Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
Страна постоянного изумления
11.12.2003
«За годы войны я прочитал столько, сколько не прочел потом за всю свою жизнь. И читал я, чтобы заглушить это страшное чувство голода…»
Поэт и журналист Андрей Дмитриевич Дементьев родился в Твери 16 июля 1928 года. В 1946 году, окончив школу, стал студентом Калининского государственного педагогического института, а в 1948-м в газете «Пролетарская правда» появилось его первое стихотворение («Студенту»). В 1949–1952 гг. Дементьев учился в Литературном институте имени А.М. Горького, куда поступил по рекомендации С.Наровчатова и М.Луконина прямо с четвертого курса КГПИ. В то время там читали лекции такие выдающиеся личности, как Твардовский, Симонов, Катаев, Шкловский, Исаковский.
Затем была работа литературным сотрудником отдела сельского хозяйства в газете «Калининская правда» (1953–1955), заведующим отделом комсомольской жизни редакции газеты «Смена» (1955–1958), редактором областного комитета по радиовещанию и редактором Калининского книжного издательства. В 1958 году Андрей Дементьев становится членом Союза писателей РСФСР и одним из организаторов его Калининского отделения — в 1960-м. Переехав в Москву, Дементьев пять лет работал в аппарате ЦК ВЛКСМ. С 1972-го — заместитель главного редактора, а с 1981 по 1992 год — главный редактор журнала «Юность». В 1982–1991 гг. исполнял также обязанности секретаря правления Союза писателей СССР. Помимо этого он вел большую общественную работу, будучи заместителем председателя Советского комитета защиты мира, членом Комитета по Ленинским и Государственным премиям, председателем правления Фонда реставрации старой Москвы. В 1985 году за книгу лирики «Азарт» (1983) поэту была присуждена Государственная премия СССР.
Почти 20 лет Андрей Дмитриевич работал на телевидении: в восьмидесятые вел программу «Добрый вечер, Москва», был организатором и участником телевизионных литературных передач и вечеров. В 1990-е годы являлся автором и ведущим телепрограмм «Семейного канала», серии передач «Как живешь ты, отчий дом?» и «Воскресные встречи». Все эти годы поэт не порывал связей с родным краем — часто приезжал в Калинин (Тверь), проводил творческие вечера, встречался с местными литераторами. В 1995 году баллотировался в депутаты Государственной Думы Федерального Собрания РФ по Бежецкому избирательному округу.
С 1997 по 2001 год работал в Израиле, возглавляя ближневосточное бюро российского телевидения. Помимо многочисленных телерепортажей, итогом этой творческой командировки стала 31-я по счету книга стихов — «У судьбы моей на краю» (2000).
4 декабря в ИКЦ прошел творческий вечер поэта, по завершении которого он ответил на вопросы корреспондента Jewish.ru
— Андрей Дмитриевич, каковы ваши впечатления об Израиле?
— До поездки в Израиль я никогда не писал стихов о других странах. Для этого надо пожить в стране некое количество времени, чтобы не писать поверхностно, о том, чего ты толком не знаешь. Хотя, конечно, поэзия не проза — это, прежде всего, впечатления. Но когда я оказался в Израиле, в Иерусалиме, стихи пошли. Причем, до этого всегда писал от руки, а здесь вдруг начал набирать на компьютере. Меня не покидает ощущение, что они идут откуда-то сверху. Уровень и качество поэзии стали другими, да и у меня самого изменились психология творчества, отношение к людям. В результате теперь я не могу жить без Израиля — каждые месяца два обязательно туда возвращаюсь. Когда мы с женой там работали, телевидение снимало нам квартиру в одном из кварталов Иерусалима. Вернувшись в Россию, мы продолжали ее оплачивать. Соседи считают нас сумасшедшими: как можно платить бешеные деньги за квартиру в другой стране, в которую приезжаешь раз или два в месяц на 5–6 дней! Такое может быть только от большой любви.
