На пороге 70-летия народный артист России Эммануил Виторган с благодарностью вспоминает прошлое и с надеждой смотрит в будущее. Эммануил Гедеонович побеседовал с корреспондентом Jewish.ru о судьбах еврейского народа, об отношениях с женщинами и о новых творческих проектах.

— Хотя мне действительно исполняется 70, я как-то не ощущаю этот возраст — даже не знаю, к своему удовольствию или наоборот. Что касается евреев — так сложилось, что это мученическая нация. Почему-то она вызывает у людей одно и то же злое чувство, которое не должно быть присуще человеку — зависть. Наш народ никогда не заслуживал и не заслуживает такого отношения к себе.

Не будем приукрашивать нацию и возвеличивать ее как первую из всех. Как и среди любого народа, среди евреев есть разные люди. Мы знаем злобных кагебистов нашей национальности, а знаем и совершенно потрясающих людей — в литературе, в медицине и в прочих науках. Еврейская нация вообще очень разнообразна в своих оценках жизни и в образе жизни. Думаю, что так много говорят о евреях и думают о них потому, что это действительно талантливая нация. Евреи в громадном большинстве своем — творческие, гуманитарные люди, хотя я знаю среди них замечательных технарей и ученых. И в громаднейшем большинстве это люди, которые работают не только на себя, но и для других тоже.

Раньше, когда мы жили при советском строе, для нас главными лозунгами были: «не думать о себе», «думать о Родине», «думать о партии». Сейчас мы в первую очередь думаем о себе, и это приносит пользу и родине, и партии. А самыми первыми, кто начал думать сначала о себе и о своих семьях, были евреи. Но при этом большинство евреев не хапают, а умеют делиться. Это замечательная черта, необходимая нормальному человеку.

Сейчас, мне кажется, стало меньше отрицательных эмоций по поводу нашего пребывания на этой земле... Когда сегодня встречаешься с чеченцами, которые тоже претерпели немало обид в свой адрес, или с людьми других кавказских национальностей, они говорят: чуть-чуть перестали катить бочку на евреев, зато начали на нас (смеется).

Лично для меня никогда не существовало разделения по национальности. Для меня всегда существовал человек — таков, каков он есть, каким я встретил его в своей жизни. Обычно я не доверяю словам: этот — подлец, этот — мерзавец, а тот — гений, не определяю на слух гадость либо прелесть человека. Мне нужно пообщаться с ним самому. Мне повезло: в жизни я встречался с людьми самых разных национальностей и самых разных профессий. И продолжаю это делать. Именно для этого и существует «Виторган-клуб» — для общения с людьми. Клуб посещают люди самых разных национальностей и профессий, и мы замечательно проводим время.

— Этот клуб работает без рекламы. У меня ведь есть театральное агентство и свой театр, и потому мы знакомы с огромным количеством замечательных людей. Все мои друзья знают, что раз в месяц я приглашаю в клуб кого-то из своих коллег, или даже человека другой профессии — главное, чтобы он был способен увлечь разговором. В нашем клубе выступали и физики, и лирики... Мы собираем не больше ста человек — для того чтобы люди имели возможность познакомиться, общаться дальше, помогать друг другу. Клуб существует уже 17 лет. Многие перезнакомились, кто-то поженился, так что появились «дети клуба». Даже внуки уже есть (смеется).

Мы получаем колоссальное удовольствие от общения. Никаких денег на этом не заработаешь, иногда мы даже бываем в минусе, но ничуть об этом не жалеем. Как только появляется возможность, обязательно встречаемся. Открытия и закрытия клуба проходят на пароходике, плавающем по Москве-реке, а все остальное время — в Доме Актера. Сейчас заканчивается ремонт нового здания для клуба, которое мне выделил мэр. Это отличный дом в центре города. Есть небольшой зал, где можно играть моноспектакли. Но здание было в очень плохом состоянии, поэтому все, что мы зарабатываем, все уходит на его ремонт. Cкоро состоится открытие.

