11 ноября в Московском еврейском общинном центре в Марьиной роще в рамках программы «Творческие встречи» прошел вечер заслуженного деятеля искусств, известного режиссера, сценариста и актера Александра Наумовича Митты.

Александр Наумович родился 28 марта 1933 года в Москве. В 1955 году окончил инженерно-строительный факультет МИСИ им. В.Куйбышева, работал графиком-карикатуристом в юмористических и литературно-художественных журналах. В 1960 году окончил режиссерский факультет ВГИКа, где его наставником был Михаил Ромм. В качестве кинорежиссера дебютировал в 1961 году, поставив на киностудии «Мосфильм» вместе с Алексеем Салтыковым дипломную полнометражную ленту «Друг мой, Колька!». Всего снял около 13 картин, самые известные из которых — «Гори, гори моя звезда», «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «Звонят, откройте дверь», «Экипаж», «Шаг», «Граница. Таежный роман» и «Затерянная суббота», появившаяся в 2002-м и показанная в рамках творческого вечера.





— Александр Наумович, откуда произошла ваша фамилия?

— Фамилия «Митта» принадлежит моей семье по материнской линии и происходит от древнееврейского слова «мита», означающего приспособление для переноски покойников. На самом же деле, моя фамилия Рабинович. Но у матери моей фамилия была еще более громкая — Каплан. В моей семье было очень много известных евреев, но почти все были расстреляны в 1937-м. Отца спасла его профессия. Он как раз находился в годичной командировке в Америке, где изучал технологию металлопокрытий для применения ее в автомобилях, которые разрабатывались специально для партработников. Когда он вернулся, мать уже посадили (она отсидела десять лет), а также всех братьев и сестер. На заводе, где работал отец, уже появлялись списки врагов народа, и его фамилия в этот список была уже внесена, но большего они сделать не могли, поскольку он был ценным работником. С 1936-го по 1939 год его переносили из одного списка в другой 19 раз.

— Как же вам удалось с таким «наследством» поступить в вуз?

— Едва я окончил школу, мои сестры, которые тогда уже были студентками, сказали, что мне одна дорога — в лагерь, а значит, надо выбирать профессию именно для лагеря. Я с детства любил рисовать и сказал, что пойду в архитектурный. Естественно, в то время с архитектурным вузом меня «прокатили». Потом уже ребята принесли мне мой экзаменационный чертеж. Я знаю, что за рисунок я получил «пять», с этим у меня никогда не было проблем. «Пятерку» мне вначале поставили и за чертеж, но потом, очевидно, увидев мою фамилию, исправили на «четыре», а потом и на «тройку». А поскольку у меня была золотая медаль и я все равно проходил, то исправили и ее — на «двойку». Эта работа долго висела у меня на видном месте, но как-то раз я все же решился и выкинул ее — как из жизни, так и из памяти. В конце концов, я все же получил архитектурное образование в стенах строительного института. Мне несказанно повезло: одним из моих преподавателей оказался великий русский архитектор Константин Мельников.

— А как вы оказались в кинематографе?

— Уже после окончания института я поступил на режиссерский факультет ВГИКа, где меня ждал настоящий рай — там меня окружали фантастические люди: Тарковский, Шукшин, Калик, Михаил Ромм. Больше всего поражал персональный подход к каждому. В МИСИ мы были всего лишь сплошной массой, которая перемещалась на перемене из одной аудитории в другую, и преподаватели воспринимали нас как огромную толпу. Здесь же Ромм знал всех по именам, читал и разбирал все работы. Частенько занятия плавно перемещались к нему домой, ребята занимали у него деньги, (как правило, никогда не отдавали). Тогда же я подрабатывал в юмористическом журнале. Однажды мне пришел главный редактор и сказал, что фамилию «Рабинович» все же лучше на что-нибудь поменять — взять какой-нибудь псевдоним. Я вспомнил, что у меня есть наполовину принадлежащая мне фамилия по материнской линии — Митта, которая ему очень понравиась. Ну не стану же я ему говорить, что это слово, по сути, означает «могила»!

