Top.Mail.Ru

Интервью

Атос и «еврейский вопрос»

04.12.2003

Вениамин Борисович Смехов родился 10 августа 1940 года в Москве. В школьные годы занимался в драматическом кружке. После десятилетки в 1957 году поступил в театральное училище имени Щукина, по окончании которого с 1961 года работал актером в Куйбышевском драмтеатре. В 1965 году перешел в труппу театра на Таганке. Среди его театральных работ — роли в спектаклях «Послушайте!», «Мастер и Маргарита», «Гамлет», «Ревизская сказка». В кино Вениамин Смехов начал сниматься с 1968 года, сыграв свою первую роль в фильме Евгения Карелова «Служили два товарища». Затем были главная роль в снятом по рассказам Джека Лондона телефильме «Смок и Малыш» и знаменитый Атос в «Д'Артаньяне и трех мушкетерах» Г. Юнгвальд-Хилькевича. В последующие годы Смехов снимался не слишком часто — из лучших последних киноработ можно назвать, например, «Ловушку для одинокого мужчины» и «Ключ». Однако с успехом выступал в иных ипостасях: по собственной пьесе «Али-Баба и сорок разбойников» написал сценарий завоевавшего немалую популярность музыкального телефильма, написал несколько художественных и публицистических книг («Служенье муз не терпит суеты», «Таганка. Записки заключенного», «Живой и только»). С начала 1990-х годов Вениамин Смехов ставил спектакли в Москве, Таллине, Ташкенте, в Израиле, США и Чехии. В последнее время преподает актерское мастерство в университетах США.

Творческая встреча с Вениамином Смеховым прошла в Израильском культурном центре 2 декабря.


Открывая выступление, Вениамин Борисович сразу задал иронический тон: «Я слышал, что не все в зале знают иврит, поэтому буду говорить по-русски» , — и предложил зрителям отправиться вместе с ним в воображаемое путешествие в мир театра и литературы, признавшись, между прочим, что сам очень любит путешествовать.

«Все, что зарабатывается, тратится на поездки. Я многие годы был невыездным, но теперь сполна наслаждаюсь свободой. Свои “цепи” и трудовую книжку я оставил в театре на Таганке, где мой портрет в фойе то снимают, то снова вешают — в зависимости от настроений руководства. А я… Я путешествую».

Но сколько бы ни перемещался по миру актер и режиссер Смехов, в душе у него, по собственному признанию, сохраняется постоянная величина — «любовь и благодарность к родной земле — по рождению и по происхождению» :

«С Израилем у меня связаны счастливейшие воспоминания. Израиль для меня — это и место, где живут мои друзья и родные, и место работы. Причем, работы очень и очень радостной. Я вспоминаю 1993 год, когда, по стечению счастливых обстоятельств, дважды ставил спектакли на Святой земле. Первым был «Дон Кихот» по пьесе Михаила Булгакова в Иерусалиме. Потом была Хайфа, где я ставил «Али-Бабу» на иврите. Поэтому главная песня моего мюзикла звучала не как «Персия, Персия, Персия», а как «Туркия, Туркия, Туркия». С другой стороны, сегодня меня посещает некоторая печаль, когда в личную жизнь людей — и на Святой земле, и на нашей, российской — начинает вторгаться политика. Когда мы закончили нашего «Али-Бабу» и показали его в Хайфском театре, пришли представители всевозможных СМИ и принялись брать интервью у актеров. Половина актерского состава были древними евреями, половина — древними арабами (арабами-христианами, как мне объяснили). Это была очень дружная и чудесная компания, практически семья. Когда все это закончилось, журналисты стали допытываться у актеров, “как им работалось вместе” и “не было ли межнациональных конфликтов”. Но мне доставило большую радость, когда все актеры дружно послали их… в тель-авивский ресторан «Кибенемат». Кстати, такой действительно существует».