Вообще, находясь в Израиле, я пребываю в состоянии «постоянного изумления». Меня там поражает и потрясает все. Мы сняли об Израиле три телефильма, которые показали в России, Германии и Америке. При этом со мной случалось всякое — и плохое, и хорошее: сломали три ребра, разбили голову, машину едва не разгромили… Просто как неопытные телевизионщики мы ездили по территориям и честно снимали все сами, к тому же без всякой охраны. Западные журналисты были похитрее — они брали кассеты и видеозаписи у арабов. Наш оператор-израильтянин ехать с нами наотрез отказывался, потому что машины забрасывали камнями. А как-то раз мы попали на сборище «Джихада», и спасли только белые дипломатические номера, которые специально по моей предварительной просьбе нам сделали в посольстве. Так я напрямую столкнулся с этим страшным миром и совершенно иной культурой, которая никогда не будет иметь точек соприкосновения с израильской.
Здесь, в Москве, коллеги часто спрашивают меня, не страшно ли туда ездить. На что я отвечаю: «А вы спросите тех, кто там живет, не страшно ли им». Нет, я не боюсь, я фаталист. Как-то мне пришло письмо от женщины с русской фамилией Кузнецова по поводу моей статьи в «Литературной газете» о книге Черного про теракт в дельфинарии. Она спросила: «Вот Вы пишете о трагедии израильтян, но почему-то совсем игнорируете другую сторону. Ведь Израиль посадил в резервацию арабов, и они там тоже мучаются, бедствуют. Почему вы не хотите признать их страшнейшее и тяжелейшее положение в Палестинской автономии?». Дальше следовала приписка о том, что она не антисемитка — наоборот, на все готова ради евреев… Я не мог это письмо оставить просто так и ответил ей в своей новой книге.
Да, они тоже тяжело живут. Но о том, куда уходят получаемые Автономией деньги, следует спросить Арафата. Я считаю, Израиль действует правильно — у него нет другого выбора, поскольку садиться за стол переговоров террористами нельзя, их следует уничтожать. Они уважают только язык силы. Меня поражает мужество израильтян в этой ситуации. Когда на улице Дизенгоф взорвали автобус, на следующий день автобусы на этом маршруте (шестнадцатом, по-моему) были переполнены: люди словно хотели показать: а мы все равно не боимся!
Это и впрямь страна постоянного изумления, там происходят самые настоящие чудеса. Как-то раз мы поздно ночью ехали из Тель-Авива в Иерусалим, и у нас кончился бензин. А денег при себе не было. Останавливаемся возле бензоколонки, а там — банкомат. Смотрю — оттуда выползает бумажка в 50 шекелей… Откуда она там взялась — до сих пор для меня загадка… Иерусалим — святое место. Я — русский, православный, а жена моя — еврейка: я хожу молиться с ней к Стене Плача, а она — со мной в храм Гроба Господня. Б-г един, только пути к Нему разные. Я объездил полмира, был в Токио, Барселоне, Париже… Но самый поразительный город на свете — Иерусалим.
— Что больше всего привлекает в Израиле?
— Невероятной красоты природа, люди, история. Там какая-то особая аура. Там очень легко пишется. Теперь я могу писать только там.
— А что можете сказать об израильской литературе?
— Я могу говорить только об израильской русскоязычной… Был у нас такой замечательный поэт — Володя Томин, из прозаиков — Дина Рубина… Там живет и мой друг, бывший член редколлегии «Юности» Анатолий Алексин. Потом, еще Губерман… До приезда в Израиль я был так или иначе знаком с ними либо по нашему журналу, либо по другим изданиям, в которых они печатались. Что же касается израильской литературе на иврите, то здесь я вряд ли что-то смогу сказать. Есть в Израиле такой замечательный писатель, Амос Оз. Мы с ним как-то встречались, я был у него дома — очень умный, образованный человек. Но в России его знают плохо. На израильскую литературу огромное влияние оказывает литература стран, откуда приехали творящие сегодня в Израиле писатели и поэты. Есть, например, чисто израильские самобытные песни, а есть такие, которые очень напоминают наши, исконно русские. Постоянное взаимовлияние, постоянный культурный обмен…
— А на ваше творчество кто оказал наибольшее влияние?
