— Давно это было... Вы знаете, однажды мне позвонила приятельница из редакции глянцевого журнала, кажется, Men’s Health, и попросила дать интервью. Я сначала ужаснулся: я же не ваш формат, у меня нет ни бицепсов, ни миллиардов, чем я вам интересен? Она мне отвечает, что у них, мол, новая установка — брать интервью у умных людей. «Я к тебе подошлю мальчика, — говорит она. — Ты не пугайся, он гомосексуалист, но очень умный!» И действительно, приезжает ко мне паренек и с хитрой такой ухмылкой спрашивает:

— А с кем вам пришлось переспать, чтобы попасть на телевидение?

Я подумал и говорю:

— Вы знаете, так как я переспал со всеми, очень тяжело понять, благодаря кому именно я туда попал.

На самом деле все было очень просто и очень давно — лет 17-18 назад. Я был еще молодой и еще что-то соображал. В театре, где я работал, почти ничего не платили, и я выкручивался, как мог. Надо сказать, что когда-то я обладал неимоверной легкостью пера: писал сценарии капустников, которые литовали и делали по ним спектакли. Меня даже без моего ведома в последние годы советской власти приняли в профсоюз драматургов! В то время я совершенно случайно попал в компанию Video International — стал писать тексты для рекламы. В соседнем кабинете делали передачу (тогда у нее еще не было названия) — аналог американской игры Jeopardy. Это была вторая официально купленная передача после «Устами младенца». Несмотря на то что к тому времени было отснято уже 12 выпусков, руководство решило сменить ведущего. Началась паника; ведущего искали везде: предлагали за три минуты провести раунд на камеру. За пробами наблюдало все начальство Video International. Узнав, что я актер, мне предложили попробовать свои силы. Потом продюсер говорил: «Мы искали артистичного эрудита, но решили, что лучше — эрудированный артист». Для актера я был просто аномально эрудированным. Вот так я и попал на « Свою игру». Какие передачи я потом только не вел, причем одновременно! На РТР я, со своей малой узнаваемостью, вел передачу «Деловая Россия», сделанную по заказу тогдашнего правительства. В то же время снимался в кавээновской юмористической передаче, где изображал то Ваньку-Встаньку, то черт знает что еще.

Продюсер Александр Акопов, руководитель группы компаний «Амедиа», взял меня вместо Михаила Шаца, который вместе с другими выдающимися кавээнщиками ушел (не без моей помощи) к Ивану Демидову на ТВ-6. Он пообещал им, что через полгода они будут делать свою передачу. Так вот, Акопов заставил меня в течении полугода выступать в скетчах вместо Миши Шаца, который в этой передаче пародировал всех англоязычных людей. Мне, как человеку, который только делает вид, что хорошо владеет английским, пришлось изображать еще и отличный «прононсейшн».

— Нет, что вы! Большой специалист по части прикидываться умным (смеется).

— У нас в институте говорили так: на первом курсе все — народные артисты, на втором — заслуженные, на третьем — просто артисты, а на четвертом — «возьмите хоть куда-нибудь!». Когда я учился, это было актуально: всем хотелось либо в Москву, либо в Питер. Со мной вообще произошла странная история: меня после десятого класса сразу взяли на второй курс. Тогда парней забирали в армию, и я решил прикинуться сумасшедшим. Банальная симуляция, которая влекла за собой очень нехорошие последствия: тебя ставили на учет в психоневрологический диспансер, отказывали в водительских правах.

— А что было делать? Все шли. Время такое было: война в Афганистане. Когда меня положили в психбольницу на комиссию, врач сразу сказал:

— Студент ГИТИСа? Так вы же симулянт и прикидываетесь!

— Да, я прикидываюсь, — ответил я, — но у меня есть деньги!

— Ну, это же другое дело! — подмигнул он.