Это будет своеобразный «Центр культуры Виторгана». Мы еще не придумали ему точного названия. Мне не хотелось бы выпирать со своей фамилией, но, с другой стороны, дом действительно выдан мне, именно для центра культуры, и там я поддерживаю свою атмосферу.

Казалось бы, зачем это нужно? Я всю жизнь мечтал о квартире, где был бы камин, лестница на второй этаж и кабинет. В шестьдесят с лишним лет я наконец-то получил это. Есть и театральный офис, который мы арендуем. Зачем еще чего-то хотеть? Но очень хочется иметь дом, где люди не были бы ни в чем ограничены: ни во времени, как в ресторанах, ни в общении. Хотят сидеть всю ночь — пусть сидят, только бы общались. Может быть, сегодня это кажется кому-то наивным, но я жил так всю жизнь — так я хочу и продолжить и закончить.

В доме моих родителей двери всегда были открыты. Мы всегда принимали людей. Тогда жили скромнее, военное и послевоеннное время было совсем иным. До сих пор мое самое любимое блюдо — картошка. В любом виде, но лучше жареная.

У меня были очень славные родители...

Папа был коммунистом. Он ушел из жизни в 81 год, и только в последние годы начал понимать, что коммунистическое отношение ко всему и ко всякому — и в его жизни, и в жизни страны — было не очень достойным. Думаю даже, что это стало одной из причин его болезни. Тому поколению было трудно понять и принять эту мысль: они всю жизнь с утра до ночи вкалывали за Советскую власть. Это можно понять нам, последующим поколениям, и я очень хотел бы, чтобы это понимали ровесники моих детей и внуков. Не дай Б-г им испытать то, что испытали предыдущие поколения.

Мама не работала, обслуживала нас — трех мужиков. Мама у меня была чудо... Я до сих пор ощущаю тепло материнского тела, представляете? Мой старший брат больше похож на отца, а я — на маму.

Я родился вторым, а поскольку в семье уже был сын, родители хотели девочку. Когда я родился, назвали Эммой, а потом разглядели — и переименовали в Эммануила. Это шутка, а на самом деле меня назвали в честь маминого брата, которого убили в Одессе во время погрома.

— У меня вообще множество родственников-одесситов. Раньше, когда я приезжал на каникулы в Одессу, то за два месяца не успевал обойти всех родных и близких. У папы было десять сестер и братьев, у мамы — одиннадцать сестер и братьев, я уж не говорю о двоюродных. А сейчас, к сожалению, нас осталось очень мало. Половина одесского кладбища — мои родственники: дяди, тети и даже, к сожалению, есть уже братья и племянники. Но сам я не жил там. Папа закончил Одесский мукомольный институт и во время войны восстанавливал мукомольную промышленность, так что мы мотались по всей стране. Моего старшего брата родили под Воронежем, а меня случайно родили в Баку... Сейчас для меня самый главный в душевном смысле город — Астрахань, там лежат мои родители и племянник, сын старшего брата.

— Я был там раза четыре. Это удивительная страна, и в первый раз она растрогала меня просто до слез. Но жить я бы там не хотел. Мне кажется, живя там, ты несколько ограничен в возможностях. Я очень доволен, что в последние годы живу в Москве, я и до конца хотел бы остаться здесь. Здесь очень много интересного: если не сам что-то создаешь, то можешь пойти и посмотреть. В Израиле этого нет. В Москве есть картинные галереи, огромное количество театров, оркестров... Я обожаю джаз, это для меня главная музыка. Это воздух, которым я наполнен с юношеских лет. Когда железный занавес был опущен, мы неизвестно как доставали музыкальные пластинки и переписывали их на рентгеновские снимки. Знаменитые истории про джаз на костях, я застал их, я сам делал это. Можно себе представить, какой там был звук... Но для нас это все равно было как глоток свежего воздуха, это значило очень многое. Я люблю и симфоническую музыку. Мой племянник Марк Горенштейн — художественный руководитель главного симфонического оркестра страны, окрестра Светланова.

