Наш собеседник — реб ШЛОМО ВОРОВИЧ, раввин из города Торонто в Канаде.

"Тшува — это состояние души" — говорит он. И добавляет: — "Я всегда ориентируюсь скорее на сердце, чем на логические умозаключения. А живую — пусть несвязную, но непременно живую беседу предпочитаю любой лекции или монологу на публике. Ведь лекции всегда могут быть игрой, обманом, маской, — а на глаза маску не наденешь! Можно, конечно, черными очками глаза закрыть — но суть не в умных речах. Суть в том, что люди чувствуют — только это имеет цену и смысл. И потому тшува, возвращение к лучшему и самому ценному в себе самом — это тоже одно из ярких, редких, особенных чувств, ощущение того, что открылся путь к счастью, которого раньше не было видно..." — но это только ПАРА СЛОВ из нашего с ним разговора, который мы и предлагаем вниманию наших уважаемых читателей. После одного маленького добавления — чтобы нам быть в курсе дела...

Необычайно трудно было "поймать" реба Шломо по телефону: несмотря на то, что в местном Общинном центре русскоговорящего еврейства нам очень вежливо и душевно каждый раз отвечали, что реб Шломо вот-вот появится, что он вышел к больному, к другому, к следующему человеку, который нуждается в его помощи, найти полчаса для разговора о пути ТШУВЫ оказалось делом далеко не легким — и не одного дня. Когда раввин живет в столь тесном контакте с евреями, он так нужен общине и у него столько работы — это тоже, кстати сказать, своеобразное показание "жизненного барометра" или, скорее — градусника, на которое нам неплохо бы обратить внимание. И еще это лучший показатель того, как протекает еврейская жизнь (не только налаженная, но интенсивная и интересная, вовсе не замкнутая сама на себя...) — и как люди отдают лучшие свои умения, навыки, силы, отдают часть души тому, чтобы помочь другим в стремлении к Б-гу и истине. Это и есть профессия нашего собеседника — вернее "БОЛЬШЕ ЧЕМ ПРОФЕССИЯ" Шломо Воровича. Работа и жизнь, реально выходящие даже за самые широкие рамки понятия "профессия" в классическом западном смысле этого слова.

После этой "присказки" имеет смысл вернуться непосредственно к нашей теме, вернее к одному-единственному многозначному еврейскому слову ТШУВА, которое в случае с нашим собеседником означает, прежде всего, ДУШУ В РАЗВИТИИ и ее ВНУТРЕННИЙ РОСТ, от которого происходят все остальные изменения в жизни человека. Какие? Давайте это узнаем из первых уст...

- Прежде чем расспросить Вас о том, как в Вашей жизни развивались события, связанные с тшувой, как был прочерчен ее путь, один вопрос: есть ли разница в том, как Вы видели сами себя в начале этого пути и — теперь? Что-то изменилось у вас в голове и в сердце?

- Эмоциональное восприятие мира стало совсем другим. Я отчетливо помню первое ощущение того, что я — частичка еврейского народа, я помню, как и когда оно возникло: в 1989 году, на концерте канторской музыки в Москве. Там был еще хор еврейских мальчиков из Англии — и вот это такое "тихое потрясение": я частичка этого зала, где сидят люди, переполненные еврейским самосознанием, в то же время они — частичка меня, еврейство "большое" и "маленькое" (внутри меня и вокруг), как бы вошли в резонанс, два сердца (опять же — большое и маленькое, сердце народа и мое) какое-то время бились в унисон и я тогда это впервые заметил, ощутил, пережил.... То есть, конечно, ощутить себя евреем мне помогла... — как это ни странно — Советская Армия, хотя я никому не пожелаю такой "помощи" в этом деле. В 1986 году я попал под призыв и служил я во внутренних войсках, а это значит — зона, настоящая тюрьма, которую охраняла наша часть...

- И что же — Вы вот так же, как "вертухаи" в фильмах про ГУЛАГ и концлагеря, с собаками и автоматами, на вышках охраняли зэков?

- Да-да — это была самая настоящая колония для настоящих преступников в Комсомольске-на-Амуре, все по правде. Но это внешняя сторона, она страшна, но к ней все же привыкаешь. А вот к чему невозможно привыкнуть — я так и не смог — так это к тому постоянному, гнетущему тебя чувству отчуждения, непониманию того, что на тебя смотрят как на человека не совсем нормального и неполноценного — потому что ты еврей. Тюремные порядки же не только внутри зоны — армия та же тюрьма, да и весь советский стиль жизни этим отдавал. Просто не каждый день ты с этим лично сталкивался.