Таким образом в армию я не пошел, и меня взяли сразу на 2-й курс. Учился я как в ПТУ, то есть три года. За это время научился пить водку, не поворачиваться к публике задницей и громко разговаривать шепотом. Громко я разговаривал всегда. У меня часто спрашивают: откуда у вас такой поставленный голос? Не знаю, в институте я этому не учился. После поступления весь романтический флер театра для меня пропал. В основном меня поразила интеллектуальная сторона вопроса. Студенты не затрудняли себя чтением книг, а режиссеры — чтением пьес, которые они ставят. Помню, как один известный режиссер обращался ко мне, вчерашнему десятикласснику, по любому вопросу, связанному с мировой драматургией. Худрук нашего курса, например, упорно называл Ланселота, героя англосаксонских мифов, оцелотом, а оцелот — это животное из семейства кошачьих. Так что актером мне быть не очень-то хотелось, хотя я понимал, что могу. Однажды Александр Анатольевич Ширвиндт ткнул в меня пальцем и сказал: «Из вас получится неплохой Ширвиндт для бедных!» Есть актеры, которые хорошо слушают, а у меня получалось хорошо говорить. Я не любил бегать — любил играть сидя, и делал это, когда была такая возможность. Сожалений о том, что я не актер, у меня нет. Хотя сейчас я, например, снимаюсь в сериале. Несколько лет назад снимался в многосерийном фильме, где у меня был эпизод с замечательной актрисой «Сатирикона», Любой Тихомировой. В этой сцене я кричал и ругался, а Люба обижалась и плакала. Играем уже пять дублей: я кричу, она плачет. И так мне это надоело...

— Ну и сволочная же у вас профессия!» — говорю.

— Можно подумать, у тебя — другая!» — отвечает мне Люба.

А я об этом совершенно забыл...

— Не могу сказать, что мои родители большие эрудиты. Мама — преподаватель математики, обычный советско-еврейский человек; папа — инженер, эдакий «русский мачо». В отличие от них, я никогда не был склонен к точным наукам. В школе учился только благодаря маме, которая решала все контрольные за меня и за половину класса. Одним из предметов в институте у нас была история живописи. Узнав об этом, я сказал педагогу: «С вашего позволения я не буду ходить на лекции. Приду только сдавать экзамен». Преподавательница (она была из Строгановки) согласилась, но с условием, что экзамен я сдам прямо сейчас. И устроила мне при всем курсе показательную порку. Сначала она показывала мне репродукции картин. Когда я узнал 100 иллюстраций подряд, она стала показывать маленькие фрагменты картин. Я правильно назвал первые пятнадцать штук, и тогда она разрешила не ходить на лекции.

— Музеи я терпеть не могу... В детстве в моей комнате было сложено огромное количество книг. В советское время было популярно коллекционировать художественные альбомы, поэтому я хорошо знал живопись, особенно зарубежную.

— Ни капли! Трудно найти более неуверенного в себе человека, чем я. Однажды мне предложили поиграть в «Что? Где? Когда?». Надо сказать, что в «Свою игру» и в «Что? Где? Когда?» играют не только на территории СНГ, но в других странах. В «Своей игре» мы сейчас проводим командный турнир, так вот там есть команда из Израиля. Благодаря своей легенде, врачу-психиатру из Кармиэля Якову Моисеевичу Подольному, они вышли во второй тур. В «Что? Где? Когда?» играют по всей стране: ребята на последние деньги покупают билет на поезд и едут играть. Так появляются новые таланты. Вот и мне предложили сыграть. А эти игроки, они же сумасшедшие люди, для них «вопрос-ответ» — самое главное в жизни!

— Зачем вам балласт в команде? — спрашиваю.

— Вы что! — отвечают. — Даже если бы вы были полным дураком, через вас прошло такое количество информации. Что-то вы да запоминаете.

Правда, мы снимаем в таком режиме (по шесть передач в день), что когда меня спрашивают, кто победил в предыдущей передаче и какой был вопрос в финале, я ответить толком и не могу. Чем старше я становлюсь, тем суровее становится режим эксплуатации меня. Сами понимаете, насколько тяжело выжить в информационном пространстве федерального канала, который должен привлечь зрителей, нажав спусковой крючок под названием «новости». Вы думаете, у Эрнста или Кулистикова мозгов нет? Они же умные, интеллигентные люди. Представляю, каково было для Эрнста и Добродеева держать у себя поочередно группу Евгения Вагановича Петросяна и показывать их рекордное количество времени по праздникам и выходным. Дай волю Эрнсту, он бы с утра до ночи показывал «Крестного отца» и фильмы Бертолуччи и Антониони! Дай волю Добродееву и Кулистикову — они бы показывали замечательные новости. Но так как федеральные каналы существуют все-таки для новостей, им нужно между этими новостями как-то удерживать зрителя. Канал, на котором я работаю, удерживает их здорово и недорого — путем «скандалов, интриг, расследований». «Свою игру» держат за «выслугу лет», больших денег на передачу нет. Ее долголетию я удивляюсь сам! Мне один американский старичок, ныне покойный, сказал, что благополучие телевидения страны определяется двумя факторами: количеством передач о мировой экономике и количеством интеллектуальных викторин.

