Гарри Бардин родился в 1941 году в Оренбурге. Учился в Школе-студии МХАТ, работал актером драматического театра. В 1974-м в соавторстве с Василием Ливановым написал пьесу «Дон Жуан» и был приглашен Сергеем Образцовым в Московский кукольный театр режиссером-постановщиком. В 1975 году начал работать режиссером-мультипликатором на студии «Союзмультфильм», где за 15 лет снял 15 фильмов, отмеченных многочисленными призами как в России, так и на международных кинофестивалях. В его послужном списке — звание лауреата Государственной премии за 1999 год, три «Ники» и даже «Золотая пальмовая ветвь» Каннского фестиваля, не говоря уж о массе других престижнейших призов, собранных по всему миру. Признание и успех Гарри Бардин завоевал, во многом благодаря умелому использованию в своих фильмах разнообразной техники и материалов: это и спички в «Конфликте», и веревки в «Браке», и проволока в «Выкрутасах», и оригами в одном из последних фильмов — «Адажио». Не чужды ему и такие традиционные «технологии», как куклы и пластилин. С 1991 года он руководит студией «Стайер», выпустившей за эти годы четыре фильма: «Кот в сапогах», «Чуча», «Адажио» и «Чуча–2». В настоящий момент Гарри Бардин работает над третьей серией приключений Мальчика и его няни по имени Чуча.

— Гарри Яковлевич, расскажите, пожалуйста, о своем детстве.

— Как сказал Максим Горький, в детстве у меня не было детства. Поскольку родился я в 1941 году, когда моя семья эвакуировалась из Киева и, в общем-то, чудом спаслась от Бабьего Яра. Некоторые из родственников так и остались лежать в Бабьем Яре, а мы по настоянию моего деда отправились в Магнитогорск. Я родился по пути в Магнитогорск, в Оренбурге. Первое из моих осознанных воспоминаний — цирк в Оренбурге (тогда город назывался Чкаловом). После его посещения я в свои два с половиной года сам показал всю цирковую программу. Впрочем, тогда моей маме было не до того. Она заботилась о том, чем меня накормить и как вылечить — я часто болел. Поэтому сколько-нибудь ярких впечатлений из того времени у меня не осталось.

— Что предшествовало вашему вхождению в мультипликацию? Какие образы из детства сыграли ключевую роль в вашем творчестве? 

— Мой отец, слава Б-гу, вернулся с войны живым, и в 1947 году мы переехали в Прибалтику в портовый город Лиепая — отец был морским офицером. И там я впервые увидел «Бэмби». Впервые наелся и впервые увидел мультипликацию… Но кроме яркого впечатления, в памяти от этого события не сохранилось ничего. Вообще, я был ребенком нервным и впечатлительным. Заставлял переживать маму, которой все время говорили: ой, какой у вас бледный и худой ребенок. Но помню я и одного врача-еврея, который сказал маме: «Поверьте мне, в семнадцать лет вы своего сына не узнаете — это будет здоровым крепким парнем». В общем, так оно приблизительно и получилось. Но когда в детстве я смотрел фильмы, у меня к вечеру повышалась температура, настолько меня это поражало. Мне тогда и в голову не могло придти, что когда-нибудь я сам буду их делать. Мне казалось, что я хочу быть актером. И скульптором. В принципе, все это в моей жизни произошло. Я поступил в Школу-студию МХАТ, которую закончил в 1968 году. Стал актером. Потом — режиссером. Как в том анекдоте про «ночью я немножко шил», я еще лепил и резал по дереву. Потом написал один–другой сценарий. Потом, с Василием Ливановым — пьесу «Дон Жуан» для образцовского театра кукол, и Сергей Владимирович Образцов пригласил меня режиссером-постановщиком в свой театр. Затем мне предложили поставить по своему сценарию мультфильм. Я тогда ничего в этом не смыслил, но, будучи по характеру человеком авантюрным и жадным до новых впечатлений, пришел на «Союзмультфильм». Свой первый в жизни мультфильм сделал, понятия не имея о технологии этого дела. А потом ставил себе все более сложные задачи, учась на своем опыте и опыте окружающих. Вот, собственно, тот путь, который и привел меня в мультипликацию. В нем сошлось все: я леплю, пою, играю. Я выдумщик, автор сценариев. Я музыкален, я делаю фильмы на музыку, причем эту музыку чувствую и люблю. В данный момент заканчиваю работу над «Чучей–3» на музыку «Кармен-сюиты» Ж. Бизе – Р. Щедрина. Первая «Чуча» была поставлена на музыку Глена Миллера «Серенада Солнечной долины». «Чуча–2» — под Исаака Дунаевского. Это своего рода подборка моих любимых мелодий.

— Вы по-прежнему увлекаетесь пением?

— Иногда меня приглашают петь в фильмы. Так, к примеру, было в «Идеальной паре» Аллы Суриковой, где была песня на музыку Володи Дашкевича. А так, у нас на студии есть художник, который увлекается музыкой, и у него здесь есть и компьютеры, и гитары, и синтезаторы… Так что иногда я, что называется, «шью ночами». Он пишет фонограммы моих любимых лирических песен, и мы на них делаем наложения. Записали уже 16 песен. Это, разумеется, некоммерческий проект — для себя и друзей. В собственных мультфильмах тоже до сих пор иногда озвучиваю некоторых персонажей.

