«Дмитрий Астрахан. Еврей»
28.01.2011
28.01.2011
Режиссер Дмитрий Астрахан — один из наиболее ярких представителей современного российского кинематографа. Среди его работ такие всенародно любимые хиты, как «Все будет хорошо», «Ты у меня одна», «Перекресток», «Зал ожидания», «Подари мне лунный свет». Любовь зрителей к творчеству Дмитрия Астрахана не угасает уже на протяжении многих лет, о чем свидетельствуют регулярные показы его фильмов по главным телеканалам страны. Театральный режиссер по образованию, Астрахан всегда мечтал снимать кино. «Мне казалось, что я могу сделать что-то не только для тех зрителей, что каждый вечер приходят на спектакль, но и для гораздо более многочисленной аудитории», — говорит он. О секретах своего мастерства, национальном вопросе и о семье Дмитрий Астрахан рассказал в интервью Jewish.ru.
— Дмитрий, в режиссерской среде вы держитесь особняком. Вашим фильмам присуща особая эмоциональность, человечность... А как вы думаете, что отличает ваши фильмы от картин других режиссеров?
— На этот вопрос мне самому хотелось бы услышать ответ! Самому оценивать собственное творчество очень сложно. Мы вместе со сценаристом Олегом Даниловым стремимся сделать что-то особенное, индивидуальное, то, что волновало бы зрителя. Стараемся не повторяться, стараемся открывать что-то новое. Наверное поэтому наше кино индивидуально. А если честно, то вы имеете дело с выдающимися художниками с яркой индивидуальностью, острым, пронзительным взглядом на окружающий мир и ни с чем не сравнимым талантом... Наверное так (смеется).
— Вы представляете свою аудиторию? Задумываетесь о том, кто будет вашим зрителем?
— Все дело в том, волнует ли тебя тема, которой посвящен снимаемый фильм, или нет. Талант художника заключается в том, чтобы сделать что-то такое, что было бы нужно людям. Конкретной целевой аудитории у меня никогда не было — мне всегда хотелось, чтобы мои фильмы смотрели все.
— Выбирая тематику своего будущего фильма, вы исходите из своих личных предпочтений или опираетесь на вкусы зрителя?
— Сначала я читаю сценарий. Если он меня волнует, это значит, что будет волновать и аудиторию. Расчет в этом деле не всегда работает — лучше доверять своей интуиции, своим эмоциям.
— Как получилось, что вы, театральный режиссер, решили уйти в кино?
— Хотя я учился на театрального режиссера, снимать кино мне тоже было очень интересно. Мне казалось, что я могу сделать что-то не только для тех зрителей, что каждый вечер приходят на спектакль, но и для гораздо более многочисленной аудитории. Наверное это и было основной движущей силой.
— Что легче — ставить спектакли или снимать фильмы?
— Понимаете, делать что-то хорошо — всегда сложно, однако поставить средний спектакль, например, сложнее, нежели снять средний фильм. В кино есть люди, которые могут выполнять работу за тебя — это актеры, операторы, монтажеры. В театре же — только ты и артисты. Поставить хороший спектакль и снять хорошее кино — одинаково сложно.
— В вашем творчестве четко прослеживается еврейская тема...
— Мы приступили к созданию «Изыди», нашей первой картины, в то время, когда национальный вопрос стоял особенно остро. На дворе стоял 1989 год, а в то время вражда между народами практически витала в воздухе: межнациональные столкновения в Баку, ожидание еврейских погромов, к которым открыто призывало националистическое общество «Память». В тот момент нам было важно сказать, что для нормального человека национальная вражда — явление совершенно чуждое. Каким образом мы могли донести эту мысль? Конечно через кино. Речь идет о любой межнациональной вражде, вовсе не обязательно о еврейских погромах. Любое деление по национальному признаку исходит прежде всего от государства, а не от простых людей. Об этом наш фильм «Изыди», в котором звучит и тема человеческого достоинства: человеку легче умереть, чем жить в постоянном унижении. «Из ада в ад» — фильм о животных чувствах, которые живут в человеке и могут проснуться в любой момент на почве алчности и закомплексованности.
