Не пэтэушник
16.12.2011
Интервью
В 1986 году на советские экраны вышел фильм Карена Шахназарова «Курьер». Картина имела бешеный успех, а ее главный герой, выпускник средней школы Иван Мирошников, моментально превратился в культового героя 80-х годов. Роль Ивана досталась 17-летнему москвичу Феде Дунаевскому, однокласснику утвержденной на главную женскую роль Анастасии Немоляевой. Фотографию одноклассников Немоляевой случайно увидели на «Мосфильме», после чего пригласили Фёдора на кинопробы. Снявшись еще в нескольких фильмах («Дорогая Елена Сергеевна», «Трое отважных», «Перед большой дорогой на войну»), Федор пропал из поля зрения. Как оказалось, он уехал — сначала в Германию, потом в Израиль. Сегодня, отец троих детей, Федор живет на три страны, занимается бизнесом и время от времени снимается в российском кино. Корреспондент Jewish.ru встретилась с Федором Дунаевским в его московской квартире, где он время от времени живет с женой и младшим сыном. Разговор получился довольно откровенным — в присущей ему свободной манере Дунаевский поведал нам о том, почему у него нет российского гражданства и отчего в Израиле его считают «плохим мальчиком». «Если кто-то будет возмущаться, пусть пишут мне лично! Обсудим», — заметил он в конце интервью, пригласив всех желающих на свой сайт.
— Вы, Федор, оказывается, семейный человек! Почему-то сложно представить вас в этом качестве. Как вам роль отца семейства?
— Возможно… У меня вообще-то трое детей: двое сыновей и дочь. Старший сын живет и учится в Италии, в Ватикане. В обычной, нерелигиозной школе. Дочь — в Москве, тоже учится в школе. Виделся с ней на днях. Мы с женой и младшим сыном живем, в основном, в Израиле. Еще я часто езжу в Германию, там у меня не то чтобы бизнес, а хобби — мы вместе с компаньонами ремонтируем старые дома.
— Да вы просто человек мира! Тяжело, наверное, вот так мотаться туда-сюда?
— Это необходимость. Дело в том, что я уезжал из Советского Союза, а Россия — это уже совершенно другая страна. В 1990 году меня лишили гражданства. Как и всех евреев, «предавших Родину». Наверное, правильно сделали. Многие потом просили вернуть им гражданство, и им дали. Я просить не привык и считаю, что власть сама должна это сделать. Как забрали, пусть так и вернут, и к тому же, например, извинятся. Мне бы, конечно, хотелось получить советское гражданство, но раз такой возможности нет, можно и российское. Но так как передо мной никто не извиняется, и паспорт мне домой не приносит, сам я никуда не пойду. Последние 20 лет живу на основании вида на жительство. Мое единственное гражданство — израильское. Жить в таком режиме мне сложно, но ведь и семья ездит со мной. Конечно, хочется уже где-нибудь осесть. Но что делать, если так получается? Я вынужден приспосабливаться к ситуации, которую, заметьте, не я создал. Если говорить «романтически», то Россия для меня страна чужая. Я вынужден сюда приезжать и порой подолгу жить — здесь у меня дела, здесь я снимаюсь в кино, здесь у меня похоронена мама. Что касается Израиля, то там я чувствую себя психологически комфортно. С бытовой точки зрения жить там намного удобнее и приятнее. В России для меня все является проблемой. Недавно мне нужно было поменять счетчики на воду — это месяц войны с какими-то уродами из ЖЭКа. В Израиле достаточно сделать один звонок по телефону, и через 15 минут приезжает машина и тебе выключают воду. Бытовых проблем там не существует вообще. Россия до сих пор пребывает в постсоветском состоянии переваривания своего народа.
— Как вам дался переезд в Израиль?
— Это, конечно, стресс, но и мне было тогда всего 20 лет. Такую «горькую пилюлю» лучше проглотить в этом возрасте, чем в 50 лет. Первые полгода было тяжело, но это временное явление. На то чтобы заговорить на иврите, начать на нем думать, у меня ушел примерно год. Я долгое время работал в прямом эфире на радио, и мне легко переходить с русского на иврит и наоборот. Кроме того, я знаю английский, итальянский и хорватский языки.
— Хорватский? Откуда?
— Так сложилось исторически! У меня есть друг-хорват, и уже 20 лет я каждый год езжу к нему отдыхать. К тому же, хорватский знает моя жена, филолог по образованию.
