18 февраля Оскару Борисовичу Фельцману, автору советских шлягеров «Ландыши», «Венок Дуная», «Огромное небо», «Я верю друзья» и многих других, исполняется 87 лет. Его музыка первой зазвучала за пределами Земли и продолжает сопровождать космонавтов в каждый полет, став уже своего рода суеверием. Несмотря на почтенный возраст, музыкант, по его собственному выражению, «не сидит дома на диване», а, напротив, ведет активную гастрольную жизнь и продолжает радовать публику новыми произведениями. Причем в последнее время внимание композитора все больше сосредотачивается на национальной еврейской музыке. Накануне дня рождения Оскар Борисович побеседовал с корреспондентом Jewish.ru. — Оскар Борисович, для начала хотелось попросить Вас подробнее рассказать о Вашем происхождении и поинтересоваться, чем вызвана проснувшаяся тяга к еврейской музыке?

— Я родился довольно давно, это было еще в начале прошлого века, в 1921 году, в Одессе. Я никогда не думал, что столько проживу на белом свете. Я бесконечно благодарен судьбе и хочу еще пожить и поработать. Мой отец был известным хирургом в Одессе, а мать занималась хозяйством. Я был единственным ребенком в семье. И еще были дедушка и бабушка. Они были евреями верующими и постоянно посещали синагогу во дворе нашего дома. Когда я уже подрос, мне стало любопытно и иногда они брали меня с собой. Там было интересно, как в каждом молельном доме, но кроме этого, там было много хорошей музыки и песен. И с тех пор еврейские песни и еврейская музыка вошли в мою душу.

Во время войны был такой случай. Я оказался в Новосибирске, и в то же время там в эвакуации находился Белорусский еврейский театр. Они услышали обо мне и попросили написать музыку к еврейским спектаклям. Я сказал, что могу. Они предложили мне музыкальные сборники и сказали, что для меня будут петь артисты, чтобы я знал, что такое еврейская музыка. Я ответил, что мне не нужны сборники и не надо, чтобы артисты пели для меня, не надо мне ничего объяснять, потому что еврейская музыка еще из синагоги в Одессе стала частью меня. После они сделали меня заведующим музыкальной частью, главным дирижером и главным композитором. Я с удовольствием писал для Белорусского еврейского театра. И должен сказать: за все это время я ни разу не заглядывал ни в один сборник, ничего не изучал, а просто из головы писал еврейскую музыку, и у меня хорошо, органично получалось.

Прошли многие и многие годы, и, казалось бы, я к еврейской музыке не собирался возвращаться, не то чтобы я забыл, просто не было повода. Но в последние несколько лет я очень связан с местной еврейской общиной и даже с Берлом Лазаром. Он хорошо ко мне относится, и я его очень люблю. Я часто бываю в синагоге и стараюсь не пропускать мероприятия, на которые меня приглашают. Очевидно, под влиянием всего этого во мне снова проснулась тяга писать еврейскую музыку. Мне, как и в молодости, тоже ничего не нужно было изучать, потому что я с детства был на ней воспитан. И я написал целый ряд песен специально для Иосифа Кобзона, которого я очень люблю и с радостью с ним вместе работаю. Так, вскоре увидит свет новая песня, посвященная Холокосту, которую мы записали в паре с ним. Таким образом, через десятки лет я снова вернулся к еврейской музыке и очень этому рад.

— Вы довольно быстро стали популярным. Неужели государственный антисемитизм в Советском Союзе никак не сказался на Вашей карьере?

— Должен сказать, за всю жизнь я ни разу не сталкивался с проявлениями антисемитизма в отношении себя. Взять хотя бы Сталинскую стипендию, которую присудили мне, еврею, на втором курсе Московской консерватории. Я приехал в Москву в 1945 году, сначала учился в консерватории, потом уже писал песни, оперетты. Уже в 1948-м в Московском театре оперетты с большим успехом пошла первая моя оперетта «Воздушный замок». Мне тогда было 24 года, и я все считал, что я молодой композитор. Но так случилось, что меня почти что никогда не называли молодым композитором, потому что, несмотря на молодой возраст, в Московском театре уже шла моя оперетта. А в 1952 году в один и тот же день в Московском театре оперетты шла моя оперетта «Суворочка», а в Оперном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко – музыкальный спектакль «Шумит Средиземное море». И вот за эти несколько лет у меня – такой взлет, получилось уже три спектакля в Москве. Причем они шли не только в Москве, но и по всей стране. Меня уже никто молодым не называл, а говорили уже, что я солидный, потому что рядом шли оперетты Дунаевского, Милютина, для того времени это уже были люди в возрасте, со стажем. Только после того как я написал несколько оперетт, я начал писать песни.

— Чем был вызван переход к так называемому «легкому жанру»?

— В то время я очень дружил с выдающимися композиторами. Рядом со мной жили Дунаевский, Милютин, Соловьев-Седой, Фрадкин. В Союзе композиторов я с ними общался, слушал их песни и понял, что песня, которая идет 3,5-4 минуты может иногда дать людям больше, чем симфония, которая идет час, потому что в песне можно выразить очень и очень много. Серьезные песни играют очень большую роль в жизни людей. Песни – это огромный мир. И тогда я начал писать песни.