— Актуален ли национальный вопрос в современной России? Что вы думаете по поводу недавних событий на Манежной площади?
— Этот вопрос всегда стоял достаточно остро. Виновата власть, которая не справляется со всем, что происходит в стране. Вещи, которые в определенный момент пустили на самотек, выливаются в то, что произошло на Манежной площади. Я не думаю, что в наших людях живет национальная вражда. Я не чувствую антисемитизма. Конечно, он есть, но не в той форме, в какой существовал раньше. Слава Б-гу, в современной России больше нет националистической государственной политики — нет четкого деления по национальному признаку, нет ограничений при поступлении в институт и так далее.
— Приходилось ли вам сталкиваться с бытовым антисемитизмом?
— Я знал, что я еврей, мне периодически давали это почувствовать. В четвертом или пятом классе я перешел в новую школу. Тогда в классном журнале напротив фамилии ученика указывалась и его национальность. Учительница начала опрос, и когда очередь дошла до меня, я произнес: «Дмитрий Астрахан. Еврей». Помню, как взоры всех учеников тут же обратились ко мне. Еврей?! Это же почти то же самое, что инопланетянин... Я со многими дружил в классе, однако слово «еврей» всегда звучало как-то неловко, его старались избегать. А все потому, что существовал государственный антисемитизм. Многие и евреев-то никогда не видели, но при этом все равно их не любили! Лишь после более тесного общения оказывалось, что это обычные люди, со своими достоинствами и недостатками... Это уже потом, в конце 80-х, иметь в родственниках еврея стало выгодно — с его помощью можно было уехать в Израиль, Америку.
— Ваши родственники живут в США. Почему вы не уехали вместе с ними?
— Большинство моих родственников, представителей интеллектуальных профессий, уехали из страны в начале 90-х. С развалом Союза, как известно, наука пришла в состояние кризиса. Как профессионалам своего дела, работать в другой области им не хотелось. Это было смутное время, когда многие потеряли свою профессию, переквалифицировавшись в обслугу или занявшись бизнесом. Мои родственники уехали, чтобы заниматься тем, чем они хотели. Я же был реализован — руководил театром, ставил спектакли, начал снимать кино. Мне было сложнее решиться эмигрировать, ведь я был успешен в своей области. Для меня эмиграция стала бы драмой, ведь я очень люблю свою страну, ее культуру. Возможно, если бы я уехал, то не снял бы всех тех фильмов, что сегодня у меня есть.
— Дмитрий, вы работаете в совершенно разных жанрах, но при этом вам удается сохранять свой неповторимый авторский стиль. «Зал ожидания», «Алхимики», «Из ада в ад», «Все будет хорошо», «Перекресток» — в чем секрет вашего умения снимать столь разноплановое кино?
— Знать бы мне этот секрет... Разный материал рождает разные эмоции, разные чувства. На просмотр моего первого фильма «Изыди» вместе со своей дочерью пришел мой учитель — Александр Александрович Музиль. Они стояли в коридоре, и я услышал, как дочь спросила у него: «Папа, как же так? Ведь он театральный режиссер, а тут такой фильм...» Музиль ответил коротко и ясно: «Талант!» (смеется).
— Кстати, кем бы вы могли стать, если бы жизнь не свела вас с кино?
— Гениальным финансистом! Шучу. Вообще, в детстве мне неплохо давалась математика. Как известно, история не терпит сослагательного наклонения. Кем стал — тем стал.
— То есть, вы довольны своим выбором? Вы считаете себя состоявшимся человеком?
— Так считаю не только я. Так считала и моя мама, которой уже нет в живых, и мой педагог, профессор Санкт-Петербургской академии театрального искусства Александр Музиль... Об этом говорил голливудский режиссер Джордж Лукас, когда смотрел мои фильмы. Видимо, доля правды в этом есть. Главное, что так считают миллионы зрителей, которые, как я знаю, с удовольствием пересматривают мои фильмы.
— Над чем вы сейчас работаете?
