Творческий диапазон Юлия Гусмана невероятно широк. Он неизменно возглавляет жюри КВН и создатель первой национальной кинопремии «Ника», кинорежиссер и бывший депутат Госдумы. В беседе с корреспондентом Jewish.ru Юлий Гусман рассказал об антисемитизме на экране и в жизни, о шутках про евреев и о заветной мечте — написать автобиографию.

— Антисемитизма на экране я не вижу. Вне всякого сомнения, в нашей стране, к сожалению, немало антисемитов — режиссеров, актеров, инженеров, мореплавателей, академиков и плотников. Но я вырос в самом интернациональном городе мира, городе Баку. Эти слова — не фигура речи, не пафос. Трудно себе представить, но это на самом деле было так. Приехав в Москву, я сохранил гордое отчество Соломонович, хотя тогда все Соломоновичи были Семеновичами, а Моисеевичи — Михайловичами. И когда я встречал таких людей, как Григорий Израилевич Горин и Леонид Исаакович Ярмольник, то поражался, что есть такие смельчаки.

Но в Баку в этом никакой смелости не было. Я никогда не ощущал, что быть евреем хоть чуть-чуть ущербно — никакого антисемитизма, ни бытового, ни государственного там не ощущалось. Мои родители, Соломон Моисеевич Гусман и Лола Юльевна Барсук, были профессорами. Я знал, что всегда могу дать по башке — ногой, рукой, бутылкой — если кто-то вдруг скажет «жидовская морда». Хотя я себе даже представить не мог, что кто-то может такое сказать. И в Москве я никогда с этим не сталкивался — то ли потому, что большой, то ли потому, что много занимался карате, и от меня исходила какая-то уверенность.

В кулуарных разговорах кто-то, наверное, может позволить себе моего «ребенка», «Нику» назвать «жидовской премией». Хотя это будет не только несправедливо, но и глупо. Однако антисемитизм, по моему мнению, существует тогда, когда он или открыто декларируется, или де-факто зафиксирован. А так — есть понятие «презумпция невиновности», и я его исповедую. Мне лично никто ничего подобного не говорил, а если бы сказали — пожалели бы.

Мне кажется, антисемитизм — не главное. В кинематографе сейчас другая проблема: последовательно и давно из «еврейского дела» — кинематографа — выжимаются евреи. В списке Союза кинематографистов в советский период евреи занимали второе по численности место после русских. И многие классики советского кино — Козинцев, Ромм, Рошаль, Трауберг — евреи. Понимаете? Есть некоторые «еврейские» дела — лечить зубы, играть на скрипочке или в шахматы. Так же и с кино. Думаю, в нашем профессиональном сообществе такого откровенного антисемитизма быть не может. И на экране я этого не вижу.

Правда, бывают глупости, как например в фильме под названием «Гитлер капут». Кроме того, что эта картина в художественном отношении — дерьмо, она еще и начинается пародийно-издевательской сценой расстрела Рабиновича. Я считаю, что с тех пор, как фашисты уничтожили шесть миллинов рабиновичей, не время шутить... Хотя все равно шутили над этим еврейские ребята — Сергей Ливнев и Марюс Вайсберг. Два еврейских мальчика «так понимают прикалываться». Я считаю, прекрасно, когда нет табу, нет никаких ограничений и можно сбросить с себя любые, самые невероятные вериги и быть свободным и раскованным... Но желательно, чтобы какое-то время прошло, была какая-то дистанция, потому что все это до сих пор больно и живо. Думаю, еще лет сто будет больно и живо.

Американский Голливуд и кинокомпании многих других стран позволяют себе прикалываться над чем угодно. Но мы видим, что они не боятся в первую очередь прикалываться над собой, над собственным президентом, над собственной страной... А когда ты стоишь на цыпочках перед властью, но шутишь над всякими Бушами, Обамами, Саакашвили и Ющенко, то это выглдит плохо. И в сатире, и в юморе, и в кино.

Но не думаю, что сегодня можно всерьез обсуждать антисемитизм в кино. Как и антисемитизм в обществе. К моему радостному удивлению, ни президент, ни премьер-министр у нас не являются антисемитами. Это видно по их командам, по их людям. Гнилой, тяжелый запах любой ксенофобии, любого расизма, любого неприятия другого человека всегда чувствуется. Не важно, касается ли это геев, лесбиянок, черных, евреев, балетмейстеров, дизайнеров или абстракционистов. Я считаю, что это ужасно.

