— Когда я учился в музыкальном училище, у меня была группа «Уличные баррикады». Затем — «Опасные связи» с Гошей Куценко, и только потом уже Tokio. Я всегда занимался музыкой, но занимался ею параллельно со всем остальным. В определенный момент я решил, что музыка должна стать главным делом моей жизни.

— Получал от жизни удовольствие. У меня был свой клуб, я весело проводил время.

— Это максимум, что я могу рассказать!

— К моменту создания Tokio я закрыл определенную страницу своей жизни и решил начать все с нуля. Это был эксперимент: я выбросил все, чем занимался до этого, и посвятил себя музыке. Было интересно: получится или не получится? Я верил, как и люди, которые постепенно включались в этот процесс, что все получится. Их судьба становилась частью моей судьбы, и это было огромной ответственностью. Тогда я мало об этом думал, но я точно знал, что вокруг собираются правильные ребята, с которыми мы можем делать очень интересную музыку. Наше первое выступление состоялось на «Максидроме». Это было странное ощущение. Мы вышли на сцену, и 25 тысяч человек стали петь наши песни: это было для нас настоящим шоком. Мы ведь вообще не понимали, для кого мы играем...

Нас «вставило», но я очень обломался от того, что произошло. Я понял, что если мы находимся по «ту сторону» сцены, то мы можем не просто играть, а должны попытаться что-то в этом мире изменить. В какой-то момент я задумался о том, зачем мне Tokio. Одно дело — чисто мальчишеский интерес, другое, что теперь это твоя жизнь. Что ты будешь делать с ней дальше? Насколько глубоко готов нырнуть, чтобы доставать со дна жемчужины и показывать их людям? Мы быстро добились того, чего хотели, но после этого пришла пустота. Для нас наступил очень сложный период. Мы оказались на грани распада: потеряли нить, которая нас связывала. Я рад, что мы все это пережили, и сумели пойти дальше.

— На уровне ребячества. Мы баловались, как хотели, получали от этого огромное удовольствие. Однажды в аэропорту мы встретили группу, которую уже давно не слышно, но которая продолжает активно гастролировать. Один из наших музыкантов сказал мне: «Представляешь, Ярик, самое ужасное — то, что мы можем вообще больше ничего не делать и ездить с теми песнями, что у нас уже есть». Так живут многие, но это не наш путь. Наши альбомы сильно отличаются друг от друга. Мы все время идем вперед. Если бы я хотя бы на секунду почувствовал, что мы остановились, я бы не стал продолжать этим заниматься.

— Приковано, но частично. Написанная мной музыка не умещается в рамки одной группы. Machete задумывался как киномузыкальный проект. Видео «Нежность» — это первая из десяти связанных между собой историй. Музыка здесь, скорее, на втором плане. Люди на концерте Machete будут одновременно погружены в атмосферу кинотеатра и живого выступления. Это очень интересный и сложный проект, такого еще никто не делал. Что касается Tokio, то в настоящий момент мы работаем над англоязычной версией нового альбома. Это будет очень мощный, стадионный рок-техно-транс, то есть целый музыкальный сплав. Machete — более камерный проект, с которым можно выступать в клубах и на площадках, рассчитанных на тысячу-две человек. Tokio сейчас выходит на другой уровень. Это двe совершенно разныe истории, которым уделяется абсолютно равное внимание. Machete — это то, с чем мы останемся на постсоветском пространстве. Tokio мы выводим на европейский и американский рынки.

— Слово «покорить» мне не очень нравится. Это же целый путь, это жизнь. Общаешься с интересными людьми, музыкантами, которые думают по-другому и которым интересны вещи, на которые ты, например, вовсе не обращаешь внимания. Происходит некий обмен. Мы видим, что то, что мы делаем, вызывает на Западе большой интерес, и не думаем о том, удастся ли нам кого-то покорить, или нет. Надо жить, прикалываться, радовать людей и нашего Б-га.

— Задумавшись о том, для чего мы находимся «по ту сторону сцены», я пришел к выводу, что в своих песнях надо затрагивать другие темы. Просто петь о жизни, девушках и моем к ним отношении мне стало неинтересно. Я быстро вырос, потому что встретил своего учителя, Владимира Иосифовича Слуцкера, и своего друга, Мишу Пелега. Это те люди, благодаря которым я начал думать и жить по-другому.