— В прошлом году на экраны вышел фильм «На свете живут добрые и хорошие люди». Он очень отличается от всех моих картин. Скоро выйдет картина «Ночной товарный огонек». Это история отца и сына. Роль отца играет актер Анатолий Журавлев, известный по моему фильму «Все будет хорошо». Его герой — это персонаж из «Все будет хорошо», только 10 лет спустя. Он пьет — и он счастлив. Он любит играть со своим восьмилетним сыном, сын любит папу и все у них хорошо. Все говорят, чтобы папа бросил пить, наконец-то стал человеком. Он бросает, но становится очень несчастным. Давайте заставим всех людей бросить пить. Станут ли они от этого счастливыми? Все очень индивидуально. Шкала ценностей, принятая в нашем обществе, не всегда ведет к безоговорочному счастью. В этом фильме много фантастики, это комедия с элементами драмы. Есть в нем какая-то тоска... «Мне не нравится эта жизнь, она как-то неправильно придумана», — говорил герой Александра Абдулова в нашем фильме «Желтый карлик», и я часто сам так думаю.
— Насколько я знаю, у вас шестеро детей. Смотрят ли они ваши фильмы? Как относятся к вашему творчеству?
— Положительно! Дети интеллигентные, как они могут относиться к творчеству папы? Либо хорошо, либо никак!
— Не собирается ли кто-нибудь из них пойти по вашим стопам?
— Пока не знаю. Я не давлю, каждый будет решать сам. Конечно я рассказываю детям о профессии, о том, как снимать кино; дома же они регулярно ставят детские спектакли.
— Чем занимается ваша жена?
— Лена — балерина. Она танцевала в Кировском театре, однако после встречи со мной ее карьера закончилась. Еще бы — столько детей!
— У вас очень плотный рабочий график. Хватает времени на семью?
— Как говорится, все знали, на что шли. В основном заботы о семье лежат на плечах жены. Я же выполняю воспитательные функции, то есть в нужные моменты меня привлекают в качестве тяжелой артиллерии, чтобы нанести сокрушительный удар по взбунтовавшимся противникам, детям то есть. Тем не менее, карательным мерам я предпочитаю ласкательные. Мои дети — хорошие, чудные ребята. Во всяком случае, на людях ведут себя прилично, и пока больше радуют, нежели огорчают.
— Вы живете в Санкт-Петербурге?
— Нет, в Москве. Я уже много лет снимаю фильмы в Белоруссии, поэтому одно время приходилось мотаться между Минском, Москвой, Ленинградом. Заказчики были в Москве, а ездить в Минск из Москвы было гораздо удобнее — больше самолетов, поездов, да и потом Москва мне всегда нравилась.
— Значит, у вас, коренного жителя культурной столицы, нет предубеждений против столицы фактической?
— Былая слава Ленинграда, как культурной столицы, испарилась. Ленинграда времен моей студенческой юности больше нет. Каким был тогда «Ленфильм», режиссура, театры... Это был культурный уровень. Сейчас это все размыто — большая часть тех, кто мог и умел что-то делать, уехали в Москву. Сегодня принято ругать советскую власть, хотя у нее было очень много сильных сторон! Недавно я побывал в Бресте и впервые увидел монумент мемориала «Брестская крепость» — огромную голову воина, выполненную из грубого камня. Я был совершенно потрясен! Невероятное впечатление на меня произвел мемориальный комплекс «Героям Сталинградской битвы» на Мамаевом кургане в Волгограде, который я однажды увидел по телевизору. Все эти шедевры были сделаны при советской власти. Худсовет того времени из всех предложенных проектов выбрал не дежурных отстреливающихся автоматчиков, а вот такую голову. Каким талантливым должен был быть человек, отбиравший эти работы, чтобы дать деньги именно на этот проект! Я не уверен, что сегодня у такого памятника был бы шанс — выбрали бы очередную гламурную размазню. Это я говорю к тому, что тогда у каждого города был свой уровень. Сегодня мы имеем совершенно другую модель того, что хорошо, а что плохо.
— То есть, разрушить-то мы разрушили, а новое еще не построили?
— Возможно, не достроили. Строительство идет, но того уровня уже нет. Уезжая из Питера, я не чувствовал, что покидаю культурную столицу — я уезжал из обломков великой культурной империи. Сегодня все съезжаются в Москву, основные вещи генерируются все-таки здесь.
Соня Бакулина