Михаил Зиниград — единственный «русский» ректор израильского вуза. А университет в Ариэле (Самария), который он возглавляет — единственный израильский вуз за «зеленой чертой». Михаил Зиниград утверждает, что уважает и лево- и правонастроенных граждан. Дискуссия на грани истерики, развернувшаяся в Израиле по поводу недавнего превращения колледжа в университет, его, кажется, не волнует: наука куда интереснее. В интервью Jewish.ru Михаил Зиниград рассказал о своем опыте репатрианта, о водителях-арабах в палестинских машинах, о сотрудничестве со «Сколково» и о том, почему он боится, что в Израиле найдут нефть.

— Поздравляю вас с решением о присвоении вашему вузу статуса университета. Для вас это, наверное, был долгий путь.

— Правительство еще в 2005 году планировало создать два новых университета — один на севере, в Галилее, а второй в Ариэле. Правда, никаких критериев не было. И мы решили действовать согласно английской пословице, что если некто ходит как утка, говорит как утка и выглядит как утка, то это утка. Стали создавать новые факультеты, занялись научной деятельностью. Спустя еще два года специальная комиссия, куда входили представители всех университетов Израиля, проверила нас и приняла решение, что наше учебное заведение функционирует как университет. Нам были выданы рекомендации по дальнейшему развитию. Мы их с успехом перевыполнили. В итоге комиссия рекомендовала совету по высшему образованию придать нам статус университета. Единственное неудобство, что если произносить наши названия на иврите, то мы все время меняем пол. Слово «колледж» имеет женский род, «центр» — мужской, а «университет» — опять женский... Но это, конечно, шутка.

— Для вас лично как для ученого было бы, наверное, проще реализовать себя в уже существующем вузе, чем создавать новый? Тем более что к моменту переезда в Израиль вы уже были профессором с именем и опытом. Как вас угораздило попасть сюда, на «территории»?

— Это везение. Мне повезло. В Союзе я был профессором, у меня были аспиранты, кафедра, поэтому и здесь я сразу занялся текущей работой — в Бар-Иланском университете. Возможно, я бы там и остался, но неожиданно мне сказали, что в филиал университета в Ариэле требуется преподаватель физической химии. К тому времени я прожил в Израиле всего год и почти не знал языка. И как мне учить студентов? Я привык читать лекции так, чтобы студенты слушали, а если я вижу, что они отвлекаются, я очень устаю и у меня жутко портится настроение. Но все же я понял, что второй такой шанс может еще не скоро представиться, и предложение принял. Позже начальство предложило мне заниматься здесь еще и исследованиями. Я уточнил: а что именно делать в области науки? И получил потрясающий для ученого ответ: что хотите! Упустить было бы очень глупо. Поэтому сначала я создал маленькую лабораторию, которая занималась металлами, материаловедением. Потом прибавились еще три лаборатории — мы занялись также полимерными материалами. Сегодня я, помимо своей административной должности, еще и руковожу этим научным центром. Мы провели уже шесть международных конференций, куда съезжаются ученые из тридцати стран мира.

— Как вы воспринимаете отрицательную реакцию левых организаций на появление в Ариэле университета?

— Думаю, это вполне правомерная реакция для левого лагеря. А в нем есть люди, которые считают, что Израиль вообще должен отдать все территории — Иудею и Самарию. Правый лагерь придерживается противоположной точки зрения. Это две крайности. Истина, как всегда, посередине. Но колледж здесь был создан по решению правительства. Заселение тоже шло по решению правительства. Поэтому люди, которые здесь что-то создают, постоянно становятся заложниками каких-то политических манипуляций. Как ректор, я стараюсь руководствоваться принципом, что на территории университета нет политики. У нас учатся около шестисот арабов. Никто не делает различий. Само собой, у меня есть свои политические воззрения. За чашкой чая я могу поделиться ими с друзьями. Но в кампусе университета, я считаю, делать это неприлично. Университетский статус мы получили в результате трудной и долгой работы. Заявления тех, кто говорит, что решение о присвоении статуса университета — политическое, не выдерживают критики. Я уважаю мнение тех, кто говорит, что университета не должно быть на территориях. Но, кстати, они честно признаются, что их не интересует наш академический уровень. Кого я не уважаю, так это своих коллег, которые выступают нашими противниками из различных конъюнктурных соображений.

— А что у вас с финансированием? Оно осуществляется по тому же принципу, что и у остальных израильских вузов?