— Я много общался с людьми, которые считаются знатоками Торы и Талмуда. Я увидел, что в форме, которой они придерживаются, нет никакого наполнения. Задаешь вопрос — получаешь стандартные ответы. После того как я стал посещать иешиву, я понял, что нужно любить Всевышнего, ведь любовь — это основа всего, позвоночник, на котором все держится. Любить и благодарить Его за все. В моей жизни без Него ничего не происходит. Я говорю с Ним, я признаюсь Ему в любви, я чувствую, что Он слышит мои молитвы.

— Я не люблю ходить в синагоги, потому что не очень понимаю, как можно молиться и тут же говoрить по мобильному телефону, громко хлопать дверьми... Молитва — это когда ты находишься один на один с Всевышним. Не должно такого быть, чтобы один человек молился, а другой рядом в это время разговаривал про продукты. Я вижу, что молодые нерелегиозные люди приходят в синагогу и просто обламываются. Многие находятся там для того, чтобы построить бизнес, получить какую-то выгоду. Исключения есть, но их очень мало. В отношениях с Всевышним — как и в музыке — нельзя останавливаться на том, что тебе говорят, надо постоянно что-то искать, быть в этом смысле дерзким. Развиваться и находить в себе новое. Так что в этом плане я не фанат синагог.

— Концерты в Шаббат почему-то получаются самыми крутыми! Ведь что может быть выше того, что в этот день ты поешь о своей к Нему любви? Я стараюсь не выступать в субботу, но если такое происходит, то за концерты я денег не беру.

— Раньше — нет. Когда я пришел с этим к своим родителям, они моментально все приняли — как будто делали так всю жизнь. Папа стал накладывать тфилин, мама начала соблюдать в доме кашрут.

— Они отдыхают!

— Не могу сказать, что я живу в Москве. За последний месяц я был здесь от силы два или три дня. Об эмиграции я никогда не думал. Я буду в Израиле тогда, когда там будет стоять Храм, и я буду его строить. Израильское общество — это расколотые частички одного целого. Правительство Израиля не учитывает интересов граждан. Иешивы не учитывают интересов государства. Есть молодежь, которая готова сражаться за свою землю, но которая не понимает, для чего земля дана еврейскому народу. Многие люди сталкиваются в Израиле с проблемой синагог — той, о которой речь шла выше. Есть репатрианты, которые готовы драться за свою страну, но которые существует совершенно отдельно от всех остальных. Это очень разрозненное общество. Ему не хватает лидера, но я думаю, что в скором времени он обязательно появится. Израиль не может быть светским государством. Совершенно неприемлемо, чтобы правительство Израиля принимало мнения лидеров других стран по поводу создания палестинского государства: слушало и пожимало руки тем, кто выходит с такими «инициативами». Для меня это все очень странно. Они так помешаны на деньгах? На власти? Я не понимаю. Чем ближе я с этим сталкиваюсь, тем больше у меня возникает вопросов. С другой стороны, понятно, что человек, оторванный от Торы, не может находиться на территории Израиля и в то же время отстаивать его интересы. Это невозможно. Поэтому я не живу в Израиле. Мне будет там сложно.

— Когда я был маленьким, я шел по улице и за мной увязалась стайка каких-то непонятных детей, кричавших: «Еврей, еврей идет!» Я никогда не был робким мальчиком, всегда мог дать сдачи, но в этот раз я чувствовал себя по-другому. С одной стороны, я понимал, что они хотят меня обидеть, с другой — не чувствовал, что меня это обижает. Тогда я, конечно, немного напрягся, но теперь я знаю, что это был самый счастливый момент в моей жизни — ведь я понял, что я еврей!

— Прошлым летом он приезжал с концертами в Москву, и ребята, организовывавшие его выступление, вышли на нас и предложили организовать нам гастрольный тур. К тому моменту я начал работать над телепередачей «Музыка будущего». Мы ее не доделали, так как появилась Machete, и мое внимание переключилось на нее. Суть программы заключалась в следующем: мы делаем трек в живом эфире, по Skype, с тремя-четырьмя артистами, которые в этот момент находятся в разных точках мира. Все это идет в прямом в эфире, и за час-полтора у нас рождается новая композиция. Мы предложили сделать в рамках этого проекта совместную песню с Матисьягу, и он согласился. Мы договорились встретиться в Нью-Йорке, и все получилось так, как, собственно, и задумывалось, только без Skype. Я написал музыку, Матисьягу — текст. Записали вокальные партии и через несколько часов у нас уже была готовая песня под названием «One Soul». Осенью мы приступим к съемкам клипа. Очень мощный трек получился.

— О том, что, что бы ни происходило, люди двигаются дальше; то, во что ты веришь, может изменить хотя бы одну душу. То, что когда-то сгорело, должно быть отстроено заново. То, что есть в наших сердцах, должно быть в наших действиях.