Я рос в Красноярске, люди там очень добрые — я до сих пор о тамошних жителях храню самые теплые воспоминания, даже удивительно. И хотя жизнь была далеко не сладкой, люди никогда не позволяли себе оскорблять другого человека тем, что он — "еврей", а это могло значить (при любом упоминании) только оскорбление, обиду, вину — хотя кто виноват в том, что он еврей? Я помню свое недоумение, когда я увидел в классном журнале в школе запись против своей фамилии — "еврей": что это — думаю — за болезнь такая? Что такое "еврей"? — в моей семье не было решительно ничего еврейского: верите, вот ровным счетом ничего, "ноль точка ноль", как говорится, ноль целых и ноль десятых процента. Так я жил, наивно веря в то, чему учили нас и о чем говорили с экрана телевизора дикторскими голосами. И не мог представить, что бывает по-другому: что бывает жизнь без этих утомительных очередей за продуктами, талонов, прочих советских примет времени.... Но о смысле жизни я в первый раз именно в армии и задумался. Больше того — я не зря сказал, что она мне ПОМОГЛА почувствовать себя евреем и человеком вообще.

Там, в этой тюрьме и казарме я научился ценить жизнь. Не говоря уже о том, что я понял совершенно ясно, что мы живем в мыльном пузыре: вот этот мир, все это строительство — чего там? — строительство социализма, коммунизма — это не более чем пузырь мыльный, и он лопнул, я увидел, что есть на самом деле. Я ведь в свое время, будучи отличником и первым учеником в школе, получил одну из своих самых "славных" пятерок за то, что прочел наизусть поэму Маяковского "Владимир Ильич Ленин" — и меня поразило еще тогда одно место в этих стихах, где говорится, что "единица — ноль" (вот мол, партия — это рука миллионнопалая, сжатая в один разящий кулак, а единица — вздор, кто ее услышит, разве жена — а нам надо объединиться в железный монолит и вот тогда...) — так там было? Вот там, за колючей этой проволокой мне все говорило: — "Ты ноль!" — но во мне все протестовало против этого! Именно через армию я острее всего почувствовал, до какой чудовищной степени это неправильно, жутко и как я хочу найти такую жизнь, где я не ноль. Мне не хотелось быть нулем — и я стал искать себя именно через это ощущение, которое не обмануло, как оказалось позднее. Я сказал себе, что пока не знаю, как правильно, но что ВОТ ЭТО НЕПРАВИЛЬНО И НЕПРИЕМЛЕМО — я уже понял совершенно точно, ощущение стойкого неприятия той жизни, где из единиц делают нули, сформировалось и окрепло к дембелю окончательно...

- И к чему оно Вас привело — в смысле жизненных событий?

- После армии, уже в Москве — и заметьте, часто ли было так, что летом советский человек мог быть свободен от "картошки"? — я зашел в первый раз в жизни в синагогу. Зачем? Я искал там евреев — и знал о синагоге только то, что это такое место, где есть евреи. Больше того, как человек, получивший истинно советское воспитание, я знал, что когда входишь в какое-нибудь солидное учреждение или здание, надо снимать шапку. Вот я и вошел впервые в синагогу, снял при входе кепку. Откуда мне было знать, что обычай как раз требует, чтобы еврей шел в синагогу (как и везде, не только туда) с покрытой головой? Короче говоря, прием был соответствующий, меня просто-напросто выгнали — и тем мое первое посещение синагоги закончилось, к моему, как Вы понимаете, не слишком большому удовольствию...

В скором времени, правда, я увидел в театре "Шалом", кажется (или еще в каком-то другом месте в Москве, но чисто случайно) объявление, что собирается отряд еврейских мальчиков ехать в Литву, чтобы восстанавливать еврейские кладбища. Я располагал временем — и собой, потому что был свободен от "картофельной повинности" (и очень остро, кстати, ощущал после армии свободу) — и тут же решил ехать. И вот этот поезд, который долго шел, поезд из Москвы до Калининграда, где мы собрались — чужие, никогда прежде не видевшие друг друга ребята — но я сразу почувствовал, что это мое, как только сказал с ними пару слов.... Там же — в Рокишкисе — реб Мойше Нудельман, теперешний ректор знаменитой московской ешивы научил нас первым буквам, научил нас, что такое Шаббат и это чувство субботнего покоя, которое невозможно передать, а можно только влиться в него и пережить вновь — и он так трогательно это делал, со своей "рыжеватой скромностью", что его уроки никогда не забудутся.