— На каком языке у вас принято разговаривать в семье? Ваши дети, по идее, должны говорить на всех языках сразу! Какое место вы отводите русскому?
— Я убежден, что им обязательно нужно говорить по-русски: для того чтобы читать в подлиннике русскую литературу. Тяжелее всего со старшим сыном: ему трудно говорить на интересующие его темы по-русски. Он грамотно говорит, читает, но, когда мы обсуждаем какие-то личные вопросы и переживания, то переходим на итальянский. В конце концов, его жизнь — в Италии, и обсуждать ее по-русски ему как-то некомфортно.
— Вы репатриировались один, без родителей? Чем занимались первое время?
— Да, один. Посуду мыл, выживал.
— А родители как-то помогали?
— Они остались в России, и это я им помогал деньгами.
— Они были не против вашего отъезда?
— А их особо никто и не спрашивал. Я был совершеннолетним, и то, что я хочу уехать, им было известно давно. В 15 лет у меня было уже три варианта бегства из СССР.
— Так вы сионист? Или речь шла о переезде из России куда угодно?
— В то время сионистские иллюзии были вполне оправданны. В первый раз я приехал в Израиль в 80-х — к тому времени у меня там уже жила родная сестра. Тогда Израиль был совсем другой страной, социалистической. Люди пели песни, маршировали, у них были идеалы! Работали в киббуцах, ели одинаковую еду, ходили в одинаковых сандалиях. Богатых не было, а если и были, то это не было ярко выражено. Людей в котелках и на «Бентли» увидеть было нельзя — только в шортах и на разбитых «Субару». Сейчас израильская демократия — это ворье, жулье, коррупция. Тем не менее государство — это, прежде всего, люди, и они мне там очень симпатичны. А вот устройство этого самого государства — нисколько. Что касается палестинского вопроса, то мне бы хотелось, чтобы Израиль публично признал факты геноцида. Например, случай, когда израильтянин расстрелял молившихся в гробнице «Махпела» палестинцев. Ведь об этом знаю не только я, об этом знает весь мир. Многие мои израильские друзья, в частности, те, кто придерживаются правых взглядов, всерьез настроены крушить, убивать, «мочить»…
— Вы сказали, что хотели бы уже где-нибудь осесть. Судя по всему, Израиль и Россия из списка вычеркиваются. Какая страна кажется вам наиболее комфортной для проживания? Устройство какого государства привлекает вас больше всего?
— В плане политики мне очень симпатичны североевропейские страны. Мне нравятся Голландия, Великобритания и все государства, воевавшие против фашистов. Я девять лет прожил в Италии, должен был получить гражданство, но занял твердую гражданскую позицию, что было с моей стороны полным идиотизмом, и отказался. Написал официальное письмо, в котором указал, что позиция, которую Итальянская республика заняла во время Второй мировой войны, мне глубоко отвратительна. В 1942 году они все были фашистами, а в 1944-м — внезапно перешли на сторону Сопротивления. Так что отказался от гражданства, а теперь мучаюсь. В прошлом году израильские власти отказались продлевать мой паспорт, а у меня, кроме израильского, больше никакого и нет. Я согласен на любой — даже на Буркина-Фасо.
— А почему отказались продлевать?
— Потому что я плохой мальчик. Хороший мальчик постоянно живет в Израиле и батрачит на Ципи Ливни и Биби Нетаниягу, платит налоги, ходит в поликлинику, берет машканту и работает за копейки. А тот, кто большую часть времени там не живет, налогами не облагается. У таких надо отнять паспорт и вместо этого дать какую-то фитюльку, с которой в большинство стран без визы не въедешь. К счастью, израильский паспорт мне все-таки выдали — здесь, в Москве.
— Федор, вы упомянули о том, что продолжаете сниматься в кино. Когда вы все успеваете? Переезды, бизнес, семья…
— Я делаю все в свое удовольствие. В Израиле я вообще не работаю: я там никому не нужен. Мог бы работать грузчиком или ночным сторожем, но, во-первых, я в своей жизни уже поработал и тем, и другим, а, во-вторых, я уже не в том возрасте. Моя квалификация там никого не интересует. В той же ситуации находится моя жена, филолог и декоратор интерьеров. Она может разве что по большому блату устроиться кассиршей в местный супермаркет, а я — ночным продавцом в винно-водочный магазин. Это реальные перспективы.