Первая песня, которую я написал, была на стихи Давидовича и Драгунского и называлась «Теплоход». Я ее написал где-то в 50-е годы, в начале. С того времени прошло полвека, а ее все поют. Я написал ее специально для Леонида Иосифовича Утесова. Сначала я проиграл ее своим товарищам, они ее высоко оценили и сразу определили для исполнения Утесову. Я тогда мало что понимал в песне и засомневался, а вдруг она плохая и мне будет неудобно, если я приду, а он мне откажет. Но они меня убедили, что ему точно понравится и он будет ее петь. Я позвонил Утесову, пришел к нему домой, проиграл эту песню, и он говорит: «Оскар, через две недели по всем радиостанциям будешь слушать, как я пою “Теплоход”».

В то время по радио с утра до вечера передавали не так много песен, часто повторяли, и я за несколько месяцев стал очень популярным композитором, написав всего одну песню. Я сразу почувствовал себя более устойчиво, тем более, вокруг были артисты, все хотели, чтоб я писал для них. В результате я осмелел и начал писать.

Давным-давно (я сейчас подсчитывал, сколько лет назад – около 50-ти) мне позвонили из сада «Эрмитаж», сказали, что там готовится концертная программа, и попросили написать какую-нибудь легкую танцевальную песню. На слова Ольги Фадеевой я очень быстро и легко написал песню и дал ее Гелене Великановой. Это были «Ландыши». После этого я уехал на юг и совсем про нее забыл. Через две недели я получил письмо, где прочитал, что вся Москва поет «Ландыши». Для меня это было как праздник, я так заволновался, что сразу поехал домой. Я хотел послушать, как это все происходит. Я приехал. И действительно на улицах ее пели. То есть популярность просто свалилась на меня: написал «Теплоход», потом «Ландыши» и стал знаменитым.

— Как Вы относитесь к современной песне?

— Мне часто задают этот вопрос и думают, что я начну говорить «кошмар», «ужас». Значит, я скажу так: сегодня, на мой взгляд, очень много серых, неинтересных песен, и я к ним отношусь плохо. Но среди этих серых песен попадаются и хорошие, и молодежь их подхватывает, и аплодирует, и танцует под них.

Я считаю, что без настоящей мелодии нет песни. Вот молодежь увлекается «Битлз», но ведь их песни мелодичные, возможно одну от другой отличить, поэтому они и завоевали весь мир. Кстати, и мы, композиторы, испытываем на себе влияние таких групп, как «Битлз». И у нас обязательно появляются современные новые ритмы, ведь жизнь развивается, не стоит на месте.

Теперь хотелось бы отметить, что все чаще можно услышать мнение о том, что композитору необязательно высшее образование, а достаточно хорошего слуха. В результате любители начинают писать песни. Я сам получил очень высокое образование, учился в Московской консерватории и пишу и симфоническую музыку, и балеты и т.д.. И должен сказать по опыту, что когда композитор пишет песни и хочет, чтобы это было настоящее творчество, он должен быть образованным человеком, владеть инструментами.

Если взять классиков: Бетховена, Шуберта, Чайковского, – то они писали не только симфоническую музыку, но еще и песни. И это, должен сказать, настоящие шедевры. С одной стороны, они очень доходчивые и в народе в свое время были популярны, но, кроме этого, они сделаны чистыми руками, высокообразованными людьми, гениальными композиторами. И вот по сравнению с тем творчеством, современное творчество проигрывает. Эта самодеятельность, на мой взгляд, никуда не годится. Надо, чтобы настоящей песней занимались настоящие профессионалы. И хочется, чтобы сейчас появлялись новые композиторы, которые принесут серьезные песни. Когда я говорю серьезные песни, это не значит, что это должна быть какая-то торжественная музыка с насупленными бровями, это может быть и самая танцевальная, какая угодно музыка, но необходимо, чтобы это было настоящее искусство, грамотное и красивое.

Как пример хочу рассказать о таком опыте. Как-то очень много лет назад у Соловьева-Седого, знаменитого композитора, что-то не получались новые песни. И я спрашиваю: «Вася, почему ты молчишь, почему не слышно твоих песен?» Он мне мудро ответил тогда: «Ты знаешь, я не понимаю, каких песен ждут от меня люди, когда я почувствую, что они хотят, чтобы я написал, тогда я напишу». Прошел год-два, он все не писал. А потом создал феноменальный цикл, в который вошли знаменитые «Подмосковные вечера». Это я к тому, что наши композиторы в своем творчестве отражают душу и плоть народа. Надо раньше почувствовать, как живет народ, а потом уже с ним разговаривать. Поэтому, честно говоря, я очень благодарен нашему народу за то, что я и сегодня – я сам понимаю – популярный человек, меня узнают, но самое главное, поют мои песни.

— Оскар Борисович, а как складывались Ваши отношения с еврейскими традициями?

— Когда я жил в Одессе, дедушка и бабушка, которые жили с нами в одном доме, придерживались религиозных и национальных традиций, и я с ними. А папа, хирург, был «интернационален». К великому сожалению, я на идиш не разговариваю. Так случилось, что меня никто этому не учил и я праздников не знаю, как и текста молитв на еврейском. Это где-то в моей душе существует, но молиться, как следует, я не умею.

А что касается еврейской общины, я страшно им всем благодарен. Меня выбрали членом совета общины, и я у них бываю на заседаниях, на праздниках. Вот сейчас будет съезд еврейских общин, я тоже пойду. В общем, русская культура – моя родная и национальная, но я бесконечно рад, что постоянно соприкасаюсь с культурой еврейской.