— Нет! Я как Портос: берусь, потому что берусь. Я сейчас еще в сериале снимаюсь: играю израильтянина, врача-кардиолога. Я сначала страшно удивился тому, что меня пригласили на эту роль. Потом подумал и решил, что, видимо, не нашлось в Москве человека, более похожего на еврея и на кардиолога одновременно.

— Вы знаете, я ведь никогда ничего не играю специально. Я бы не стал этого делать, если бы от меня требовались какие-то неимоверные усилия. Люди, которые пишут сценарий, это прекрасно понимают, поэтому никто не предлагает мне скакать по сцене с голой задницей.

— Я впервые понял, что такое Ханука, когда в середине 90-х годов попал в Нью-Йорк. Зашел в магазин (даже не в Бруклине, а на Манхэттене) и говорю кассирше (с крестом на шее): «Merry Christmas!». Она перевела взгляд на стоящую рядом менору и говорит: «Happy Hanukah!». Что касается праздников, то я их, конечно, знаю. Человек я не религиозный, но и агностиком себя не считаю. Могу в течение 15 минут ознакомить полного дурака с основами иудаизма, законами кашрута и так далее. Кстати говоря, мне очень часто приходилось объяснять это чистокровным евреям — сам-то я полукровка.

Когда был молодым, принципиально всем говорил, что я еврей. Тогда, во времена социализма, это было модно, особенно среди «прогрессивной молодежи». Сейчас откровенно признаюсь в том, что по сути я — «черт знает что и сбоку бантик». Был такой случай. Как-то я послал одного парня снимать сюжет в синагоге. Более семитской внешности, чем у него, вы не найдете. Это во-первых. Во-вторых, фамилия — Рубинштейн. Так что я был в полной уверенности, что он в курсе, как там надо себя вести. Приезжает с задания пьяный в стельку. Никакого репортажа, конечно, нет. Оказалось, что он вошел в синагогу во время молитвы без головного убора, да еще и начал там всех строить. Его оттуда и выкинули. Дело было в единственной на тот момент московской синагоге — на улице Архипова. Я ему сделал внушение, объяснил, что такое кашрут. Так он потом постоянно ко мне подбегал и спрашивал что-то вроде: «Петь, а у тебя компьютер кошерный?»

Моя мама, Ида Абрамовна, со мной на эту тему никогда не говорила. Бабушка у меня вообще какая-то непонятная еврейка, дедушка — караим. У него так в паспорте было написано. Дед умер, когда мне было 10 лет. Он был главным гримером Малого театра и ужасно известным человеком в театральных кругах. В сталинские времена у него были свои подпольные пастижорные цеха. Он за это даже сидел. Вернулся — и все по-новой. Был богат, вел крайне неправильный образ жизни. У него была кличка Поль. Когда в институте узнали о том, что я внук Поля, все были просто поражены. Удивленно цокали языками и вспоминали, как он весь курс ГИТИСа водил обедать в «Метрополь». Бабушка знала на идише пару слов, мама — ни одного.

— Действительно не люблю! Денис Евстигнеев как-то сказал журналистам: «Ну не люблю я путешествовать! Мне это неинтересно! Если поставите передо мной пирамиды Гизы, я посмотрю». Эту мысль я сформулировал еще до него. Взглянуть на мир, конечно, интересно, но страсть к неперемещению дает о себе знать. Последний раз я отказался ехать в Казахстан, в Астану, чтобы провести там вечеринку для 10 человек. Когда говорившая со мной по телефону дама сказала, что вечеринка будет в украинском стиле, я начал догадываться, в чем дело, и спросил:

— А Виктор Федорович там будет?

— Конечно!

Тогда я сказал, что здоровье дороже. Еще помру там на нервной почве, прямо на сцене… И не поехал.

— Раньше приглашали часто. С появлением нового поколения, например, ребят из Comedy Club, стали приглашать в основном на официальные церемонии, связанные с наукой, медициной и так далее. Впрочем, я могу успешно вести «прыжки в мешках» и прочую галиматью. Когда меня раньше приглашали на личные праздники, я всячески отказывался, даже несмотря на большие деньги.