, стало быть, сказано, что там, где стоят законченные праведники, "баалей тшува" (мы, то есть) стоять не могут. У нас говорили, почему: — "ну, как почему? — воняет..." Вот такая горькая ирония, направленная не на какое-то третье лицо, а на самих себя, внутрь адресованная. Такой вот "баалтшувный фольклор" Москвы 1980-х годов.

А вопросы, которые нас волновали всерьез, были тоже удивительно наивного и дилетантского рода — мол, если надо в субботу ехать в синагогу (а ведь далеко же, пешком не дойдешь, суббота кончится, а квартиру не менять же из-за этого!) — то вот сказано же, что на корабле можно плыть, запрета нет на это в традиции. Значит, если мы просто подкладываем под мягкое место бутылочку с водой (или хоть грелку, клизму, что там еще?) — и едем, как водится, на метро, то это допустимо? Ответа на этот смешной вопрос я, правду сказать, сейчас уже и не упомню, все равно это смех сплошной, но с горчинкой. Или еще из той же серии: можно ли с Юго-запада в синагогу ехать на роликовых коньках? — ведь это как бы ботинки просто, а колесики на них как бы сами по себе, так что вроде бы идешь пешком, а при этом вроде едешь — и попадаешь, вот в чем штука: сплошное "как бы", но зато был очень интересный дух в нашей компании вокруг этих смешных дискуссий о традиции.

Честные, жизнерадостные, нормальные, живые люди (а не ходячие примеры для подражания!) — и в этой компании вовсе не делали вид, что мы какие-нибудь герои или "первопроходцы", это была внутренняя ломка, и она не должна была идти просто, никто никому не врал и не хвастал.