— Что значит для вас профессия режиссера?

— Это очень тяжелый и нервный труд. Постоянно собачишься, работаешь по ночам и мало что получаешь в итоге. Когда я стал по-настоящему профессиональным режиссером, я перестал снимать кино, двери кинематографа за мной закрылись. Все мои картины живут очень долго — иные лет тридцать и более, но обогатился я от этого мало. Главное, что я снимал то, что хотел. Хотя сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что мог бы снять еще много всего другого. У меня 24 ненаписанных сценария, а сколько еще в голове… Но, как говорится, жизнь коротка, а искусство медлительно. Но все свои фильмы, несмотря ни на что, люблю. Если я начинаю что-то делать, я сразу в это влюбляюсь. Когда меня пригласили преподавать в Германии, я со своими студентами заново перечитал всего Чехова, и подумал: почему я не сделал этого раньше? Впрочем, видимо, так часто бывает в жизни. У меня даже родился потрясающий сценарий «Вишневого сада», и деньги были уже найдены, но я вовремя не дал своего согласия на кандидатуру актера на роль Лопахина, и все — их тут же отдали на съемки другого фильма. Я не умел никогда просчитывать все дела и нюансы как режиссер. Мне предлагали снимать фильмы на Западе, но я всегда отказывался, поскольку не могу этого делать — режиссер должен знать про своих персонажей все, а мой личный опыт жизни на Западе невелик: в основном, это обучение и какие-то личные проблемы. Плюс сильное влияние стереотипов. Как правило, у режиссеров, успешно работающих на Западе, либо есть прошлое (например, детство, проведенное там) либо родной английский, либо уникальная хватка, которой у меня нет. Поэтому режиссер должен работать на родине.

— В какой степени на вас повлияли еврейские традиции? И присутствует ли в вашем творчестве еврейская тематика?

— К сожалению, на моем творчестве это не отразилось. Как сказал ЛевТолстой, я — это то, что меня сформировало до пяти лет. Я вырос в русской культуре и принадлежу ей. Хотя и никогда не скрывал своих еврейских корней. Кстати, с моей семьей была связана целая куча исключительных историй, и это еще один из потерянных моментов моей жизни, поскольку ни одного фильма об этом я так и не снял. В моих картинах встречаются отдельные второстепенные еврейские персонажи, но все это лишь жалкий еврейский ручеек в моем творчестве. Когда я делал картину «Затерянный в Сибири», у меня была идея сделать главного героя евреем. Картина рассказывает о послевоенных сталинских лагерях. Продюсером был англичанин, который решил, что если главный герой будет русским, то фильм легче будет продать в Америке (впрочем, он все равно прошел относительно незаметно). Думаю, если бы я настоял на своем, «Затерянный в Сибири» вышел бы куда значительнее. И судьба этого фильма сложилась бы по-иному.

— А в какой степени вы сами ощущаете себя евреем?

— Честно говоря, даже не знаю, что это такое. Я ощущаю себя евреем, как, может быть, Вуди Аллен, как Эйнштейн. Я просто знаю: что бы ни случилось, я всегда останусь евреем. Но кем бы ты ни был, на тебя всегда накладывается культура страны, в которой ты живешь. Вудди Ален — вот самый удачный пример еврея, интегрированного в культуру США. Как он сказал: моя столица — Нью-Йорк, — так и я могу сказать: моя столица — Москва. Все равно человек воспитывается определенной культурой, работает ее кодами и, таким образом, врастает в нее.

— Вам доводилось бывать в Израиле?

— Нет, к сожалению, не был. Всегда очень хотел приехать туда с какой-нибудь картиной, но так и не получилось. На самом деле, я давно мечтаю посетить эту страну. Сейчас подумываю просто поехать туда отдохнуть. Все собираюсь, собираюсь, да никак что-то не выходит. Хотя, казалось бы, чего уж проще…