— Тютчев и Лермонтов, которые, на мой взгляд, являются самими великим поэтами. Мое детство прошло в военное время, время жуткого голода. Сразу после школы я бежал в читальный зал и торчал там до самого позднего вечера. За годы войны я прочитал столько, сколько не прочел потом за всю свою жизнь. И читал я, чтобы заглушить это страшное чувство голода. Потому всегда хорошо учился и много знал.
Затем была работа литературным сотрудником отдела сельского хозяйства в газете «Калининская правда» (1953–1955), заведующим отделом комсомольской жизни редакции газеты «Смена» (1955–1958), редактором областного комитета по радиовещанию и редактором Калининского книжного издательства. В 1958 году Андрей Дементьев становится членом Союза писателей РСФСР и одним из организаторов его Калининского отделения — в 1960-м. Переехав в Москву, Дементьев пять лет работал в аппарате ЦК ВЛКСМ. С 1972-го — заместитель главного редактора, а с 1981 по 1992 год — главный редактор журнала «Юность». В 1982–1991 гг. исполнял также обязанности секретаря правления Союза писателей СССР. Помимо этого он вел большую общественную работу, будучи заместителем председателя Советского комитета защиты мира, членом Комитета по Ленинским и Государственным премиям, председателем правления Фонда реставрации старой Москвы. В 1985 году за книгу лирики «Азарт» (1983) поэту была присуждена Государственная премия СССР.
Почти 20 лет Андрей Дмитриевич работал на телевидении: в восьмидесятые вел программу «Добрый вечер, Москва», был организатором и участником телевизионных литературных передач и вечеров. В 1990-е годы являлся автором и ведущим телепрограмм «Семейного канала», серии передач «Как живешь ты, отчий дом?» и «Воскресные встречи». Все эти годы поэт не порывал связей с родным краем — часто приезжал в Калинин (Тверь), проводил творческие вечера, встречался с местными литераторами. В 1995 году баллотировался в депутаты Государственной Думы Федерального Собрания РФ по Бежецкому избирательному округу.
С 1997 по 2001 год работал в Израиле, возглавляя ближневосточное бюро российского телевидения. Помимо многочисленных телерепортажей, итогом этой творческой командировки стала 31-я по счету книга стихов — «У судьбы моей на краю» (2000).
4 декабря в ИКЦ прошел творческий вечер поэта, по завершении которого он ответил на вопросы корреспондента Jewish.ru
— Андрей Дмитриевич, каковы ваши впечатления об Израиле?
— До поездки в Израиль я никогда не писал стихов о других странах. Для этого надо пожить в стране некое количество времени, чтобы не писать поверхностно, о том, чего ты толком не знаешь. Хотя, конечно, поэзия не проза — это, прежде всего, впечатления. Но когда я оказался в Израиле, в Иерусалиме, стихи пошли. Причем, до этого всегда писал от руки, а здесь вдруг начал набирать на компьютере. Меня не покидает ощущение, что они идут откуда-то сверху. Уровень и качество поэзии стали другими, да и у меня самого изменились психология творчества, отношение к людям. В результате теперь я не могу жить без Израиля — каждые месяца два обязательно туда возвращаюсь. Когда мы с женой там работали, телевидение снимало нам квартиру в одном из кварталов Иерусалима. Вернувшись в Россию, мы продолжали ее оплачивать. Соседи считают нас сумасшедшими: как можно платить бешеные деньги за квартиру в другой стране, в которую приезжаешь раз или два в месяц на 5–6 дней! Такое может быть только от большой любви.
Вообще, находясь в Израиле, я пребываю в состоянии «постоянного изумления». Меня там поражает и потрясает все. Мы сняли об Израиле три телефильма, которые показали в России, Германии и Америке. При этом со мной случалось всякое — и плохое, и хорошее: сломали три ребра, разбили голову, машину едва не разгромили… Просто как неопытные телевизионщики мы ездили по территориям и честно снимали все сами, к тому же без всякой охраны. Западные журналисты были похитрее — они брали кассеты и видеозаписи у арабов. Наш оператор-израильтянин ехать с нами наотрез отказывался, потому что машины забрасывали камнями. А как-то раз мы попали на сборище «Джихада», и спасли только белые дипломатические номера, которые специально по моей предварительной просьбе нам сделали в посольстве. Так я напрямую столкнулся с этим страшным миром и совершенно иной культурой, которая никогда не будет иметь точек соприкосновения с израильской.