Могу сказать еще одну вещь. Я еврей в поколениях на много тысяч лет назад, чистейший такой еврейский еврей. Но я никогда не считал, что быть евреем — какая-то исключительная привилегия. Например, при приеме на работу. Много раз мне звонили с рекомендациями и говорили: «Вы знаете, он хороший мальчик, еврей». Не думаю, что я кого-то из своих друзей — Рустама Ибрагимбекова, Рому Балаяна, Юру Кобаладзе — променяю на еврея просто потому, что он еврей. Я считаю, что еврей — это не награда, не позор, не должность, не премия. Еврей — это значит: ты родился евреем.

Мне повезло, я в курсе всех этих дел, я вхожу в число основателей Российского еврейского конгресса и поддерживаю все это, потому что считаю правильным. Но я также вхожу в Российский азербайджанский конгресс и вошел бы в любой — японский, английский — куда позвали бы. Простите, я скажу банальность, которая известна каждому школьнику. На этой маленькой планете и так полно всяких кошмаров: цунами, войн, боли, страданий. Еще и делить людей по признаку: он черный, он белый, он рыжий, он синий — это плохо.

— Как «почетный квнщик», когда-то игравший, а ныне судящий, могу сказать, что это полная ерунда. Я считаю Ваню достаточно умным человеком, но не знаю, что могут означать эти слова. Шутки про евреев, шутки про Чапаева, шутки про агрономов, пингвинов и марсиан: годятся любые, если хорошие. Про всех и про все. Плохие шутки не годятся ни про кого. Грубая, глупая шутка, как про евреев, так и про золушек, — омерзительна. Главное — чтобы было умно, хорошо и честно.

— КВН в моей жизни занимает огромное место. Когда КВН был в загоне (с 1972 по 1986 годы он был просто запрещен), я никогда от него не отказывался. Не потому, что я такой смелый, просто я не мог отказаться от своей жизни. До сих пор, в своем далеко уже не юном возрасте, я хожу на КВН, болею, переживаю, стараюсь помочь.

Я занимался в школьном театре, был студентом мединститута. Когда в1964 году КВН появился на экранах Баку, мы впервые увидели Москву, увидели все это чудо, «Голубой огонек», концерты... И мы заболели. И стали постепенно создавать свой КВН. Я стал лидером бакинской команды, которая не проиграла ни одного конкурса в течение семи лет.

Сейчас о КВН много говорят, это стало каким-то затертым общим местом: «КВН — это движение, образ жизни, образ мыслей»... Но в каком-то смысле это действительно так. На мой взгляд, КВН крайне недооцененная штука. В нашей стране создаются всякие полуискуственные организации — «Молодая гвардия», «Наши», «Идущие вместе»... Смотрите: существует реальное десятимиллионное движение молодых людей, которые занимаются творчеством не только на голубом экране, но и просто в домах, школах, казармах и даже тюрьмах! Почему не помочь этому делу? Мне кажется, хотя сейчас КВН стал не таким острополитическим, все равно у нас не очень приветствуют то, что называется внутренней раскованностью и свободой не только слова, но и собственного духа, которую как раз демонстрировал КВН в лучших его проявлениях. Поэтому: «Ну его, КВН, пусть просто играют в формате телевизионной программы — и все».

Это ведь уникальный формат, единственный, придуманный у нас. Даже «Что? Где? Когда?», что бы ни говорили, вышел из разминки КВН. Ворошилов никогда этого не отрицал. Он был замечательным художником и хорошим режиссером, но эта передача по сути викторина. А вот КВН — совсем другое. Это чисто русское изобретение. Я пытался сделать в Вермонте американский аналог КВН, но ничего не получилось. Мы с Масляковым приехали, пытались этим заниматься, придумывали... Но у них другое.

— Не знаю. Наверное. Словом «менталитет» мы ведь ничего не обьясняем. Это просто модное слово. Мозги такие, менталитет такой, привчки такие — не знаю. У них ведь замечательные кинокомедии, кинороманы, Марк Твен... Но ничего не получилось, это факт.

— Боюсь, всего вашего агентства не хватит, чтобы просто через запятую перечислить все, чем я занимался в жизни. Это и кино, и медицина, и политика — я был депутатом Государственой Думы. Я создатель первого телемоста между СССР и США. Об этом никто не знает. Легенда гласит, что это был Познер, а на самом деле Познера я пригласил на работу на третий телемост. Я худрук театров, ставлю спектакли по всему миру — в Корее, Японии, США, мюзиклы. Я сделал десятки телевизионных программ, 16 лет был директором Дома кино... Куча всего, в том числе и «Ника», конечно. Ей уже 23 года — подумать только!