— Мы понимаем, что далеко не сразу получим полноценный университетский бюджет. Но мы готовы на это. Нам предлагали такую сделку: мы вам даем деньги, и вы отказываетесь от борьбы за университетский статус. Бюджетная комиссия по высшему образованию предлагала такой вариант. Мы его восприняли как оскорбление. Деньги, которые нам предложили, все равно временные, и неизвестно, будут ли они. Одним словом, мы на это не пошли. Бюджет нашего университета сегодня составляет примерно 600 миллионов шекелей. А должен быть в несколько раз выше.

— Если правительство сменится на более левое, это может сказаться на жизни университета?

— Если мы университет, то уменьшать бюджет уже не во власти правительства. Что же касается судьбы Ариэля, то никто не оспаривает, ни левые, ни правые, кроме совсем уж душевнобольных, что это израильская территория, и она не перейдет к арабам. Это было бы уже слишком большим идиотизмом, так как здесь находятся промышленные зоны, университет. Если кто-то хотел отобрать эти места у Израиля, то он упустил момент.

— Двадцать лет назад вы стали репатриантом. Трудно было менять страну? Что понравилось в Израиле, а что — наоборот?

— Я приехал в 1992 году. Не думаю, что мои первые дни в Израиле сильно отличались от первых дней любого другого репатрианта. Не могу сказать, что у меня была особая эйфория. Были иллюзии, да. Но в тот момент я не думал о том, что буду преподавать. Я привез ряд проектов, полагая, что если в Союзе реализовать их помешала бюрократия, то здесь сразу все ухватятся и заинтересуются. Но все оказалось не совсем так. Мой старший сын к тому времени уже был здесь, и когда я услышал, как он разговаривает на иврите, я сказал жене, что не знаю, куда приехал, что я буду тут делать и как жить. Ну а дальше... повезло. Один раз повезло, второй, третий... Без рисовки могу сказать, что когда человеку везет, ему еще нужно сделать какое-то движение. Мне предложили читать лекции — это везение. Я пошел и начал их читать. Конечно, менять страну весьма непросто, в чем-то даже трагично. У меня несколько раз опускались руки, и я спрашивал себя: правильно ли я поступил? Тем более что младший ребенок был еще совсем маленьким, и я должен был отвечать за всю семью. И при этом не знал, получится ли у меня тут что-нибудь. Те, кто говорит, что там было все плохо, а сюда приехали — и все стало хорошо, неправы, я этому не верю. Ведь это разные части жизни, но жизнь-то одна и та же. Человек остается тем же самым. Кем ты был там — не в смысле должности, а в смысле личностных возможностей — тем ты будешь и здесь.

— Как вы думаете, чем бы вы сейчас занимались, если бы остались в России?

— Я не вижу себя в России и думаю, что мое место не там. Если бы я остался... Наверное, я пытался бы убедить себя, что поступил правильно. В самом начале девяностых, еще до отъезда, мы с коллегами начинали создавать какую-то фирму, старались соответствовать меняющейся реальности. Но сейчас, повторюсь, я себя там не вижу. Я там защищал кандидатскую и докторскую, проработал там двадцать лет. Это большая часть жизни, я там жил, там родились мои дети, ее невозможно оторвать. Но там, в том вузе я бы не смог себя реализовать. Я вижу, как они работают, что делают. Это другой мир. Но взгляд всегда субъективный.

— Ваш университет активно сотрудничает с российским инновационным центром «Сколково». Это была удачная идея?

— В каждом израильском университете есть группа, которая занимается RND (Research and Development). Она призвана внедрять университетские разработки в промышленность. В Израиле это более чем развито. Мы ведущая в этой сфере страна. В России же с этим все очень плохо, на порядки хуже. Сегодня мы представляем в «Сколково» израильские научно-промышленные круги. Наш молодой ученый презентовал там свою разработку — GPS-навигатор, способный работать в закрытых помещениях, например, в торговых центрах, больницах, музеях, подвалах. Мы встречались с Вексельбергом, с другими спонсорами. Мы заинтересованы в сотрудничестве друг с другом. Но что из этого получится? Когда я был в Москве на встрече промышленников и предпринимателей, меня спросили, как я думаю, почему Россия, такая большая страна, а наука и технологии развиты так слабо, а Израиль такой маленький и почти всех обогнал? Я ответил, что именно этим и объясняю! В Израиле сейчас нашли газ, и я очень боюсь, что найдут нефть, потому что тогда мозги перестанут работать с той эффективностью, с которой работают сегодня. В «Сколково» сегодня основные игроки — это те, кого пригласили с Запада. Важно, чтобы вполне перспективный проект «Сколково» не превратился в декорацию и показуху. Потому что все, что идет от указания сверху, приводит к потемкинским деревням. Тем не менее пока мы вполне конструктивно сотрудничаем.