Здесь, в Москве, коллеги часто спрашивают меня, не страшно ли туда ездить. На что я отвечаю: «А вы спросите тех, кто там живет, не страшно ли им». Нет, я не боюсь, я фаталист. Как-то мне пришло письмо от женщины с русской фамилией Кузнецова по поводу моей статьи в «Литературной газете» о книге Черного про теракт в дельфинарии. Она спросила: «Вот Вы пишете о трагедии израильтян, но почему-то совсем игнорируете другую сторону. Ведь Израиль посадил в резервацию арабов, и они там тоже мучаются, бедствуют. Почему вы не хотите признать их страшнейшее и тяжелейшее положение в Палестинской автономии?». Дальше следовала приписка о том, что она не антисемитка — наоборот, на все готова ради евреев… Я не мог это письмо оставить просто так и ответил ей в своей новой книге.
Да, они тоже тяжело живут. Но о том, куда уходят получаемые Автономией деньги, следует спросить Арафата. Я считаю, Израиль действует правильно — у него нет другого выбора, поскольку садиться за стол переговоров террористами нельзя, их следует уничтожать. Они уважают только язык силы. Меня поражает мужество израильтян в этой ситуации. Когда на улице Дизенгоф взорвали автобус, на следующий день автобусы на этом маршруте (шестнадцатом, по-моему) были переполнены: люди словно хотели показать: а мы все равно не боимся!
Это и впрямь страна постоянного изумления, там происходят самые настоящие чудеса. Как-то раз мы поздно ночью ехали из Тель-Авива в Иерусалим, и у нас кончился бензин. А денег при себе не было. Останавливаемся возле бензоколонки, а там — банкомат. Смотрю — оттуда выползает бумажка в 50 шекелей… Откуда она там взялась — до сих пор для меня загадка… Иерусалим — святое место. Я — русский, православный, а жена моя — еврейка: я хожу молиться с ней к Стене Плача, а она — со мной в храм Гроба Господня. Б-г един, только пути к Нему разные. Я объездил полмира, был в Токио, Барселоне, Париже… Но самый поразительный город на свете — Иерусалим.
— Что больше всего привлекает в Израиле?
— Невероятной красоты природа, люди, история. Там какая-то особая аура. Там очень легко пишется. Теперь я могу писать только там.
— А что можете сказать об израильской литературе?
— Я могу говорить только об израильской русскоязычной… Был у нас такой замечательный поэт — Володя Томин, из прозаиков — Дина Рубина… Там живет и мой друг, бывший член редколлегии «Юности» Анатолий Алексин. Потом, еще Губерман… До приезда в Израиль я был так или иначе знаком с ними либо по нашему журналу, либо по другим изданиям, в которых они печатались. Что же касается израильской литературе на иврите, то здесь я вряд ли что-то смогу сказать. Есть в Израиле такой замечательный писатель, Амос Оз. Мы с ним как-то встречались, я был у него дома — очень умный, образованный человек. Но в России его знают плохо. На израильскую литературу огромное влияние оказывает литература стран, откуда приехали творящие сегодня в Израиле писатели и поэты. Есть, например, чисто израильские самобытные песни, а есть такие, которые очень напоминают наши, исконно русские. Постоянное взаимовлияние, постоянный культурный обмен…
— А на ваше творчество кто оказал наибольшее влияние?
— Тютчев и Лермонтов, которые, на мой взгляд, являются самими великим поэтами. Мое детство прошло в военное время, время жуткого голода. Сразу после школы я бежал в читальный зал и торчал там до самого позднего вечера. За годы войны я прочитал столько, сколько не прочел потом за всю свою жизнь. И читал я, чтобы заглушить это страшное чувство голода. Потому всегда хорошо учился и много знал.
Екатерина Иванова