— Мой дом, конечно, — театр. Хотя у нас в дипломах пишут «артист театра и кино», но в театральных институтах вообще-то про кино ничего не проходят. Самая сильная режиссура, с которой я встречался — это все же театральная режиссура. Киношная режиссура такого уровня мне не попадалась, не в обиду киношникам будет сказано.

Однако я благодарен каждому режиссеру, который приглашал меня в кино, для меня это подарок, который я честно стараюсь отрабатывать.

Отражается ли на мне то количество человеческих жизней, которые я прожил в театре и в кино? Нет. В жизни я совсем иной человек. Это нормально: есть профессия и есть жизнь. Мне в громадном большинстве, особенно в кино, предлагаются очень жесткие роли, больше отрицательных персонажей, причем я никогда не отказывался от отрицательных ролей. Вот от положительных отказывался.

— Потому, что раньше положительный персонаж делал вид, что он даже не знает, по какой причине дети происходят на свет. Он же положительный — не дай Б-г. Сегодня уже появляются положительные герои, которые делатют ошибки, стараются их исправить... Но отрицательных персонажей писатели, драматурги, сценаристы выписывают лучше, чем положительных. У отрицательных персонажей очень интересная жизнь.

Для меня самого загадка до сих пор: почему мы, появляясь на этот свет вроде бы в одинаковых условиях, становимся — один таким человеком, а другой — иным? Я могу на сегодняшний день очень многое простить человеку. Но чего я точно не могу простить, чего я не понимаю и не принимаю — когда один человек берет на себя право распоряжаться жизнью другого. Вот это для меня просто противоестественно. И я абсолютно убежден, что это наказуемо, хотя я и не верующий человек.

А зритель ко мне потрясающе относится. Я сам иногда удивляюсь: я ведь переиграл такое количество мерзавцев — оберштурмбаннфюреров СС, например, а люди все равно относятся ко мне с такой симпатией! Говорю это искренне, ничуть не преувеличивая. Наверное, они чувствуют, что, проживая жизни отрицательных персонажей, я хочу показать им, сидящим в залах театров и кино, что это не лучший способ прожить свою жизнь. Думаю, именно поэтому очень многие относятся ко мне с такой симпатией. И я им очень благодарен за это. Конечно способы выражения симпатии бывают разные: когда тычут пальцем в лицо на улице или в транспорте, это не очень приятно...

— Зрители на периферии конечно больше видят меня в кино. В Москве и Петербурге, где я проработал много лет, меня во многом воспринимают как театрального актера. Но когда я езжу по стране со спектаклями — в любом городе, куда бы я ни приехал, везде и всегда аншлаг. Приходят за кулисы, благодарят... И я им тоже очень благодарен. Я вообще очень благодарный человек.

— Теперь надо что-то сделать в честь тех, кого мучил 70... (смеется). Проект есть — не могу пока точно сказать, будет ли он сделан — в связи с финансовой прозой жизни. Но очень хочется. Есть парочка пьес, которые я попытаюсь поставить. Я же не один, вокруг меня много людей. Постановочная часть, артистов надо приглашать... У меня нет своей труппы. У меня просто есть театр, куда я приглашаю актеров. Я ушел из театра имени Маяковского, занимаюсь сам по себе — и думаю, что это хорошо. Должен наступить такой период: хватить кому-то подчиняться, перед кем-то отчитываться... Надо отчитываться перед самим собой. Думаю, у меня уже есть такая платформа, когда я могу честно претворять в жизнь свои профессиональные и другие замыслы. Все-таки 70 лет: за это время я ведь чему-то научился, правда?

Поэтому я надеюсь сделать юбилейный спектакль. Хотя продюсеры меня замучили (и моя жена — в том числе). Они твердят, что нужна комедия, а я, честно говоря, раздражаюсь на это.