— Гарри Яковлевич, не могли бы вы рассказать о вашем сотрудничестве с Константином Райкиным?

— С удовольствием. Я очень люблю этого человека. Мы сошлись с ним на работе. А в жизни получается, что видимся редко, но ощущение такое, будто связь между нами не прерывается. Мы с ним, словно кровные братья. Когда он говорит что-то по телевизору, я готов подписаться под каждым его словом. Как, впрочем, и он — под каждым моим. Это следствие нашей духовной близости, которой я очень дорожу. Костя — очень талантливый человек. Он озвучивал моего «Кота в сапогах». Потом — Чучу в одноименном мультфильме, а Мальчика озвучивала его дочка Поля. Кстати, когда мы снимали первую «Чучу», ей было 10 лет. В «Чуче–2» — уже 13, и я был удивлен тем, как замечательно она справилась со своей задачей. Теперь я уже дрожу при одной лишь мысли о том, что 16-летней Поле предстоит озвучивать третью «Чучу». Хотя Костя меня заверил, что и с этой ролью она справится.

— Когда речь заходит о советско-российской мультипликации, у зрителя всплывают вполне определенные образы и представления. Когда мы говорим об американской или японской, также возникают вполне четкие ассоциации. А какие ассоциации связаны у вас с мультипликацией израильской? 

— Был такой представитель израильской мультипликации — Ицик Йореш, с которым я был дружен. Но сейчас он отошел от дел, и попрощался со всеми — очень горестно, в письме… Конечно, я понимаю всю тяжесть состояния постоянной войны, в котором находился и находится Израиль. Как говорится, не до жиру, т.е. и не до мультфильмов. И все же здесь есть какой-то парадокс. Ведь евреи — это талантливый народ, разбросанный по всему свету. И, собравшись, в одном государстве, они должны иметь лучший симфонический оркестр, лучшую мультипликацию и многое из того лучшего, что евреи во всем мире представляют поодиночке. Но, собравшись вместе и не испытывая трудностей восхождения, они словно пресыщаются, достигнув определенного социального комфорта. Получается, что полностью мобилизовывать свой потенциал в других странах евреев заставляет дискомфорт существования. В детстве мама мне говорила: «Если ты хочешь быть просто хорошим, ты должен быть лучше лучшего русского». Наверное, это установка и срабатывала на подсознательном уровне. Я ведь не просыпался утром и не чистил зубы с мыслью, что я должен быть лучше самого лучшего русского. Это глупость! Но стремление быть лучшим и искать в себе те возможности, о наличии которых в себе я не подозревал… Это и было заложено мамой. Так и евреи в диаспоре не могут остановиться в своем поступательном движении, покуда преодолевают трудности. И они действительно становятся лучшими. Конечно, это вовсе не значит, что израильским евреям следует создавать искусственные трудности, чтобы их стимулировать.

— В вашей творческой карьере были и спады, и подъемы. Скажите, в особенно кризисные моменты никогда не возникало желания бросить все и уехать?

— Нет, пожалуй. У меня есть долг перед этой страной и этим народом. Он оплачен кровью тех, кто позволил мне выжить. Кто-то жертвовал своей жизнью, чтобы по этой земле не прокатился каток фашизма. Иначе бы и меня не было. И каждый еврей, живущий здесь, не должен об этом забывать. Фашизм был остановлен русским народом…

А еще я считаю, что важно быть свободным внутри самого себя. Даже когда в тяжелые времена, в 1992 году, президент студии Уолта Диснея предложил мне остаться в США, я отказался. У меня на тот момент уже была своя студия «Стайер» в Москве и люди, которые верили в меня и шли за мной. У меня был долг и перед ними, я не мог их бросить.

 — Отношение к людям, «идущим за тобой», вне зависимости от национальности, благородно и понятно. Но отношение к «абстрактному» сообществу, так называемому «народу», это уже несколько иное дело. Как же быть с тем, что в России имели место дискриминация евреев, антисемитские гонения и погромы?

— Но разве можно сопоставлять это с деяниями Гитлера, с нацизмом!

— То есть, в данном контексте, вы воспринимаете русский народ в качестве освободителя народа еврейского?

— Именно так. И, кстати, не только еврейского.

— А как в вашем сознании совмещаются «народ-освободитель» и «народ-устроитель-погромов»?

— Это сложный вопрос. Мне кажется, что каждый решает его сам для себя.

— Вы сказали, что по своему характеру являетесь авантюристом. А какие из своих авантюр считаете самыми крупными?

— А у меня вся жизнь состоит из авантюр! И когда я ушел из театра в никуда, и когда я, ничего не смысля в мультипликации, рискнул поставить мультфильм, — все это чистой воды авантюризм. Я очень люблю ощущение куража. Когда чувствуешь, что ты не только можешь, но и что у тебя получается.