— Ариэль окружают арабские деревни. Случаются ли в связи с этим инциденты?

— Нет, у нас не бывает. Я вам больше скажу. Мой водитель, например, ездит к своим знакомым в гости в окружающие деревни на свадьбы, на праздники. У нас в университете есть рабочие-арабы и порой они боятся реакции своих политически неравнодушных родственников и односельчан, если те узнают, что они трудятся на евреев. Это может грозить физической расправой. В остальном здесь никакого напряжения не ощущается. Если бы политики оставили ситуацию в покое, народ бы прекрасно между собой договорился. Студенты, в общем, не контактируют с окрестным населением. Но, например, когда я каждый день езжу на работу, меня или обгоняют, или едут навстречу, или пересекают дорогу палестинские машины. Если я вижу, что там много машин собралось, я останавливаюсь, чтобы их пропустить, и они мне улыбаются и машут — точно так же, как израильтяне. Политики с обеих сторон нагнетают ситуацию. А ведь когда-то, немногим более двадцати лет назад, до начала первой интифады, израильтяне не боялись подсаживаться в попутки к арабам, а те охотно подвозили. Кстати, я не считаю, что Израиль кругом прав. Думаю, что арабы, чьи предки жили на этих землях, тоже имеют право здесь жить.

— Как вообще следует поступить с территориями?

— Я не хочу сейчас решать политические вопросы. Мне симпатичен вариант обмена территориями. Только я не вижу большого количества израильских арабов, которые хотели бы перейти под управление своих палестинских собратьев. Но, несомненно, нам нужно закрепить, легитимизировать определенные территории, чтобы они не считались оккупированными. Надо как-то договориться, это отходит нам, это — вам, сделаем это и закроем тему. По-моему, это наиболее эффективный путь, а все крайние решения не имеют будущего.

— Есть ли у вас любимое место в Израиле?

— Трудно назвать одно. Иерусалим, конечно, вне конкуренции. Но есть еще одно. Оно очень красивое и удобное по своему расположению. Там живет мой старший сын со своей семьей. Это так называемый «Иерусалимский коридор». По дороге в Иерусалим есть поворот на Бейт-Шемеш. Если вы повернете, но не поедете в Бейт-Шемеш, а поднимитесь вверх, вы попадете в район Рамат-Розель. Это горы, поросшие лесом. Там есть поселения. Внизу виден Бейт-Шемеш, сзади Тель-Авив, впереди Иерусалим. Удобно добираться в любую сторону и очень красивая природа. Возле дома моего сына разбит многоярусный сад.

— Вы носите кипу. Ваша семья религиозная?

— Да. Мой старший сын стал придерживаться религиозного образа жизни еще в России. Потом он первым из семьи уехал в Израиль в 19-летнем возрасте. Позже наш младший сын по совету брата поступил в религиозную школу. Посмотрев на это, моя жена (женщина, как всегда, оказалась умнее) сказала мне, что если мы ничего не будем соблюдать, мы их просто потеряем, дети не будут у нас ни есть, ни пить. Так и мы втянулись постепенно.

— Говорят, что евреи из России даже в Израиле ощущают себя немного русскими. Так ли это?

— Как-то у меня произошел смешной случай, связанный с национальной идентификацией. У многих евреев в СССР была такая черта — искать себе подобных. Между собой евреи всегда обращали внимание на еврейские имена и фамилии: ага, такой-то играет в футбольной команде. Наш человек! Или в шахматах: Таль, Ботвинник — наши люди! Но только позже я понял, насколько это является частью человека. Уже в Израиле я присутствовал на ученом совете, членом которого являлся. Там избирали президента колледжа. Прошло голосование, объявляют результат: президентом колледжа выбран профессор Меирштейн. И я ловлю себя на мысли: о, еврей! Здесь все повторяется в обратную сторону. Когда говорят, что Мисс Израиль родом из Киева, русская алия радуется. Хотя это уже не национальный признак, а географический.

Беседовала Лидия Михальченко