Мне часто задают вопрос: что это такое? Человек разбрасывается, занимается всем, а глобально — как бы ничем. А я сразу вспоминаю Агнию Барто:

Сейчас я ставлю спекталь в Театре Российской Армии. В главной роли великий артист Владимир Зельдин, которому в феврале исполняется ни много ни мало 95 лет. Мы делаем новый спектакль, а до этого уже сотню раз прошел с аншлагом мой с ним спектакль «Человек из Ла-Манчи». Сейчас я этим увлечен и этим живу. Одновременно мы готовим 23-ю «Нику», которая состоится в начале апреля. Одновременно я работаю над сценариями двух фильмов: один — продолжение картины «Не бойся, я с тобой», второй я придумал недавно, это музыкальный фильм, история моей молодости, моего поколения.

Отдыхать я не умею. Обожаю море, солнце, фрукты и прогулки, но даже на отдыхе я обязательно что-то придумываю, пишу... Даже когда я плаваю в бассейне, я что-то сочиняю. Это происходит не от того, что я такой креативный, умный и прекрасный, просто я так устроен. Не могу отключить мозги ни ночью, ни днем; они работают, как на пожаре. Во многом это помогает, а во многом тяжело, потому что затратно, сжигает много энергии.

— Спорт. Люблю поплавать в бассейне... Но успеваю я это только на отдыхе. Когда снимаешь что-то день и ночь, странно было бы: все на съемках, а ты пошел покурил, поплавал. Мне кажется, что переключение — это и есть форма отдыха мозга. Я обожаю читать, но читать не успеваю практически ничего, даже газеты. Поэтому я набираю книги с собой в поездки и читаю запоем. У меня одновременно включены радио и Интернет. Не то, чтобы я Юлий Цезарь-многостаночник, но я так привык к фоновому шуму, что даже засыпаю лучше, если рядом играет какая-то музыка или произносится текст. Тишину я не очень люблю.

— Что за студенты у вас в Америке?

— Это отдельная история. Еще с восьмидесятых годов я преподаю в разных американских университетах. Я это особо не афиширую, как не афиширую, например, то, что и здесь я профессор крупного университета и занимаюсь PR.

Странно сейчас все это выплескивать: как я был режиссером и соавтором первого космического телемоста, как мы с Егором Гайдаром создавали партию, как у Бориса Ельцина был штаб в «Доме кино», как я ехал с берданкой защищать Белый дом... Многие делают свою жизнь на том, что потрясают орденами и эполетами. Я называю это «Чапаев у костра». Не то, чтобы я скромный — просто жутко неудобно, как будто хвастаешься и болтаешь.

У меня есть множество баек... Эту никогда еще не рассказывал: когда создавался фильм «Не бойся, я с тобой» вдруг мне сказали, что я идиот и фильм нужно закрыть. Оказалось, что накануне было постановление ЦК КПСС и КГБ о запрещении карате, а в фильме есть эпизод с карате...

Из всех подобных повестей нужно делать книгу.

— Я очень хочу, очень. Но для этого нужен собеседник, который смотрит открытыми глазами и слушает, которому интересно... Тогда у меня раскрываются крылья и я летаю. А просто взять ручку и записать: «Я вышел из дома и увидел, как идет Ельцин», — это неинтересно. Не люблю.

— О, такой черный список у меня есть! Я совершенно не могу ничего делать руками: прибивать, чинить, клеить обои... Один мой друг провел всю молодость, лежа под своим «Запорожцем»: он никелировал мотор. Просто для кайфа. Он был счастлив. Я ничего не понимаю в моторах. Я ненавижу точные науки. В медицинском институте учился только ради папы. Я, его любимый старший сын, должен был унаследовать его профессию. Но я ненавидел все эти кишки, кровь, мочу... Когда увидел учебник по биохимии с формулами на страницу, мне стало дурно. До сих пор иногда просыпаюсь ночью от кошмарного сна... Я занимался двенадцатью разными видами спорта, но никогда не хотел играть в футбол. И такого много. Я считаю, мое главное замечательное качество: я не только знаю, что я умею и хочу, но знаю, чего не умею и не хочу.

Раньше я много писал. Я очень неплохо пишу, являюсь членом Союза литераторов. Но когда я читаю Булгакова, то вижу, что он пишет лучше меня. А любой настоящий писатель должен быть графоманом и считать, что он лучше всех. Я могу думать: «Дайте мне Голливуд — и я вам покажу», быть в иллюзиях. Но когда я вижу, что пишу хуже кого-то, я писать не могу. Поэтому пишу очень редко. Вот когда я ставлю спектакль в театре, мне кажется, что я могу гениально придумывать. Это иллюзия, ошибка, но она позволяет держаться на плаву. Иначе и не стоит этим заниматься.