Я убежден, что театр существует не только для комедии. Театр — это дом, сидя в котором ты можешь сопоставить свою жизнь с тем, что происходит на сцене, понять, прав ты или не прав, поплакать и посмеяться... А для комедий есть театр комедии, театр сатиры, это отдельный жанр... Я всю жизнь проработал в драматическом театре. Нет, я с удовольствием играл в комедиях и продолжаю играть, но должна быть мера. Я понимаю, что у каждого человека масса проблем на работе, в жизни — и хочется, придя в театр или кино, не думать еще и о проблемах, которые они видят на экране, а расслабиться, посмеяться... Хотя это лишь часть зрителей. Многие приходят еще и для того, чтобы что-то познать. И такие есть.

— У меня уникальная супруга. Вообще мне всегда, всю жизнь везло на женщин, начиная с мамы... Уход Аллы Балтер, которой нет вот уже 9 лет, стал для меня огромным потрясением — настолько, что вы могли бы сейчас со мной не разговаривать. Иришка вытащила меня. Еще я очень благодарен ей за то, что она вернула мне дочь и внуков. После моего ухода из первой семьи дочь долго не могла простить меня. Я очень виноват перед детьми... Когда расходятся родители — это прежде всего бьет по детям. Отцу и матери нужно быть предельно деликатными, осторожными, и по возможности сохранять общение.

Я вообще очень трепетно отношусь к женщинам. В моем возрасте я могу говорить об этом, не напрашиваясь на комплименты. Считаю, что не бывает женщин с плохим характером или некрасивых женщин, а если они и встречаются — то это вина наша, мужиков. Значит, мы довели их до такого состояния.

Иришка привела меня в еврейскую жизнь. Она родом из Латвии, и часто посещала там рижскую синагогу. До знакомства с Иришей я никогда не интересовался этим... Теперь посещаю синагогу вместе с ней.

— Вообще, мне грех на что-то жаловаться. Были потрясающие родители. Я получил ту профессию, о которой мечтал. Я встречал в жизни людей, о встрече с которыми можно только мечтать. В том числе и в профессии: Георгий Александрович Товстоногов, Леонид Викторович Варпаховский, Марья Иосифовна Кнебель, Андрей Александрович Гончаров, с которым я прожил в театре Маяковского 20 с лишним лет — это только старшее поколение. И последующее: Анатолий Васильев, Кама Гинкас, Генриетта Яновская, Роман Виктюк, Леонид Хейфец — и так далее, и так далее.

Поэтому мое тщеславие, мое честолюбие удовлетворено. Я не жажду никаких дополнений в своей жизни: чтобы чего-то еще изо всех сил добиваться, зарабатывать во что бы то ни стало... Не потому, что ленюсь. Хотя и стал лениться конечно: так хочется полежать, почитать... Современную литературу я знаю неважно, гораздо хуже, чем ту, которая была при мне. Читаю ее, но мало.

— Их множество: например, Кабаков, Пелевин... Детективщики, а точнее детективщицы, почему-то их стало очень много. Это интересно с психологической точки зрения: откуда такое огромное количество именно женщин-писательниц, которые пишут шпионские романы? А сколько женщин появилось в режиссуре! А операторов на телевидении! Таскают на себе эти тяжелые камеры с удовольствием. Интересно. Может, это признак приближения матриархата? Я не могу этого объяснить.

Прожито уже столько лет... Меня часто спрашивают: хотел бы я что-то изменить в своей жизни? Если бы вернуться? Я из тех людей, которые иронично относятся к подобной идее — «вернуться». Никуда уже не вернуться. Безусловно, я хотел бы продления жизни моим любимым людям. Безусловно, хотел бы, чтобы родители не испытывали горя, когда их дети уходят раньше, чем они сами. Но повторю: грех жаловаться. Думаю, именно мое отношение к жизни дало мне возможность дожить до семидесяти лет, и, надеюсь, это продолжится еще энное количество времени.