— А на что вы живете? На деньги от бизнеса в Германии?
— Нет, он денег практически не приносит. Это и не бизнес вовсе, а так, хобби. Прибыль копеечная.
— Насколько мне известно, вы долгое время играли в Камерном театре в Тель-Авиве. Как развивалась и развивается ваша карьера в театре?
— В Израиле — никак. Дело в том, что мне это совершенно неинтересно. Когда мне было 20 лет, приходилось ходить по театрам и показываться. Например, какой-нибудь, условно говоря, Йорам — сам без году неделя режиссер, но при этом я должен идти к нему на поклон и ему показываться. На мои робкие замечания о том, что, быть может, есть смысл посмотреть фильмы с моим участием, мне сказали: «Кино — это другое! Нам нужно посмотреть тебя как театрального артиста». Надо сказать, что в израильском театре платят хорошие деньги, и это абсолютно вольготная жизнь. Получаешь зарплату, суточные за поездки; тебя узнают, тебя знает пресса. Одна за другой подворачиваются халтуры. В Израиле я озвучил ряд кинофильмов — в основном, с английского на русский язык. Однако с творческой стороны такой образ жизни ничего не дает. У меня нет в этом острой заинтересованности, я лучше буду заниматься своими детьми, чем ходить и доказывать, что я «велик» — причем людям, которые этого недостойны. Я ушел из театра тогда, когда на мою роль взяли племянника режиссера. Меня, кстати говоря, никто об этом не предупредил. Прихожу — а на мою роль взяли другого человека. Не то чтобы он хуже меня, да и роль — десять слов всего, неприятен сам факт. Так что больше в Камерном театре я не работаю.
— А в каких проектах вы задействованы на данный момент?
— Снимаюсь в России в двух сериалах, скорее даже, многосерийных фильмах. Появляюсь в трех или четырех сериях. За это здесь платят хорошие деньги. Поснимался 10-15 дней — и весь год можно жить в Израиле не работая.
— В одном из интервью вы обмолвились, что вас звали учиться в США. Что это за история?
— Дело было на XX-м Московском кинофестивале, в жюри которого были приглашены Роберт Де Ниро и Роберт Рэдфорд. Они оба хотели дать приз за главную мужскую роль мне за фильм «Курьер». Наши члены жюри пришли в ужас: как же так, у него же нет актерского образования! В общем, убедили, что мне эта награда не нужна. Тогда Рэдфорд пригласил меня бесплатно учиться в свою киношколу в Калифорнии.
— И вы отказались?
— Да. Учиться надо было, кажется, четыре года, и все это время нужно было на что-то жить. Прокат фильма «Курьера» бил все рекорды. Кроме того, «Союзэкспортфильм» продал картину Китаю с миллиардом зрителей, Индии, странам Соцблока, а также арабским государствам, в том числе Египту. В Америке считается, что если за неделю фильм смотрят пять-шесть миллионов человек, то это уже успех. Все это переводится в доллары и получается огромная сумма — около 60 миллионов. Фильм «Курьер» за первую неделю посмотрели 50 миллионов человек. Американцы были уверены, что я, как человек, сыгравший монороль, получаю от проката около 1,5 процентов прибыли. 1,5 процента от 60 миллионов долларов — это, в общем, ничего, правда? У американцев свои представления: взять того же Маккалея Калкина, который благодаря фильму «Один дома» может не работать всю оставшуюся жизнь. Я же жил с мамой в двухкомнатной квартире, работал дворником, спекулировал самоварами и зарабатывал в лучшем случае 50-100 долларов. Ну, как им это объяснишь? Поэтому я отказался. Тебя берут бесплатно учиться, но ведь ты должен сам снимать себе общежитие, питаться, покупать книги, оплачивать дополнительные занятия. Таким образом сумма выходила порядочная — около трех тысяч долларов в месяц. Если бы я работал по ночам в «Макдоналдсе», то зарабатывал бы от силы 800. Так что решил для себя, что сначала поеду в Израиль, поучусь там, а потом, может быть, поеду в Америку. В Израиле я мыл посуду, озвучивал фильмы, работал в театре и на радио, ведущим концертов, и до Америки уже было как-то совсем далеко.