Большую часть вечера Вениамин Смехов посвятил авторскому чтению: стихи Пушкина и главы из поэмы Венедикта Ерофеева «Москва–Петушки», строчки из Северянина и Маяковского. С помощью великолепного актерского мастерства он доносил до зрителя как глубокую иронию читаемых им строк, так и их эмоциональный заряд. А сатирические стихи Пригова и Кибирова в прочтении актера вызвали в зале гомерический смех. Свое выступление Вениамин Борисович закончил стихами Бродского и Высоцкого.

По окончании вечера с Вениамином Смеховым встретился корреспондент Jewish.ru. По поводу «сочетаемости» в рамках одной программы произведений поэтов московской и петербургской школ, Смехов заметил, что не видит принципиальной разницы между этими направлениями. «Впрочем, когда об этих отличиях говорят сами питерцы, я с ними соглашаюсь, — признался он. — Хотя мне все же кажется, что русская поэзия едина».

Охотно поделился Вениамин Борисович и своими размышлениями о «еврейском вопросе»:

«Это очень непростой для меня вопрос. С одной стороны, меня лично это долгое время не касалось, поскольку (как мне объяснили совсем недавно) для слуха антисемитов моя фамилия звучала как-то ублажающе. С другой стороны, бьют не по паспорту, а по морде. Потому носом меня попрекали тоже. Но чего-то острого и страшного все же не было — Б-г наше семейство миловал.

Мой папа, которому 10 января будет 92 года, работал в Госплане, был ученым — экономистом и математиком. Ему. В этой связи очень и очень интересным представляется его обращение к иудаизму — он даже написал книгу «Коль нидрей»
[молитва, с которой начинается Йом Кипур и которая позволяет грешникам молиться вместе с праведниками, — А.Ф.], само название которой во многом символизирует и объясняет его возвращение к вере отцов. А начиналось все в Гомеле — почти все Смеховы оттуда. Вокруг было религиозное еврейство и хедер, который отец посещал в раннем детстве. Потом закрутился сюжет уже советской истории, и отец оказался вписанным в заглавные строчки этого сюжета: Госплан СССР, война, возвращение с войны, должность заведующего сектором Госплана… а в это время уводят в ссылку людей даже с нашего этажа на 2-й Мещанской… И все это — еврейский вопрос. Но его все время, когда мудро, а когда наивно, старшие заглушали перед младшими.

Потом уже, когда стал постарше, стал свидетелем самостоятельных «разборок». Мой собственный характер, наверное, не шибко защищен премудростью, знанием и умом, и потому я как-то воспринимал происходящее в благополучном свете. То есть то, что я видел в театре на Таганке (казалось бы, в таком театре!) и, по идее, должно было меня ранить, будто бы и не замечалось мною. Понимал я это только задним умом. Абсолютно русская черта — быть крепким задним умом. Вот и я каким-то образом подцепил эту «бациллу». И то, что меня окружали антисемиты, понял гораздо позже. Ведь предполагалось, что это культурное заведение…

Особенность репертуара и могучий дар любимовской школы собирали людей не по национальному признаку. И любимыми друзьями театра были, в равной мере, и Карякин, и Давид Самойлов. Высоций и Окуджава тоже различий не видели. Как и мы. Антисемитизм существовал, но в неком приглушенном виде. Разумеется, я знаю кто есть кто, но почему-то на этом не зацикливаюсь. Недавно я поздравил в газете одного замечательного артиста с юбилеем. А когда на одном застолье предложил выпить за его здоровье, половина стола отказалась. Эти отказавшиеся, среди которых были и русские, сказали: «Мы знаем, что он — антисемит». А в наших с ним отношениях это никогда не сквозило… Не знаю… Еврейский вопрос — это масса слухов, обилие поворотов и буйство красок. Существует и такая огромная составляющая этой проблемы, как «еврейский антисемитизм». Но это уже тема для другой беседы».




(Автор материала выражает особую благодарность за оказанную помощь организатору творческого вечера актрисе Людмиле Хмельницкой)

Александр Фишман

{* *}