— В фильме «Курьер» вы снялись, когда вам было 17 лет. Не вскружил ли вам голову столь громкий успех?
— Нет. Во-первых, я был к этому готов, а, во-вторых, я этого тщательно избегал. Слава может обрушиться только тогда, когда ты попадаешь в какие-то массовые скопления почитателей твоего таланта. На метро я не ездил — только на машине, «Запорожце», который купил благодаря своему дедушке, герою и инвалиду Великой Отечественной войны. Так что обо мне ничего не было слышно.
— Но на улицах-то вас узнавали?
— Так я не ходил по улицам. Если ходишь с утра до вечера и торгуешь таблом, то это уже другой вопрос, конечно. Я очень скромно жил — так же, как и раньше. Дружил с теми же людьми, с кем общался до «Курьера»: новых знакомств у меня не появлялось. Именно по этой причине. В восьми случаях из десяти новые знакомые начинали цитировать фрагменты фильма, «особенно потеть» от радости и так далее.
— Изменил ли «Курьер» вашу жизнь? Можно ли назвать этот фильм «переломным моментом» в вашей судьбе?
— Да нет, вряд ли. Это было приключение, которое, несомненно, наложило отпечаток на мою будущую жизнь. У меня появились новые возможности. Кроме того, 17-летнему парню необходимо знать, что он что-то да может. Это очень важно — чисто психологически и «гормонально». Иногда, чтобы самоутвердиться, девушке нужно родить — понять, что она не зря живет на этом свете. Мальчику, в свою очередь, — «забить гол». И в моем случае это был явный гол — заявляю без лишней скромности. Я вообще-то советское кино не люблю и не смотрю. «Курьера» я смотрел один раз — лет 20 назад на кинофестивале в Карловых Варах. Просто деваться было некуда. Есть люди, которые смотрятся в зеркало с утра до вечера и от этого бешено возбуждаются. Но я не такой, мне это неинтересно. Благодаря фильму я побывал в нескольких социалистических странах —в качестве деятеля советского киноискусства. Объездил весь Советский Союз, побывал в Китае. С премьерным показом «Дорогой Елены Сергеевны» я был на Дальнем Востоке, в Биробиджане, Сибири. За свои деньги никогда бы в жизни туда не поехал. А тут — столько возможностей... К тому же исчезла подростковая неопределенность. А то отец постоянно говорил: «У меня в 25 лет уже было два высших образования, а ты?» А после фильма папа отстал, и это было большим плюсом. Я стал спокойно делать то, что хотел.
— Федор, а вы в «Курьере» самого себя сыграли? Или это абсолютно чуждый вам образ?
— Самого себя сыграть нельзя. Это был очень сложный, продуманный и тщательно выстроенный образ. Я вжился в роль Ивана, построил ему свою собственную речевую структуру. Он же вообще парень мудаковатый... А я-то нет! Во мне от Ивана нет ничего. Мы находимся с ним в разных «весовых категориях». Иван — среднестатистический пэтэушник с московской окраины, а я — человек более сложный и хитрый, собственно, как и моя семья.
— А что у вас за семья?
— Мама — программист, папа — эколог, оба — выпускники мехмата. У них была еврейская компания — с песнями, культурой. Еврейские корни у меня по отцовской линии. Мама, если можно так выразиться, глубоко сочувствующая. Еврейская компания в советском смысле этого слова. Люди, которые не знают своей истории, религии, культуры, — ну какие это евреи? В чем заключается их еврейство? Только в том, что нос другой и фамилия трудновыговариваемая. Когда евреи начали уезжать, у нас дома начались обыски. Папа одно время поддерживал Надежду Яковлевну Мандельштам. Арамейский и иврит я учил еще ребенком: это было подпольно и очень опасно. Учителя иврита порой просто исчезали. Бывали случаи, когда их сбивал грузовик на улице. Такой была в 70-е годы нормальная повседневная жизнь.
— Вы считаете себя евреем?
— А я не знаю, что это такое. Если кто-нибудь мне объяснит, может быть, буду считать. С точки зрения Адольфа Гитлера, я был бы евреем, то есть в печку мне можно, в газовую камеру можно, в Государство Израиль — тоже можно. Если исходить из этих принципов, то получается, что я свой, а что думают об этом служители культа, мне глубоко фиолетово. Я — израильтянин, а это уже несколько другое.
Соня Бакулина
